новленную дань. Буду по мере моих сил наилучшим и самым честным образом исполнять обязанности союзника. Буду помогать афинскому народу и сражаться с его врагами. Буду всегда послушен афинскому народу».
Каждому мужчине города, не принесшему присяги, грозили потеря гражданских прав и конфискация имущества. Одно из дополнительных постановлений предписывало отправить в Афины заложников, в другом же говорилось следующее: «Жители Халкиды могут подвергать своих граждан суду точно так же, как афиняне своих, за исключением тех случаев, когда им грозят изгнание, смерть или лишение гражданских прав. Эти дела будут рассматриваться в самих Афинах».
Нельзя было яснее показать зависимость жителей Халкиды. Со своей стороны, афинский совет и судьи от имени всего народа также должны были принести присягу: «Не буду изгонять жителей Халкиды и не разрушу их города. Не обижу никого из тамошних людей, не приговорю их к изгнанию или тюремному заключению и никого из них не убью. Без согласи афинского народа не отберу имущества ни у одного человека, не подвергшегося суду. Не накажу ни всех в целом, ни отдельного человека без решения суда. Когда из Халкиды прибудет посольство, поставлю его перед советом и народом в течение десяти дней»[36].
Подобный договор был заключен и с Эретрией. Таким образом полностью восстанавливалось господство над Евбеей, что имело для Афин огромное значение. Этот большой, густо заселенный и плодородный остров являлся житницей Аттики, и в случае его откола от Афин восточному побережью полуострова грозила бы постоянная опасность.
Но почему же спартанцы не пришли Евбее на помощь? Почему не оттянули на себя афинские войска, напав на Аттику? На то было несколько причин. Прежде всего спартанцы правильно рассудили, что ничего не смогут сделать, поскольку афиняне уклонятся от битвы и укроются за стенами своего города. Во-вторых, дело о «подкупе» царя вызвало в Спарте правительственный кризис. Среди влиятельных лиц было много сторонников изгнанника. Никто также не спешил встать во главе нового похода, чтобы в случае неудачи не навлечь на себя тех же обвинений, которые погубили несчастного. И наконец (и это, наверное, самое важное), в Спарте уже зрела мысль о том, что самое разумное — заключить с афинянами мир на основе раздела сфер влияния. Уход последних из Беотии ясно показывал, что аттическая республика не стремится стать сухопутной державой, а этого в Спарте опасались больше всего. Оставив Евбею на произвол судьбы, Спарта дала понять: она не собирается вмешиваться в дела Афинского союза и предоставляет ему право господствовать на морях.
Тайные переговоры между обоими государствами, очевидно, велись уже во время похода Перикла на остров. Под конец 446 г. до н. э. в Спарту отправилось официальное посольство в составе десяти человек. В их числе были Андокид и Каллий. Переговоры завершились заключением мира сроком на 30 лет, т. е. на период жизни целого поколения. В мирном трактате говорилось, что афиняне отказываются от всех земель и городов, которые они захватили или присоединили к себе на Пелопоннесе. Обе стороны обязались не принимать в свои союзы государств — перебежчиков. Государства, до сих пор не вступившие ни в один из союзов, могут сделать это по своему усмотрению. Остров Эгина получит определенную автономию. Юрисдикция данного трактата не распространяется на Аргос, но он может заключить с Афинами отдельный договор. Во время действия мирного договора все споры будут решаться путем переговоров или передаваться на рассмотрение третейского суда.
Парфенон
Большое строительство, начатое в Афинах еще до заключения мира, после 446 г. до н. э. достигло небывалого размаха. Таким образом, осуществлялась одна из тех целей, ради которых Перикл несколькими годами ранее намеревался созвать всегреческий конгресс — восстановление разрушенных персами святынь. Правда, сначала в Афинах думали, не оставить ли Акрополь в том виде, в каком его застали сразу после ухода персов — в развалинах и пепелищах. Пусть и будущие поколения увидят варварство захватчиков! Позднее, однако, решили: надо восстановить жилища богов, сделать их еще краше. Созданные тогда шедевры известны ныне всему миру.
Еще до начала работ на Акрополе в самом городе, рядом с агорой, была воздвигнута святыня Гефеста — покровителя кузнецов и ремесленников. Она стоит и поныне, являясь наиболее сохранившимся древним храмом во всей Греции. Тот же самый архитектор, к сожалению, неизвестный нам, но имени, вскоре построил еще три святыни: бога войны Арея в Афинах, бога моря Посейдона на мысе Суний и богини Немесиды в Рамнунте, в глубине Аттики.
Зато мы знаем, что строителей храма Деметры в Элевсине — месте тайных обрядов — звали Коробий и Писаний.
