Не все, однако, понимали тяжесть положения и справедливость слов Фемистокла. Многие спрашивали: «Как же так? Мы должны добровольно покинуть родину и стать народом-скитальцем? Разве мы не сможем противостоять неприятелю на поле боя, как десять лет назад под Марафоном? Да, врагов теперь больше, чем тогда, но ведь и мы стали сильнее. У нас есть союзники: спартанцы наверняка пришлют помощь».
Толпы горожан заполнили агору, узкие и крутые центральные улицы. Люди кричали, метались из стороны в сторону. Одни были готовы бежать куда угодно, хоть на край света, другие готовились к битве, отвергая саму мысль об уходе из города. Все доказывали свою правоту со свойственным эллинам темпераментом. Неожиданно шум и крики начали стихать. Через рынок в окружении друзей и слуг шел Кимон — высокий, мужественный, спокойный. Держа в руке, разукрашенную конскую уздечку, он направлялся прямо к Акрополю. Его люди кричали в толпу: «Приносим эту узду в дар Афине, ибо кони нам теперь пи к чему; будем сражаться на кораблях!»
Коль скоро сын победителя персов зовет их на суда и сам подает пример, то кто же будет настаивать на том, чтобы остаться в городе и дать бой на суше! Вероятно, Фемистокл и впрямь прав — вся надежда только на корабли. Толпа медленно расходилась. Женщины с детьми и наскоро собранным нехитрым скарбом спешили в Пирей, готовясь отплыть на острова и Пелопоннес. Мужчины собирали оружие и также шли в порт, чтобы влиться в боевые экипажи триер. Так перед Саламинской битвой Кимон помог Фемистоклу убедить афинян осуществить невиданное ранее предприятие — эвакуировать население всей Аттики. Он сделал это не потому, что являлся другом Фемистокла (как и его отец, Кимон скорее был близок к Аристиду), а потому, что ясно видел: другого пути спасения нет.
Взаимная симпатия Аристида и Мильтиада впервые проявилась за десять лет до описываемых событий, в дни первого персидского нашествия. Неприятель уже высадился под Марафоном, а в Афинах все еще шли жаркие споры: надо ли встретить врага в открытом поло или укрыться за городскими степами. Мильтиад настаивал на немедленном выступлении навстречу врагу; он опасался, что в случае обороны города и затягивания военных действий верх возьмут предатели и сторонники тирана Гиппия. Но Мильтиад был не единственным командиром. Во главе войска стояли целых десять стратегов, по одному от каждой филы. Обычно каждый стратег командовал по одному дню. В их числе находился тогда и Аристид, изо всех сил поддерживавший Мильтиада. Когда наконец было принято решение выступить к Марафону, Аристид первым отказался от командования в пользу Мильтиада, его примеру последовали и остальные.
Теперь же Аристид окружил заботой Кимона. Он надеялся, что со временем тот станет противовесом чрезмерному влиянию и слишком смелым замыслам Фемистокла. Аристиду нравились манеры, чувство собственного достоинства и умеренность сына Мильтиада, а также его взгляды по вопросам внутренней и внешней политики. Оба государственных мужа были полностью согласны в том, что нужно поддерживать как можно лучшие отношения со Спартой.
Через несколько месяцев после Саламинского сражения, в июне 479 г. до н. э., к спартанцам отправилось посольство, в состав которого входили Ксантипп и Кимон (последний благодаря поддержке Аристида). Обстановка тогда была сложная, и от результатов посольства зависело очень многое. Правда, персидская эскадра уже покинула греческие воды, однако огромная сухопутная армия захватчиков еще топтала землю Эллады. Весной она, как и год назад, вторглась в Аттику. Ее жители снова были вынуждены бежать из своих наскоро отстроенных домов. А тем временем спартанцы медлили с посылкой войск. Без их помощи нельзя было даже думать о том, чтобы помериться силами с врагом в открытом поле. (Спартанцы же всю осень и зиму строили мощную стену на Истмийском перешейке. За этим прикрытием они чувствовали себя на Пелопоннесе в полной безопасности. Некоторые из влиятельных спартанцев ясно давали понять, что судьба остальной Эллады здесь никого не волнует. Более того, в Спарте раздавались циничные голоса: «Персы сражаются за нас и для нас, обращают в прах те государства, которые могли бы с нами бороться за первенство в Греции».
Конечно же, среди спартанцев были люди, анализировавшие ход событий более трезво и глубоко и принимавшие во внимание не только узкокорыстные интересы своего государства. Они прекрасно понимали, что после захвата средней Греции персы всей своей мощью обрушатся на Пелопоннес и их не сдержат ни стена, ни отвага ее защитников. В этом случае уже некому будет воспевать будущие Фермопилы.
Когда афинское посольство прибыло в Лаконию[26], ее жители спокойно и благочинно отмечали праздник гиацинтий. Он был посвящен юноше Гиацинту, в которого влюбился Аполлон. Вместе они ходили на охоту и забавлялись на лугах. И вот как-то им захотелось посостязаться в метании диска. Первым его метнул Аполлон. Далеко улетел тяжелый бронзовый круг, и сразу же побежал за ним обрадованный юноша, жаждущий испытать свою силу. Но диск, брошенный рукой божества, заключал в себе чудовищную энергию, он отскочил от земли и смертельно ранил наклонившегося над ним Гиацинта, Бесполезным оказалось лекарское искусство бога. Все, что он мог сделать для своей невольной жертвы, — это превратить ее кровь в пурпурный весенний цветок.
