Это был вестовой от Перилампа, друга Перикла.
— Иди за мной, — приказал Сократу вестовой. — Перилами хочет тебя видеть.
— Почему бы тебе не спросить, хочу ли я видеть Перилампа? — заметил Сократ.
— Это приказ.
— Периламп не может отдавать приказы: он лишь друг Перикла, а не военачальник. Конечно, если он просит меня прибыть в его палатку по приказу Перикла...
— Хорошо, — согласился вестовой, — это приказ Перикла. Но ты не такая уж большая шишка, чтобы рядом с твоим именем упоминать имя Перикла.
— А шишка Перилампа не очень отличается от моей, правда? Поэтому имя Перилампа можно ставить рядом с моим: он — друг Перикла и я — друг Перикла.
— Ты? Друг? — рассмеялся вестовой. — Не смеши меня, а то я упаду.
— Только дураки падают от смеха, а трусы от страха, — сказал Сократ, понимая, что вынуждает вестового взяться за меч — такое оскорбление вряд ли кто может вынести спокойно. Вестовой, пожалуй, так и поступил бы, уже и рука его легла на рукоятку меча, но вид Сократа его остановил. Гоплит Сократ тащил на себе всё положенное ему вооружение: медный шлем, латы, наголенники из металлических пластин, которые звякали при ходьбе, круглый щит из бычьей кожи — всё это должно было защищать Сократа в бою, и ещё то, с чем он должен был наступать — копьё, меч и нож. У кого из гоплитов есть рабы, те в походе отдают часть своего вооружения им, у Сократа же не было ни одного раба и, конечно, не было колесницы, а потому всё вооружение он тащил на себе в походе, как в бою. Словом, драться с Сократом, который к тому же сходился с врагами уже не раз, было опасно. И вестовой снёс оскорбление, перестав смеяться и болтать. Этого и хотел Сократ, намереваясь обдумать, для чего он понадобился Периклу. Почему-то думалось, что Перикл пошлёт его с каким-либо поручением в Афины, с секретным поручением, какое можно доверить только близкому другу, а не такому напыщенному болвану, как этот вестовой Перилампа. А если так, то Сократ успеет повидать свою дорогую Мирто, дочь соседа Левкона, которая каменотёсу так нравится, что ему захотелось на ней жениться. Правда, друг Критон отговаривает его от этого шага, потому что Левкои, как и Сократ, беден, не имеет ни одного лишнего обола за душой, чтобы справить дочери приданое.
— Ты женись на богатой, — постоянно советует Сократу Критон, — чтоб был хороший дом, рабы и имение. Тогда будешь жить безбедно. Красивые девушки есть и в богатых семьях.
— Жениться на богатой в два раза хуже, чем на бедной, — отшучивался Сократ. — Бедная станет упрекать, что ты её плохо кормишь, а богатая — что она тебя кормит.
Его решение жениться на Мирто было твёрдым, а любовь к ней — нежной. Он любил в себе эту нежность больше всего на свете, а потому так хотел повидать Мирто.
Вестовой больше не мешал ему думать о Мирто. Впрочем, вскоре пришлось расстаться с мыслями о ней — впереди, освещённая огнями костров, показалась палатка Перикла.
— Иди и доложи Периклу, что ты явился, — сказал Сократу вестовой, когда они приблизились к палатке.
С этими словами он оставил Сократа, повернул к костру, где гоплиты потчевали друг друга вином. Сократ приблизился к палатке, из которой доносился многоголосый и нестройный хор голосов, и у самого входа повстречал Геродота, молодого галикарнасца, путешественника и историка, с которым недавно виделся в доме Перикла.
— Там ли Перикл? — спросил Геродота Сократ.
— Там, только к нему не пробиться, — пожаловался Геродот. — Он, как матка в муравейнике, окружён гоплитами и всадниками, каждый из которых мнит себя полководцем и лезет к Периклу со своими советами. Кажется, что там все командиры и только один среди них солдат — Перикл.
— Что тебя сюда привело? — спросил Геродота Сократ. — Сегодня здесь не самое приятное место на земле.
— Хочу быть свидетелем всему, что происходит при моей жизни, — ответил Геродот. — Такую я избрал себе судьбу.
— А может быть, судьба избрала тебя для этого?
— Всё равно, Сократ. Ты-то зачем здесь? Тоже хочешь дать совет Периклу, как захватить Халкиду?
— По таким мелким поводам я не советчик, — усмехнулся Сократ. — Если уж я и стану советовать, как захватить что-либо, то речь пойдёт по меньшей мере обо всём мире.
Перикл сам увидел появившегося в палатке Сократа и, протиснувшись между обступившими его со всех сторон гоплитами, подошёл к нему.
— Выйдем, — предложил он Сократу. — Жалею, что не послушался в своё время Народного собрания и не завёл личную охрану — теперь она, наверное, смогла бы оградить меня от навязчивых сограждан.
— Охранники вели бы себя точно так же, — сказал Сократ, — ведь они были бы свободными гражданами Афин.
— Пожалуй, — согласился Перикл.
Они вынырнули из палатки и, отдалившись от света костров, устроились на прибрежных камнях.
Убедившись, что поблизости никого нет, Перикл сказал, когда очередная волна скатилась с берега и затихла:
— Случилось несчастье: гонец из Афин сообщил мне на закате солнца, что восстали Мегары, уничтожив наш гарнизон, а спартанский царь Плистоанакт собрал армию и через Истм двинулся к границам Аттики.
— Это очень дурная весть, — вздохнул Сократ, и новая волна, набежавшая на берег, казалось, повторила его вздох.
