Марафон
Отца Перикла звали Ксантипп. Он происходил из богатой, но невлиятельной семьи. Женившись на Агаристе, племяннице Клисфена, Ксантипп навсегда связал свою судьбу с Алкмеонидами, сделал блестящую карьеру, но позднее дорого заплатил за дни своей славы. Его также втянуло в опасный круговорот то дело, которым занимался род жены (после смерти Клисфена род возглавлял брат Агаристы Мегакл).
У Ксантиппа и Агаристы было двое сыновей. Старшего звали Арифрон, младшего Перикл. Он родился приблизительно в 495 г. до н. э., т. е. был совсем маленьким мальчиком, когда начались события, от которых зависела судьба семьи, родного города, всей Греции.
В сентябре 490 г. до н. э. почти 15 тыс. персов высадились на восточном побережье Аттики, на равнине под Марафоном. Афиняне не смогли бы выставить против них такого же количества бойцов, даже если бы вооружили своих рабов. Помощь афинянам оказал только небольшой городок на границе Аттики и Беотии — Платеи, но он смог послать лишь несколько сотен воинов. Сразу после появления врагов под Марафоном афиняне отправили в Спарту бегуна Филиппида. Позже он клялся, что, когда был уже на Пелопоннесе, в безлюдных окрестностях горы Парфений, неожиданно увидел фигуру, скачущую по камням с ловкостью горного козла. И действительно, вместо ног у этого человека были копытца, а на голове — рожки. Не было никакого сомнения — это Пан, божество пастухов, житель диких скал и горных лесов. Божество крикнуло громким голосом: «Афинянин! Спроси своих, почему они не заботятся обо мне. Ведь, я всегда относился к вам доброжелательно, не раз помогал вам и помогу еще!»
Потом удивительное существо исчезло среди скал, а Филиппид поспешил дальше. Он прибыл в Спарту на второй день после того, как покинул Афины, а ведь эти два города находились друг от друга на расстоянии 1200 стадий, т. е. 200 км.
Представ перед правящим в Спарте советом старейшин, посланец передал им обращение афинского народа: «Персы уже захватили на острове Евбея город Эретрию. Теперь они переправились через пролив и высадились в нашей стране под Марафоном. Афиняне просят вас о помощи. Не допустите, чтобы и наш город, старейший в Элладе, стал добычей варваров!»
Спартанцы ответили: «Сейчас у нас большой праздник в честь Аполлона, во время которого нельзя выступать в поход. В помощи мы вам не отказываем, но войско отправим только после наступления полнолуния».
Филиппид бросился назад и застал своих, уже расположившихся в лагере под Марафоном, недалеко от врага. Он сообщил им, что надо ждать спартанцев еще несколько дней или в одиночку вступить в бой с многочисленным и лучше вооруженным противником.
Персы имели прекрасную конницу и великолепных лучников, но еще грознее была их слава не знающих поражений воинов. Перед владыкой персов царем Дарием склонялись народы от нижнего Дуная в Европе до Инда далеко на востоке, от снежных вершин Кавказа до нильских порогов. Тот, кто осмеливался противиться его воле, жестоко наказывался. За четыре года до описываемых событий персы разрушили г. Милет на побережье Малой Азии, близкий Афинам по языку и обычаям, могущественный и богатый. Несчастные жители были переселены в глубь огромного персидского государства. Расправа последовала потому, что милетцы возглавили восстание малоазиатских греков против персидского владычества.
Лишь за несколько дней до высадки под Марафоном персидская армия захватила Эретрию. Ее жители были посажены на корабли для отправки на восток. Гнев персидского «царя царей» пал на эретрийцев только за то, что они дружелюбно отнеслись к Милету и другим восставшим эллинам в Азии. Такое же «преступление» совершили и афиняне. И их в случае поражения ждала суровая кара. Страх повис над городом у подножия Акрополя и небольшим отрядом его защитников, расположившихся на марафонской равнине. А новости, принесенные Филиппидом, отняли надежду даже у смельчаков.
Ранним утром было замечено, что на скалистой горе в глубине материка кто-то поднимает и опускает щит. Бронзовый диск отражал лучи восходящего солнца и посылал их к расположенной далеко внизу равнине и кораблям у берега. Тысячи глаз в обоих лагерях напряженно всматривались в мигающую ослепительную точку. В сердцах одних она будила страх, в сердцах других — радость и надежду.
Персы расположились лагерем у самой кромки прибоя, имея за спиной свои корабли. Получив световой сигнал, некоторые из них сразу подняли якоря и вышли в открытое море, держа курс на юг. Блеск щита говорил персидским вождям: «Уже пора. Все готово. Спешите!»
Афиняне стали лагерем на склонах возвышенности и на равнине, закрывая врагу дорогу в глубь материка, в сердце своей страны. Глядя на вершину скалы, они очень тревожились, ибо прекрасно понимали значение сигнала: «Значит, за нашей спиной есть предатели. Что же сейчас происходит в городе?»
Но вождь афинян Мильтиад был спокоен. Возможно, он даже испытывал радость. Позади ожидания и сомнения. Еще до того, как солнце поднимется выше, все будет решено. Только сейчас; на рассвете, Мильтиад получил из персидского лагеря тайное известие: вся конница уже загружена на корабли, ожидают только нового сигнала щитом, чтобы немедленно отправиться в путь и высадить ее на другой стороне полуострова, вблизи Афин. Персы надеются застать врасплох город, в котором осталась лишь горстка защитников; предатели уже все подготовили и ворота будут открыты.
