Предоставленный самому себе Фасос, несмотря на мужественное сопротивление, капитулировал весной 463 г. до н. э. Побежденные были вынуждены разрушить стены своего города, выдать корабли, покрыть расходы победителей и отказаться от фракийских владений. Таким образом, афиняне неплохо заработали па этой войне. Однако их манили и прибрежные македонские земли. Здесь также находились рудники, которые, как говорили, ежедневно дают царю Александру талант чистого дохода. Играя на ненасытной жадности афинского народа, враги Кимона и выдвинули свое абсурдное обвинение: вождь был обвинен, поэтому не занял район горных разработок, другой стороны, самовольное развязывание конфликта. Могущественным царем свидетельствовало бы только о легкомыслии Кимона и независимо от его результатов повлекло бы за собой обвинение со стороны тех же самых людей: вождь ни во что не ставит права и привилегии народного собрания, принимает единоличные решения, как тиран, навлекает на Афины большую опасность только для того, чтобы удовлетворить свое тщеславие.
Остров Фасос являлся одним из самых богатых государств — членов Морского союза. 15 лет назад он вступил в него добровольно и охотно принял афинское руководство. Союз должен был быть объединением равных с равными. Демократическое устройство Афин, казалось бы, гарантировало это условие. Однако вскоре по вине Афин и других союзников возникли и стали множиться недоразумения.
В момент создания организации было принято решение, что каждое из государств будет вносить определенную сумму, называвшуюся «форос», в общую казну. Величина взноса, определенная Аристидом, зависела от состоятельности участника союза. Позднее происходили определенные изменения, по так, чтобы в сокровищницу на острове Делос ежегодно поступало около 460 талантов. Когда прямая угроза со стороны персов миновала, многие союзники постарались уклониться от этой обязанности, равно как и от предоставления определенного числа людей и кораблей для военных походов. Однако афиняне были непреклонны. Они силой изымали взносы и принуждали к предоставлению в их распоряжение воинских контингентов. Чтобы избежать последнего, большинство государств предпочитало платить дополнительные взносы на афинские вооружения. Благодаря этому Афины построили большой флот, союзники же, не имея собственного, вынуждены были соглашаться на все требования руководителя, открыто стремившегося к превращению добровольной организации в государство, подчиненное Афинам. Еще до Фасоса другой остров — Наксос — пытался выйти из союза и был жестоко наказан.
Но не была ли победа над островитянами свидетельством дискредитации великой идеи? Уже начало оформляться то политическое единство, которое в дальнейшем могло бы стать основой всегреческого государства, если бы строго соблюдался принцип равноправия и уважения всех союзных государств, больших и маленьких, демократических и олигархических. Но у великой идеи были могущественные враги: эгоизм, великодержавные амбиции и жадность афинского народа, а также честолюбие и недальновидность афинских политиков. С этой точки зрения Перикл и Кимон — истец и ответчик на процессе 463 г. — мало чем отличались друг от друга.
Сестра Кимона и новые течения в живописи
Афинское общественное мнение обратило внимание на сдержанность Перикла во время суда над Кимоном. По городу пошли гулять слухи. Рассказывали, что незадолго до начала судебного заседания в двери Периклова дома постучала Эльпиника, в то время уже расставшаяся с Каллием. Перикл, еще не женатый, пользовался славой знатока женской красоты. Эльпинике же он сказал с усмешкой: «Слишком уж ты стара, чтобы решать такие дела». Действительно, сестре Кимона было уже около 50 лет. Однако тот факт, что женщина, некогда слывшая первой красавицей Афин, пришла к нему с просьбой, чрезвычайно польстил молодому политику: все еще помнили, как великие художники прославили и увековечили ее красоту.
Толпы зрителей всегда останавливались перед огромной картиной. Она была нарисована на деревянной доске и украшала большой зал, открытый фронтон которого поддерживали колонны. Здание называлось Стоя Поикиле, т. е. Разрисованное, и построил его один из родственников Кимона. Поскольку оно стояло рядом с рынком, за день через него проходили сотни людей, ища спасения от жары летом и от холода и дождя — зимой. Здесь обсуждали со знакомыми торговые дела, иногда проводили судебные заседания или официальные торжества.
Интересующая нас картина была одной из четырех, украшавших Стоя Поикиле, и изображала разрушение Трои. Она восхищала свободой композиции и новизной техники исполнения. По широкому, лишь слегка намеченному полю художник умело разбросал красочные сцены. И хотя фигур на картине много, впечатления толкучки нет. Фоном трагических событий художник избрал стены и храмы Трои, окружающие горы и леса. Персонажи представлены в движении, их лица, обращенные к зрителю, выражают сильные чувства. Рот многих из них открыт. Казалось, что зрители слышат, как уводимые в неволю женщины оплакивают свою судьбу, а победители вопят от восторга. Суровые вожди осуждают безбожного Аякса: ос л ей ленный желанием, он совершил святотатство — похитил Кассандру, хотя девушка и искала спасения у алтаря Афины, обняв обеими руками статую богини.
