А еще раньше, ничего не зная о захвате персами дельты, афиняне послали на смену сражавшимся там воинам пятьдесят военных кораблей. Эскадра спокойно вошла в один из нильских рукавов и стала легкой добычей врага. Так закончился египетский поход. В нем погибли 35 тыс. юношей из Афин и других союзных городов. Египет снова стал персидским. Только в труднодоступных болотах дельты еще держались повстанцы под руководством Амиртея.
Коринфский залив
Летом 454 г. до н. э., т. е. в то самое время, когда среди разливов Нила гибель грозила флоту афинян, они потерпели поражение и в самой Греции, на равнинах Фессалии. Туда отправили отряд под командованием прославленного вождя Миронида. Он получил задание восстановить на престоле князя Ореста, изгнанного фессалийскими аристократами. Однако отряд дошел до г. Фарсал, но взять его не смог. Великолепная фессалийская конница не давала афинянам даже носа высунуть из лагеря. Тяжеловооруженные гоплиты не умели с ней сражаться. Отступление Миронида нанесло сильный удар по военному престижу государства.
Когда после известия о неудаче в Фессалии в Афинах узнали о египетской катастрофе, город объял страх: опасались появления персидского флота в Эгейском море. Говорили даже, что теперь-то уж персы заключат союз со Спартой и Коринфом, чтобы раз и навсегда покончить с Афинами. По утверждениям пессимистов, Морской союз переживал последние дни. Паника охватила и простых людей, и серьезных политиков. Никто не мог указать пути спасения. Единственное, что было решено в тех условиях, — перевезти в Афины, на Акрополь, казну Морского союза, ранее находившуюся на острове Делос под защитой бога Аполлона.
Решительные действия персов могли тогда погубить Афины. К счастью, таких действий не последовало. Причина крылась частично в непонимании персами сложившейся ситуации, частично — в неповоротливости, свойственной всем большим государствам. Они охотились на неуловимого Амиртея и дали афинянам возможность не только прийти в себя, но и принять кое-какие контрмеры. Вот когда Перикл показал, что он и в самом деле хороший политик. Если раньше он навлек на государство большую опасность, чрезмерно напрягая его силы, распыляя их на разных фронтах, то теперь поступил разумно и доказал всей Элладе, что мощь Афин, несмотря на поражение в Египте, непоколебима и они способны к наступательным действиям.
Тысяча гоплитов под командованием Перикла выступила в Пегимегарский порт в Коринфском заливе. Со времени заключения союза с Мегарой там стояла афинская эскадра. На ее борту Перикл и его воины направились к Сикиону. Горожане, рассчитывая на свой численный перевес, вступили в бой, но были разбиты и укрылись за городскими стенами. С теми небольшими силами, которыми он располагал, Перикл даже думать не мог об осаде, кроме того, он вынужден был считаться с возможностью прибытия на помощь Сикиону подкреплений из Коринфа и Спарты. Поэтому, удовлетворившись только частичным успехом, стратег поплыл дальше. Города Ахайи, страны на севере Пелопоннеса, были ему дружественны. Здесь Перикл получил подкрепления и отправился еще западнее, за пределы собственно Коринфского залива. Он высадил своих людей на побережье Акарнании и осадил г. Эниады, который располагался на скалистой горе, высившейся над болотистой равниной, и находился в тесных экономических и политических отношениях с Коринфом (именно поэтому Перикл так стремился его захватить). Неприступный город, однако, оказался афинянам «не по зубам», им пришлось свернуть лагерь и отплыть назад, в Пеги. Оттуда войска сухопутным путем вернулись на родину. Основная цель похода была достигнута: государства Пелопоннеса воочию убедились, что, несмотря на временные неудачи, Афины и не думают отказываться от своих великодержавных амбиций.
Периклу блеск полководческой славы был весьма кстати. Раньше он главным образом занимался политическими делами, а командование войсками доверял таким способным и испытанным военачальникам, как Миронид и Толмид. Сам же если и принимал участие в какой-либо кампании, то только в качестве одного из членов коллегии стратегов — этот пост, следуя примеру Кимона, он занимал уже неоднократно. Экспедиция в Коринфский валив была первой, за которую Перикл нес персональную ответственность. Сам факт проведения операции малыми силами и в чрезвычайно критический момент свидетельствовал о Перикле как о хорошем стратеге.
Будни демократии
После похода в Коринфский залив в Элладе на несколько лет воцарился мир. Хотя мирный договор и не был заключен, враждующие стороны не возобновляли военных действий. Годы спокойствия Перикл использовал для укрепления в Афинах демократии, с которой было неразрывно связано его личное положение. Неуклонно приближалось время возвращения из изгнания Кимона, а это грозило полным изменением расстановки политических сил. Не исключалась возможность, что олигархи на какое-то время восстановят свое влияние, а руководители демократов подвергнутся остракизму. Накопленный опыт подсказывал: в государствах, где существуют две сильные партии, а народные массы могут свободно высказываться за одну из них, через определенное время у значительной части голосующих происходит полное изменение политических симпатий. Механизм политических перестановок был очень прост: вину за все неудачи всегда возлагали на партию, находившуюся у власти. От ее соперницы все ожидали чуда. Разумеется, эти надежды не осуществлялись, и тогда взгляды избирателей обращались к противникам правящей группы.