Главной строительной площадкой на многие годы стал сам Акрополь. Сначала начали возводить храм Девы Афины — покровительницы города, или Парфенон, под руководством зодчих Иктина и Калликрата, вместе с которыми работал и скульптор Фидий. Он создал для святыни статую богини из золота и слоновой кости. Ее высота в несколько раз превышала человеческий рост. Вторая, бронзовая, статуя еще больших размеров, достигавшая в высоту 16 м, была воздвигнута Фидием перед входом в святыню. Эту богиню звали Афина Промахос, т. е. Защитница. Она как бы приветствовала всех поднимающихся на холм, а острие ее копья можно было различить издалека, даже с кораблей, приближавшихся к порту. Фидий и его ученики также создали фриз, бегущий вдоль внешней стороны стен святыни. Его барельефы представляли процессию, которая во время ежегодного праздника Панафиней поднимается из города на Акрополь, чтобы преподнести богине драгоценные дары.
Строительство Парфенона было закончено в 438 г. до н. э., хотя мелкие работы продолжались и далее, и сразу же началось возведение великолепного входа на Акрополь. Он представлял собой комплекс зданий и ворот, носивший название Пропилеи. Архитектора звали Мнесикл, а строительство прервали в 432 г. до н. э., так и не завершив начатого.
У южного склона Акрополя по инициативе самого Перикла — ученика композитора и музыкального теоретика Дамона — соорудили здание, называвшееся Одеон и предназначенное исключительно для музыкальных, инструментальных и вокальных выступлений. Оно представляло собой зал четырехугольной формы с крышей, напоминавшей персидский шатер. Очевидно, в те же годы рядом с Одеоном начали возводить каменный театр, вместо старого, деревянного.
Как и предвидел Перикл, большое строительство дало работу тысячам людей — свободным и рабам, что способствовало экономическому оживлению и расцвету ремесел по всей Аттике. Затраты не очень обременяли казну, поскольку афиняне без особого смущения черпали деньги из сокровищницы Морского союза.
Частично сохранились счета строительства Парфенова, Пропилей, а также создания статуи Афины в самой святыне. Их выбили на мраморных плитах и выставили на всеобщее обозрение на Акрополе, чтобы каждый гражданин мог проверить и подсчитать, сколько и на какие цели затрачено, а также кто конкретно несет ответственность за израсходованные суммы. Открытость государственных счетов должна была предотвратить финансовые махинации.
К сожалению, до наших дней дошла только часть надписей, да и то в очень плохом состоянии, поэтому трудно восстановить точную смету работ и сделать какие-либо выводы. Зато весьма поучителен анализ расходов строительства святыни Эрехфейон, также на Акрополе, в 409 и 408 гг. до н. э. Из него следует, что из семидесяти одного предпринимателя и рабочего, непосредственно занятых на строительстве, двадцать были афинскими гражданами, тридцать пять — метеками, шестнадцать — рабами; все они получали одинаковую плату за однотипную работу. Вероятно, так же обстояло дело во время строительства храмов и при Перикле.
Часть седьмаяАспазия и мудрецы
Философ учит гетеру
Олимпиец достиг уже почти 50 лет. Он владел Афинами, влиял на судьбы всей Эллады, но не было покоя в его собственном доме. Жена, родившая ему двух сыновей, не принадлежала к числу женщин с легким характером. А может быть, увлечение Перикла красивыми женщинами привело к семейному разладу? Владыка Олимпа Зевс много претерпел от своей ревнивой супруги Геры, но избавиться от нее не мог. Зато для Олимпийца не составляло труда утишить домашние бури, поскольку в Афинах развод являлся делом простым, особенно в случае, если обе стороны выражали на него согласие. Она вскоре вышла замуж за Гиппоника — сына богача Каллия; от этого брака на свет появился мальчик, получивший имя деда, Каллий, — единоутробный брат сыновей Перикла. Сам Перикл сразу привел в дом девушку, которую горячо любил, но жениться на ней, увы, не мог.
Ее звали Аспазия, и происходила она из Милета. Уже само по себе это делало невозможным заключение законного брака, т. е. такого, который обеспечивал бы потомству афинское гражданство. По инициативе самого Перикла в 451 г. до н. э. был издан закон, гласивший, что только тот, у кого оба родителя являются афинянами, может считаться полноправным гражданином. Сточки зрения права брак Перикла и Аспазии, даже если бы он был освящен всеми необходимыми церемониями, все равно считался бы сожительством. Да и Перикл не торопился связать свою судьбу с Аспазией, прежде всего из-за ее происхождения. Отец Аспазии Аксиох — купец в пришедшем в упадок Милете, — как и многие другие, приехал искать счастья в столицу Морского союза. Но и здесь, как это часто случается при демократическом строе, очень ценили аристократическое происхождение. Народ никогда бы не простил своему вождю женитьбу на женщине из низов. Перикл мог с ней жить — это дело другое. Но зачем жениться? Афинские лавочники, крестьяне, ремесленники по-настоящему уважали только тех сограждан, которые имели благородное происхождение, ибо его нельзя было ни купить за деньги, ни добиться горлопанством на агоре. Именно поэтому немногочисленные и постоянно гонимые афинские олигархи тем не менее являлись значительной политической силой.