— Да, — согласился Перикл. — Такой пример подала им Эвбея. Мы на грани небывалой катастрофы. Отделение Эвбеи — только полбеды, а если Плистоанакт возьмёт или хотя бы осадит Афины — случится полная беда. Хуже того, что сделала Эвбея, она уже не сделает. Поэтому мы можем повременить с её усмирением. А навстречу Плистоанакту мы должны выступить уже завтра. Хорошо, если он задержится на Истмийском перешейке. Нам следует просить об этом богов.
— Ты хочешь, чтобы это сделал я, Перикл? Чтобы я помолился? Для этого ты позвал меня? — изумился Сократ.
— Конечно же нет, — ответил Перикл. — Богов просить надо на тот случай, если они слышат наши молитвы. На всякий случай. Всё прочее для своего спасения надо делать самим.
— Ты кощунствуешь, и значит, ты очень встревожен, — сказал Сократ.
— Это так.
— Сейчас же садись в быстроходную триеру и мчись в Афины, — посоветовал Сократ. — Там ты сумеешь собрать ещё одно войско из резервистов и эфебов и удержать с ним Плистоанакта до той поры, пока не вернутся в Афины солдаты, которые сейчас стоят здесь.
— Да, я уже принял такое решение и с рассветом объявлю его в войсках. Спасибо за совет.
— Значит, и совет тебе мой уже не нужен, — заключил Сократ. — Зачем же ты позвал меня?
— Ты пойдёшь к Плистоанакту, — сказал Перикл, снова выждав, когда перестанет шуршать галькой морская волна. — Ты встретишься с ним, когда рядом не будет Клеандрида, его военного советника и помощника. И ты поговоришь с ним.
— Пойду, встречусь, поговорю. Это мне ясно. О чём я должен поговорить с ним?
Перикл ответил не сразу.
— Плистоанакт молод, — сказал он, — хорош собой, гостил у персидских сатрапов и у наших тиранов в Ионии. Он видел, что такое роскошь, он познал её удовольствия, хотя спартанские законы требуют суровой повседневной жизни и для своих царей — похлёбка, чёрный хлеб, жёсткая постель, постоянные упражнения для тела, походная обстановка, никаких расслабляющих развлечений — словом, жизнь спартанского царя ничем не отличается от жизни простого спартанца. А Плистоанакт видел роскошь и знает, что она приходит с богатством.
— Ты наводишь меня на мысль о бесчестном поступке, — сказал Сократ. — Ты хочешь, чтобы я подкупил Плистоанакта, не так ли?
— Не ты! — повысил вдруг голос Перикл, что позволял себе чрезвычайно редко. — Не ты совершишь бесчестный поступок, а я. Я предлагаю Плистоанакту деньги, я рассчитываю на то, что он уже развращён — заметь, не я и не ты, разумеется, развратили его! — что он возьмёт эти деньги, что он корыстолюбив и что корыстолюбие и развращённость Плистоанакта возобладают над его честью и преданностью Спарте.
— Ты думаешь, что он, получив деньги, уведёт свои войска обратно, за Истм?
— Я надеюсь.
— Почему же ты избрал для такой неблаговидной роли меня, Перикл? — спросил Сократ, с горечью подумав, что на это, кажется, и надеялся, когда думал, что Перикл даст ему секретное поручение и отправит в Афины, где он — о, боги, вы услышали моё желание и исполнили его, но какой ценой! — где он встретится со своей любимой.
— Потому что ты в своём умении убеждать людей превзошёл всех известных мне софистов, — ответил Перикл.
— Да, когда спор освещают истина и благо, а не корысть и предательство. Я должен буду убедить, что корысть и предательство для Плистоанакта — благо и истина. Протагор, наверное, сумел бы, ему всё равно, только бы была достигнута цель...
— Твоя цель выше истины и блага, — не дал договорить Сократу Перикл. — Твоя цель — жизнь и благополучие Афин. Идёт война, — напомнил Перикл. — И ты на этой войне боец, солдат. Одолеть врага мечом, словом, хитростью, деньгами — разве не всё равно?
— Всё равно, — вздохнул Сократ. — Боги войны простят меня, но боги истины — никогда. Мы вместе жертвуем честью ради спасения Афин.
— Да, вместе, — согласился Перикл.
— И сколько же мы пообещаем Плистоанакту? — спросил Сократ.
— Десять талантов золота.
— Столько?! — изумился Сократ.
— Безопасность Афин стоит больше, — ответил Перикл, — да и сам Плистоанакт большего не стоит.
Быстроходная триера «Саламиния» утром понеслась по Эвбейскому проливу в сторону Афин. Перикл взял Сократа с собой — скорее, чем на «Саламинии», он не смог бы добраться до Афин, откуда к Элевсину Сократа должны были домчать быстрые кони — Перикл обещал предоставить ему одну из боевых колесниц. Из Элевсина Сократ отправится навстречу армии Плистоанакта. А пока «Саламиния» под частые и ритмичные посвисты флейты келевста взмахивала, словно крыльями, рядами длинных весел и мчалась против свежего ветра, гулко ударяясь днищем о встречные волны. Сократ, укрывшись плащом, спал на верхней палубе, его никто не тревожил. Спал он крепко и долго — Перикл, проходя мимо, позавидовал ему: Гипнос, бог сна, давно не одаривал его таким блаженством, а если и одаривал, то подсылал своего сына Морфея с беспокойными и тяжёлыми снами. Даже в объятиях жены не приходило забытье — дневные мысли не угасали, продолжали и ночью бередить беспокойное сердце. Впрочем, и в гинекее,