Итак, персы были вытеснены с моря. Но уже в 465 г. до н. э. Кимон сражался не с ними, а с греками: ему приказали захватить остров Фасос, стремившийся выйти из союза.
В одном из походов должен был принимать участие и Перикл. Он входил в число тех призывников, которых привлекали к военной службе за пределами государства. Хотя солдат Перикл и не совершил каких-либо выдающихся подвигов, но сражался он мужественно.
Перикл обвиняет Кимона
Весной 463 г. до н. э. Кимон предстал перед судом в связи с обвинением, выдвинутым Периклом и его друзьями. Они утверждали, что прославленный полководец был подкуплен царем Македонии Александром. Правда, Кимон подавил восстание на Фасосе и не допустил его отделения от Морского союза, но вместо того чтобы потом ударить по Македонии и захватить ее богатые прибрежные области, преспокойно вернулся в Афины. Он поступил так потому, что взял от царя деньги: во имя личной корысти предал интересы народа.
Вождя сняли с поста стратега. Дело было серьезным. В случае вынесения обвинительного приговора Кимон как предатель мог потерять все свое состояние и даже жизнь. История повторялась: сын Ксантиппа жаждал гибели сына Мильтиада, потомок Алкмеонидов бросил вызов потомку Филаидов. Союз обоих родов, который за несколько лет до этого сверг Фемистокла, оказался недолговечным и распался из-за отсутствия общего врага.
Однако не только старая родовая вражда повлияла на обвинение Кимона. Не менее важными были реальные политические противоречия. Все обвинители, включая, разумеется, и Перикла, входили в одну партию — демократов. Что это означало в тогдашних Афинах? Демократы провозглашали лозунги прямого и ничем не ограниченного участия в управлении всех граждан независимо от их имущественного положения; одновременно они обвиняли аристократов в подготовке государственного переворота и в сговоре со Спартой — опорой олигархического строя. Вполне понятно, что Перикл, верный традиции рода, связал свою судьбу с демократами. Пока он не играл среди них первой роли, ими руководил Эфиальт — уже пожилой человек, известный своей справедливостью и решительной борьбой с нарушавшей законы знатью. А поле для такой деятельности было весьма широким: подкупы, коррупция, махинации чиновников и судей буквально разъедали афинскую государственность и тогда, и позднее. Перикл относился к Эфиальту с полным доверием еще и потому, что тот был близким родственником великого законодателя и создателя афинской демократии Клисфена. Само собой разумеется, без ведома и согласия Эфиальта Перикл не смог бы принять участия в выступлении против Кимона, давшем ему возможность выделиться из безликой толпы второстепенных политических деятелей.
Некоторые утверждали, что карьере Перикла мешает его несмелость. Вероятно, ее усиливали два фактора. Во-первых, красоту молодого человека явно портила несколько удлиненная голова. Злые языки, которых в Афинах было полным-полно, сравнивали ее с луковицей. Сколько же шуток раздавалось по этому поводу! Чаще всего Перикл появлялся в шлеме, скрывавшем его физический недостаток, но это только подзадоривало шутников, ехидно говоривших: «До чего же мужественный воин! Даже по городу ходит в доспехах». Во-вторых, один из стариков якобы обратил внимание на то, что голосом и фигурой молодой политик очень напоминает тирана Писистрата. Эти слова ужаснули Перикла: вдруг народ сочтет, что кандидата в новые тираны лучше заблаговременно убрать из города? Воображение рисовало мрачную картину остракизма, изгнания, крушения всех надежд в самом начале жизненного пути. Так говорили. Но в 463 г. до н. э., когда Перикл выступил с обвинением Кимона, со времени смерти Писистрата прошло 60 лет и сходство с ним не могло быть опасным, поскольку умерли последние свидетели тирании.
Верил ли сам Перикл в те обвинения, которые выдвинул вместе с другими демократами? Во время процесса он только один раз встал со своего места, чтобы произнести обязательную обвинительную речь. Она была очень осторожной и лишена всякой резкости. Наверняка Перикл предвидел то, что действительно произошло позднее, — полное оправдание Кимона.
Вождь действительно был невиновен: полностью отсутствовали доказательства факта подкупа. Произнеся речь в свою защиту, он имел полное право сказать: «В нашем городе есть люди, которых узы гостеприимства связывают с богатыми поселениями Малой Азии и Фессалии. Они защищают их интересы и, конечно, получают за это богатые дары. Я же, как всем известно, являюсь другом спартанцев — людей бедных и экономных. Две эти добродетели я ценю выше всяких богатств и не извлекаю личной выгоды из контактов со Спартой. Зато меня радует, что сокровища, захваченные мною у врагов, обогатили наше государство».