Еще ни один мастер ранее не смог столь счастливо соединить в одной картине столько новых методов передачи движения и чувств. Необычность творческой манеры живописца бросалась в глаза каждому, кто входил в Стоя Поикиле. Конечно, многие были недовольны излишней смелостью автора и с сожалением говорили: «Раньше рисовали проще и достойней. Лица героев были серьезными и даже суровыми, словно маски. Молодые же просто не понимают, сколько достоинств и красоты таится в умеренности. Хотят во что бы то ни стало отличаться от своих предшественников. Куда же пас заведет эта погоня за новизной в искусстве?»
Все, однако, единодушно признавали мастерство и талант Полигнота. Некоторые даже утверждали, что только с него начинается настоящая живопись: он открыл это искусство так же, как Дедал — ваяние. Но многие, а может быть, большинство зрителей вовсе и не думали о новом направлении в живописи. Их интересовала только одна деталь картины, только один персонаж среди множества изображенных. С понимающей усмешкой зеваки доказывали друг другу девушку, стоявшую у алтаря, у которого Кассандра отчаянно искала спасения. Лицо девушки, словно солнце, излучало необычайную красоту, каждая его черточка с любовью была выписана художником, словно этот персонаж был ему особенно дорог. Зрители язвительно спрашивали: «Почему такое внимание к этой девушке? Не потому ли, что она представляет Лаодику, самую красивую из всех дочерей царя Трои?»
Ответ подразумевался сам собой: «Дело вовсе не в этом, просто Лаодика на картине — точная копия Эльпиники».
Если же кто-то наивный спрашивал, почему именно Эльпинике была оказана столь высокая честь (наверное, художник отдал дань красоте, являющейся даром богов), ответом ему был презрительный смех «знатоков»: «Она просто не скрывала от Полигнота своих прелестей. Нет слов, изобразил он ее превосходно, но, видно, и узнал неплохо».
Многие горячо возражали на эти сплетни: «Даже если Эльпиника и не жила в любви и согласии со своим мужем Каллием, родовая гордость наверняка удержала ее от любовных приключений с художником, ведь она дочь Мильтиада!»
В том же зале рядом с «Разрушением Трои» находилась картина учеников Полигнота. На ней были изображены три эпизода битвы под Марафоном. Картина вызывала всеобщее восхищение, ибо приятно щекотала гордыню афинян. Первый эпизод показывал, как афиняне бегом пересекают равнину, сближаясь с персидскими шеренгами. Мильтиад, находящийся в первых рядах, указывает на врага. Второй эпизод показывает саму битву: над беспорядочной толпой воинов, стремящихся поразить друг друга мечами и копьями, летают божества и герои древних мифов. Среди них можно увидеть Афину, Геракла, Тесея и простого землепашца Эхетла, поражающего захватчиков своим плугом. Часть персов, оттесненная к прибрежным болотам, тонет.
И наконец, третий эпизод: персы в панике ищут спасения на кораблях, а самые смелые из афинян пытаются ворваться на них. Кинетир, брат поэта Эсхила, ухватился рукой за борт, но защищающий доступ на палубу перо уже поднял тяжелый топор. Другой афинянин, Каллимах, тянется вверх, пронзенный несколькими копьями; он уже мертв, но копья не дают ему упасть.
Лица всех выдающихся участников битвы нарисованы с максимальной точностью. Художники постарались отобразить мельчайшие подробности великого противоборства: не забыли даже о собаке, последовавшей за своим хозяином в самую гущу кровопролитной схватки.
Смотря на расположенные рядом картины, старики горько вздыхали, показывая то на Мильтиада, то на Эльпинику: «До чего же мы дожили: дочь отца-героя стала любовницей художника!»
Но у Эльпиники нашлись защитники, отвечавшие ревнителям старинной добродетели: «Полигнот не первый попавшийся мазила, живущий из милости заказчиков и потакающий их прихотям. Он великий художник и состоятельный человек. „Разрушение Трои" подарил нашему городу, спасшему свободу Эллады, от нас за это получил афинское гражданство, потому что родом он с Фасоса».
Противники тут же выдвигали новое обвинение: «Эта женщина всегда вела себя не лучшим образом. Какое-то время жила со своим единокровным братом Кимоном».
Надо заметить, что афинское право допускало браки между единокровными братьями и сестрами. Суть обвинения, таким образом, сводилась не к предполагаемому сожительству, а к отсутствию брачного союза. Сплетни опирались на тот факт, что после смерти Мильтиада, как мы уже упоминали, брат и сестра совместно вели скромное хозяйство, до тех пор, пока богач Каллий не взял Эльпинику в жены.
Красивая женщина всегда является объектом зависти и недоброжелательства. Однако в данном случае легко заметить, что сплетни и выдумки распространяли политические круги. Уже много лет они яростно преследовали семью Мильтиада, и любые средства были хороши, чтобы уничтожить его дом.