Прекрасно отдавая себе отчет в том, что он уже слишком долго стоит у кормила власти, а ряды врагов и критиков все растут, Перикл видел спасение только в самом тесном сплочении своей политики с широкими массами.
Именно тогда он создал общинные суды, которые быстро и на месте рассматривали все мелкие имущественные и уголовные дела. Такие суды были чрезвычайно удобны для деревенских жителей: они теперь могли не отрываться от хозяйства и не тратить время на поездку и пребывание в городе. Хотя Аттика и невелика по размерам и даже из самой отдаленной ее части можно пешком добраться до Афин за несколько часов, путешествие туда и обратно, ожидание очереди в суде присяжных занимали несколько дней. Аттические же крестьяне, как в общем-то и все афиняне, занимались судебными тяжбами с большим удовольствием. И причины здесь не только в жадности, хотя, конечно, она всегда имела место. Основной причиной нескончаемых процессов являлись родовые и соседские споры — своеобразная вендетта, передаваемая из поколения в поколение.
Кроме того, общинные суды разгрузили тяжеловесную машину народных судов, которые теперь могли полностью сосредоточиться на рассмотрении важных дел (их тоже было более чем достаточно). С некоторых пор от граждан государств — членов Морского союза требовали вести свои дела, в том числе и частного характера, только в афинских судах. Это неслыханное нарушение прав и свобод союзников, естественно, вызвало среди последних сильное недовольство. Они открыто жаловались: «Мы вынуждены приезжать в Афины из самых отдаленных краев даже по пустяковому поводу. Тратим массу времени и денег. Даже само ожидание начала процесса стоит очень дорого. На нас зарабатывают все, кому не лень: хозяева постоялых домов, купцы, разного рода посредники, судебные ораторы, знатоки афинских законов и даже посыльные, ибо мы платим за каждую мелочь и каждый совет. Каждый из нас отдельно вынужден льстить черни, которая здесь является живым правом. Судьям мы униженно подаем руку, хотя многие из нас — люди богатые и благородные. И добро бы еще приговоры были справедливыми! Ведь суды обычно оправдывают демократов и, наоборот, приговаривают к наказанию граждан, подозреваемых в симпатиях к олигархам. Так мы превратились в рабов афинян!»
В Афинах прекрасно знали о подобных настроениях. Однако Перикл и его сторонники решили превратить Морской союз в зависимое от Афин государство. Переход союзников под афинскую юрисдикцию был важным шагом в этом направлении. Отныне можно было вмешиваться во внутренние дела государств — членов союза, карать и награждать их граждан в зависимости от желания афинских властей. Население Пирея и Афин извлекало большие доходы из пребывания иностранцев, а судьи получали дополнительную оплату за счет сумм, затраченных сторонами во время судопроизводства по делам частных лиц.
Одновременно Перикл осуществил реорганизацию флота и войска. Эта реформа также имела политическую направленность. Была создана учебная эскадра в составе шестидесяти кораблей, которые находились в море шесть месяцев. Значительно улучшилась морская и военная подготовка экипажей, но возросли государственные расходы: ранее гребцам и воинам триер жалованье платили только во время боевых походов, теперь же все члены учебной эскадры получали в течение полугода по три обола ежедневно. Экипаж триеры обычно состоял почти из двухсот человек; таким образом, общая сумма расходов была весьма значительной. Но служившие па флоте бедняки с радостью восприняли возможность длительного и стабильного заработка. Из этих же слоев населения набирали отряды лучников. До сих пор в них насчитывалось семьсот человек, теперь же их число увеличивалось, а жалованье приравнивалось к жалованью гоплитов. Конным стрелкам из лука назначили двойное жалованье. Таким образом, реформа изменила характер афинской армии — она стала народной.
Чтобы удовлетворить гордыню и чувство собственной исключительности афинян, Перикл в 451 г. до н. э. ввел закон, по которому полноправным гражданином считался только тот, у кого оба родителя были афинянами. Раньше нередко случалось так, что мать афинского гражданина происходила из другого полиса. Это не считалось зазорным. Мать Кимона, например, была фракиянкой, что не помешало ему достичь самых высоких постов.
Закон не имел обратной силы и, следовательно, не был направлен против Кимона. Причину его появления следует искать в тогдашней демографической ситуации. В столицу Морского союза прибывали массы граждан зависимых городов и купцы из разных стран. Некоторые из них в надежде разбогатеть оставались здесь навсегда. Чужеземцев, живших в Афинах из поколения в поколение, называли метеками. Они имели все обязанности и ни одного из прав граждан. Наплыв чужеземцев, а также контакты во время походов и дальних торговых путешествий привели к тому, что смешанных браков в Афинах становилось все больше. И чем больше реальных выгод и привилегий давала демократия, тем неохотнее она делилась ими с чужаками. Народ смотрел на свое государство как на торговое предприятие, доходы от которого должны служить только ему.