Кимон мог бы также добавить: «Посмотрите на эту мощную стену из каменных глыб, вознесшуюся па Акрополе. Она служит не только для защиты святого места, но проходит таким образом, что увеличивает поверхность холма. Сейчас мусором из развалин разрушенных персами домов там засыпают неровности почвы, чтобы воздвигнуть новые прекрасные святыни. Посмотрите на платаны, высаженные на агоре, в самом сердце города, их зелень радует глаз и дает прохладу в жаркие дни. И наконец, взгляните на Академию — священный округ за городом, недалеко от Дипилонских ворот. Теперь его украшает прекрасный парк, обильно орошаемый водой. Всем этим афиняне обязаны сокровищам, захваченным во время моих походов».
Особенно большие богатства и источники доходов — золотые и серебряные прииски, многочисленные торговые фактории на фракийском побережье — государство получило в результате последней войны с островом Фасос. Жители острова входили в Морской союз, однако взялись за оружие, заподозрив, что афиняне хотят захватить их владения. Последние располагались на материке прямо напротив острова и издавна были собственностью и главным источником благосостояния его жителей. Чистый ежегодный доход от приисков составлял от 200 до 300 талантов. В 465 г. до н. э. афиняне послали туда несколько тысяч своих колонистов. Они обосновались недалеко от устья р. Стримон, в местности, само название которой — Эннеагодой (Девять путей) — свидетельствовало о том, что это важный коммуникационный узел. Здесь пересекались дороги, идущие вдоль побережья и протянувшиеся из глубины материка. Колонисты не скрывали своих намерений: они должны подчинить все окрестные земли, взять в своих руки торговлю с фракийскими племенами, а потом осуществлять эксплуатацию рудников.
Выйдя из Морского союза и предприняв враждебные действия против Афин, островитяне рассчитывали на помощь дружественных им фракийцев царя Македонии Александра. Его владения простирались на запад от Стримона, следовательно, появление афинян на этой реке не было для него безразлично.
Весной 465 г. до н. э. Кимон во главе сильного флота выступил против Фасоса, победил его корабли в морской битве и захватил тридцать из них, после чего приступил к осаде города. Одновременно отряд вооруженных колонистов из Эннеагодой выступил в глубь Фракии, смело проникнув в самое сердце диких и обрывистых гор. Под местечком Драбеск афиняне попали в засаду. Спаслись лишь немногие. Напуганные поражением и угрозой фракийского нападения колонисты поспешно покинули негостеприимную землю и возвратились в Аттику. Новая афинская колония, но уже под другим названием появилась здесь только через 30 лет.
Смерть под Драбеском нескольких сотен юношей погрузила Афины в траур. Почти каждая семья оплакивала близких. А тем временем их незахороненные тела гнили на чужбине. Поэтому было принято решение достойным образом почтить память погибших и смягчить боль живых: организовать торжественные похороны за счет государства для всех: и для тех, чей прах удалось перевезти в Аттику, и для тех, чьи могилы остались пустыми. До этого павших хоронили в общих могилах прямо на поле битвы, например, под Марафоном. Теперь впервые, конечно вынужденно, обычай был нарушен, проведен церемониал, который в дальнейшем афиняне могли наблюдать неоднократно.
Прах погибших или пустые урны с написанными на них именами выставили в военных палатках, чтобы родные и друзья возложили перед ними дары. Через два дня прах положили в огромные гробы из кипарисового дерева. Их было ровно десять — по числу фил. Пустые закрытые урны несли в память о тех, чьи тела остались на чужбине. Под плач и причитания женщин траурная процессия вышла с агоры и направилась к Дипилонским воротам. За ними рядом с красивой дорогой, которая вела в рощу Академа, отвели большой участок, земли для военного кладбища. Братская могила воинов, погибший под Драбеском, была здесь первой. Перед ней установили памятник и мраморную плиту с именами тех, кто погиб в предательской засаде в грозных фракийских горах.
Путешественники позднейших веков никогда не обходили стороной кладбища у Дипилонских ворот. Они читали имена погибших под Драбеском и тогда, когда могущество Афин, за которое эти юноши отдали жизнь, отошло в безвозвратное прошлое.
Однако поражение афинян ничем не облегчило положение осажденного г. Фасос. Его жители обратились за помощью к спартанцам. Последние готовы были ее предоставить, поскольку получили бы прекрасную возможность поколебать Морской союз — основу афинского могущества. Если другие государства убедятся, что этот союз можно безнаказанно покинуть, то они последуют Примеру Фасоса и союз распадется, как груда камней. Поэтому спартанцы по секрету сообщили островитянам, что вторгнутся в Аттику и создадут угрозу самим Афинам. Но во время подготовки к походу на Спарту обрушилось страшное несчастье — землетрясение, обратившее р руины большинство населенных пунктов. В столице уцелело только пять домов.
Стихийным бедствием воспользовались илоты — полузависимые земледельцы, угнетаемые и эксплуатируемые еще многочисленными спартанцами. Восстание охватило не только Лаконию, но и соседнюю, также захваченную спартанцами область — Мессению. Десятки тысяч необученных и плохо вооруженных илотов вступили в отчаянную борьбу с несколькими тысячами спартанцев, для которых убивать было ремеслом. Теперь, когда под угрозой оказалось существование спартанского государства, никто уже не думал о дальнем походе.