Афинские послы пригрозили спартанцам: «Персидский царь хочет возвратить нам нашу землю и заключить союз, как равный с равными. Обещает отдать нам в собственность, ту страну которую мы сами выберем. Делав! все для того, чтобы оторвать нас от общего дела. Но мы боимся гнева Зевса — бога всех эллинов. Думаем, что не! ничего хуже на свете, чем предательство. Поэтому-то мы и отвергли столь выгодные условия. Таковы наши мнение и поступки, хотя остальные греки обижают нас и ведут предательскую политику. Вы же, зная, что мы ад предадим общего дела и будем сражаться до конца, чувствуете себя за нашей стеной в полной безопасности. Вы не прислали войск, как обещали, и персы снова безнаказанно вторглись в пашу страну. Поэтому мы должны вал: откровенно сказать, что все афиняне чувствуют себя оскорбленными и призывают вас как можно скорее идти в бой».
Десять дней ждали послы ответа. Когда их наконец вызвали на совет, они, потеряв всякое терпение, прямо сказали: «Заключим мир с персами и вместе с ними выступим против любого государства». Последовал спокойный ответ: «Прошлой ночью 5 тыс. человек выступил вам па помощь. Их ведет Павсаний».
Посольство выполнило свою задачу. Два месяца спустя войска греческих государств под командованием Павсания одержали блестящую победу над персами под г. Платеи.
Вскоре после этих событий Кимона избрали одним из афинских стратегов. В получении этого ответственной поста ему помогли слова отца, благорасположение Аристида и личные заслуги: удачные переговоры со спартанцами, а также храбрость, проявленная в битвах у Саламина и под Платеями.
Весной 478 г. до н. э. эллинский флот отправился к черноморским проливам, чтобы изгнать оттуда персидские гарнизоны. Таким образом он должен был продолжить дело, начатое Ксантиппом, за год до этого захватившим Сеет и Херсонес. Общее командование осуществлял Павсаний, а во главе афинской эскадры стояли Аристид и Кимон. Осенью греки захватили Византий. Путь в Черное море был открыт.
События под Византием
Этому городу над Босфором в истории Европы была суждена немеркнущая слава: почти через 700 лет, в 330 г., по воле римского императора Константина он сменил свое название на Константинополь, а старое имя передал государству, столицей которого был потом в течение многих веков, — Византийской империи. Но уже в том далеком 478 г. до н. э. под стенами Византия произошли события, ставшие поворотным пунктом не только в истории Афин, но и всей Древней Греции: приморские и островные государства отказались подчиниться спартанцам, передав верховное командование в войне против персов афинянам. Родился союз, названный позднее Морским.
Несомненно, переворот произошел в значительной мере по вине самих спартанцев, прежде всего Павсания. Вождь восстановил против себя буквально всех. Союзников он рассматривал как подданных, держался высокомерно, все время подчеркивая превосходство своих соотечественников. Даже у источников стояли его люди с палками, чтобы спартанцы могли первыми набрать воды. Ввел Павсаний и спартанскую дисциплину: даже за мелкие провинности нарушителю полагались порка или стояние по целым дням с тяжелой железной цепью на шее. После взятия Византия спартанский вождь присвоил себе богатые персидские одежды и постоянно в них щеголял. Воины шептались между собой: «Неужели Павсанию пришлась по душе роскошь Востока, а может, он хочет править греками с соизволения персидского царя?»
Распространялись слухи и о его сговоре с врагом. Ведь не случайно же пленники, захваченные в Византии, среди которых было много вельмож и близких царя, удивительным образом смогли бежать. Не имел ли к этому отношения Павсаний? Всеобщее возмущение вызвала рифмованная надпись, вырезанная на огромном бронзовом кратере (сосуде для смешивания вина с водой), установленном над берегом моря как памятник победы. Она гласила, что Павсаний — владыка Эллады — дарует этот кратер Посейдону — владыке морей. Поведение Павсания вызвало в лагере всеобщую неприязнь к спартанцам, зато Аристид и Кимон — доступные в любое время дня и ночи, человечные и справедливые — приобрели для своего государства много сторонников.
В конце концов спартанцы отозвали Павсания и прислали на его место нового вождя, но и тот ничего не смог исправить и вернулся на родину вместе со спартанской эскадрой. Тем временем большинство государств, чьи корабли принимали участие в походе на Византий, обратились к афинянам с просьбой, чтобы они взяли на себя руководство военными действиями. Конечно, поводом к такому шагу явились не только личные симпатии и антипатии. Греки остановили свой выбор на. Афинах потому, что они имели самый сильный флот и, следовательно, могли обеспечить приморским государствам эффективную поддержку в случае нового персидского вторжения. Было очевидно и то, что афиняне с большим пониманием отнесутся к делам торговли и судоходства, нежели сухопутная крестьянская Спарта. Во многих городах получило признание афинское государственное устройство, которое давало свободу слова и политические права всем гражданам независимо от происхождения и имущественного положения. В Спарте же власть принадлежала узкому слою граждан; это была типичная олигархия, т. е. правление небольшой группы привилегированных.