Мильтиад размышлял: «Это хорошо, что всадники уже на кораблях. Теперь можно спокойно перейти через ров и развернуться на равнине. Если бы персидская конница оставалась на месте, она рассеяла бы моих воинов. Лишь только персы встанут в шеренги, с ходу ударим по ним еще до того, как лучники смогут второй и третий раз спустить стрелы с тетивы. Все решит рукопашная. Сейчас не время раздумывать над тем, по чьему приказу был поднят предательский щит».
События произошли именно так, как и предполагал вождь. Правда, в центре персы начали одерживать верх, прорвав афинские шеренги и отбросив их назад. Однако на обоих флангах афиняне добились успеха. Опасаясь окружения, основные силы персов начали отступление, быстро превратившееся в повальное бегство к кораблям. К сожалению, победителям не удалось ни захватить, ни поджечь с помощью факелов большинство кораблей. Из всей вражеской армады в их руки попало только семь судов. Остальные подняли якоря и быстро поплыли вдогонку за той эскадрой, которая еще раньше, до начала битвы, отошла от берега с конницей на борту. Зато людские потери у персов были очень большими. На поле битвы остались лежать более 6 тыс. их воинов. Афиняне же потеряли всего 192 человека. Такая разница объясняется тем, что побежденные убегали, в панике бросая щиты и оружие, и становились легкой добычей нападающих. Афиняне полностью смогли удовлетворить свою жажду мести.
Сразу же после победы гонец Филиппид побежал в город (на этот раз ему предстояло преодолеть небольшое расстояние, чуть более 40 км, чтобы сообщить радостное известие). За ним спешила вся армия. Люди были измучены тяжелой битвой, а зной по-летнему жаркого дня лишал их последних сил. Мильтиад, однако, не обращал на это никакого внимания, и каждый солдат следовал его примеру.
Утром следующего дня в заливе Фалерон под Афинами показались персидские корабли. Они не решались приблизиться к берегу. Их экипажи вовремя заметили стоящие на берегу готовые к битве отряды, те самые, с которыми им уже пришлось скрестить оружие под Марафоном. Флот бросил якорь, но через некоторое время снова поднял его и отправился восвояси, к берегам Азии.
Так афиняне отразили нападение войск самого могущественного монарха тогдашнего мира. Они сделали это сами, почти без всякой посторонней помощи: 2 тыс. спартанцев прибыли в Аттику уже после битвы. Воины с Пелопоннеса осмотрели кровавое поле под Марафоном, воздали хвалу победителям и вернулись назад, славя город, спасший свою свободу и свободу всей Эллады.
Для своих погибших сограждан афиняне сделали на марафонской равнине братскую могилу — высокий холм, который сохранился до наших дней. Когда-то на нем стояли мраморные надгробия с именами павших воинов, сгруппированными по филам. Отдельно похоронили платейцев и рабов. Трупы персов также были преданы земле. На поле битвы был установлен символический памятник победы из белого мрамора — трофеон. Он изображал развешенное на креплениях вооружение неприятеля. Много веков жива была легенда, согласно которой каждую ночь на марафонском поле можно увидеть тени сражающихся, услышать их крики и ржание коней. Но с тем, кто специально придет туда удостовериться в этом, в дальнейшем произойдет какое-нибудь несчастье. Случайного же свидетеля битвы мертвецов не ждет ничего плохого.
Ежегодно в шестой день афинского месяца боедромион (сентябрь-октябрь) во исполнение клятвы, данной перед битвой, богине Артемиде приносили в жертву коз и в честь козлоногого божка Пана устраивали бег с факелами к гроту в стене Акрополя, где была его святыня. Это значит, что рассказу Филиппида афиняне поверили и делали все для того, чтобы божественный покровитель пастухов и гроза нимф больше не имел поводов для недовольства. Мильтиад распорядился изваять на собственные средства статую божка для украшения скального храма. А поэт Симонид увековечил это событие в короткой эпиграмме: «Меня, козлоногого Пана, аркадийца, персов врага и друга афинян, поставил здесь Мильтиад».
Мильтиад
Имя Мильтиада было тогда у всех на устах — того самого Мильтиада, который еще во время тирании Гиппия взял в свои руки власть в Херсонесе. Это небольшое государство создал Мильтиад Основатель, теперь же его племянник, третий владыка в роду, утратил Херсонес раз и навсегда. Однако Мильтиад-младший вызвал такой гнев персов, как никто из греков. Это произошло тогда, когда царь Дарий организовал поход за Дунай. Персы построили на этой огромной реке мост и двинулись на север, чтобы на землях нынешней Украины разгромить степные племена скифов. Охрана моста была поручена эллинам, подданным и союзникам царя. Среди них находился и Мильтиад. Вскоре стали приходить вести о том, что дела персов плохи: скифы отступают, не принимая битвы и уничтожая все вокруг; царь вынужден был возвратиться ни с чем. Вот тогда-то Мильтиад и внес смелое предложение: надо разрушить мост и тем самым обречь всю персидскую армию на гибель. Но большинство греков испугалось, и Мильтиад был вынужден бежать. В Херсонесе он продержался еще несколько лет, так как персы в своем огромном государстве были заняты другими делами.