И все же за три года до битвы под Марафоном, т. е. в 493 г. до н. э., Мильтиаду окончательно пришлось распрощаться со своим государством — наследственным владением трех поколений Филаидов. Он должен был бежать, ибо в окрестностях появился большой флот во главе с одним из полководцев Дария. Все, что представляло какую-либо ценность, херсонесский владьжа погрузил на пять кораблей и вышел в открытое море, держа курс на Афины. Но вокруг уже шныряли суда финикийцев, из ненависти к грекам преданно служивших персам. В их руки попал корабль, на котором плыл сын Мильтиада Метиох. Он был отослан к царскому двору. Дарий поступил благородно с сыном своего врага: женил его на прекрасной персиянке и щедро одарил.
Мильтиад и его второй сын Кимон сумели вернуться на родину. Однако здесь их ожидала нерадостная встреча. Мильтиад был обвинен в тираническом правлении на землях, принадлежащих Афинам. По такому обвинению суд мог приговорить даже к смерти.
Обвинителем Мильтиада был Ксантипп. Он действовал, конечно, не самостоятельно, а по договоренности с семьей жены. Причина, которая склонила Алкмеонидов к судебному процессу, совершенно ясна: они опасались, что возвращение Мильтиада изменит расстановку сил в государстве не в их пользу, ибо он был человеком богатым, имел влияние среди аристократов и вдобавок принадлежал к роду, издавна им враждебному.
Вопреки расчетам Алкмеонидов, судьи оправдали Мильтиада. И правда, принадлежность Херсонеса Афинам была сомнительной как юридически, так и фактически. Но больше всего Мильтиаду помогла поддержка тех влиятельных деятелей, которые опасались чрезмерных амбиций Алкмеонидов.
Три года спустя, когда уже стало известно о скором персидском нашествии, Мильтиад занимал пост одного из десяти стратегов. Его избрали на эту должность потому, что ненависть бывшего правителя Херсонеса к персам была хорошо известна. Ценили также знакомство Мильтиада с персидским способом ведения войны. Победа под Марафоном свидетельствовала о том, что афиняне в своем выборе не ошиблись.
Дело о щите
После победы под Марафоном Мильтиад приобрел такое большое влияние на жителей Аттики, что теперь сами Алкмеониды должны были опасаться его мести. Но не только это делало положение рода неустойчивым. Против него выдвигались тяжкие обвинения, так как никто в городе не забыл о щите, с помощью которого враг получил сигналы перед битвой. Везде раздавались возгласы: «Среди нас есть люди, скрыто сочувствующие персам! Есть и такие, кто ради спасения своего богатства хотел бы впустить их в город. А трусы снова готовы покорно принять власть Гиппия, изгнанного двадцать лет назад».
Это были вполне обоснованные подозрения. Вывший тиран, в то время уже глубокий старик, действительно находился среди захватчиков. Да, это он служил им проводником, советовал разбить лагерь под Марафоном и через своих доверенных организовывал заговор в городе. Было очевидно, что в случае победы персов Гиппий от их имени возьмет власть в Афинах.
Пленные, взятые на поле битвы, рассказывали о неприятности, которая произошла со старцем на марафонском берегу, о его пророческих словах. Ночью, еще до того, как корабли персов пристали к берегу, Гиппию приснилось, что он спит с собственной матерью. Тиран истолковал сновидение следующим образом: он вернется в Афины, возвратит власть и ляжет в землю, давшую ему жизнь. Рано утром Гиппий вышел на берег и стал помогать в разбивке лагеря. Внезапно у него начался сильный кашель; зубы у бывшего тирана были уже слабые, один из них вылетел и упал в песок.
Напрасно старец просеивал песок между пальцев — зуб так и не отыскался.
Наконец он печально вздохнул и сказал: «Нет, эта земля никогда уже не будет моей. Зуб, который в ней почил, исполнил все, что сон мне предназначил».
Но кто же вел тайные переговоры с Гиппием? Кто готовил заговор в городе? Всеобщее подозрение пало на Алкмеонидов. Находились, правда, и такие, кто резко возражал: «Как же так? Ведь именно Алкмеониды больше всех способствовали изгнанию Гиппия! Именно они уничтожили тиранию!»
На это люди глубокомысленные отвечали: «Да, действительно, Алкмеониды не принадлежали к числу сторонников тиранов. Однако они всегда считали только вопросом тактики, с кем в данный момент надо вступить в союз, чтобы сохранить власть и богатство. Вспомните Мегакла, деда Мегакла, ныне возглавляющего род, ведь он выдал свою дочь замуж за Писистрата и помог ему восстановить тиранию. Известно и то, что Клисфен, тот самый Клисфен, который сверг тиранию и дал власть народу, был готов вступить в союз даже с персами. Когда Аттике грозило нападение спартанцев, Клисфен обратился за помощью к персидскому сатрапу Азии. Сатрап согласился, но потребовал от афинян земли и воды для царя Дария. Послы приняли это условие. Тем временем нападение спартанцев и их союзников было отбито собственными силами. Персы были больше не нужны. Что же делает Клисфен? Он обвиняет послов в превышении их полномочий. Это, конечно, очень ловкий ход. Правду, однако, никто не забыл».
Другие же добавляли: «А помните, что произошло три года назад? Как только Мильтиад прибыл из Херсонеса в Афины, завистливые Алкмеониды сразу начали против него интриговать. Дело совершенно ясное. Угроза персидского вторжения лишила Алкмеонидов рассудка; они сочли, что свобода уже потеряна и надо вовремя позаботиться о благосклонности новых владык. Алкмеониды вступили в тайный сговор с Гиппием, и по их приказу кто-то давал сигналы щитом».
Алкмеониды оказались в сложном положении. И неизвестно, какой бы оборот приняло дело (говорили о преступлении, ибо измена родине не что иное, как тяжелейшее преступление), если бы не неожиданный удар, который Мильтиад получил через несколько месяцев после своей блестящей победы.
Остров Парос
Весной 489 г. до н. э. Мильтиад предложил смелый план: надо покарать все те мелкие государства, которые во время последней войны предали общее дело эллинов и выступили на стороне персов. Речь шла о небольших островках на Эгейском море, встретившихся на пути персидского флота, плывшего в Аттику. Они спасли персов от безвыходного положения: никто из греков даже не подумал прийти к островитянам па помощь. Вся Греция была абсолютно уверена в поражении Афин. Теперь же, однако, для победителей был важен сам факт, что в критический момент островитяне подчинились персидскому владычеству. Афинский народ остался бы глух ко всяким попыткам оправдаться. Да, откровенно говоря, таких попыток и не было. Мильтиад горячо призывал сограждан к нанесению молниеносного удара, не скрывал, что дело не только в удовлетворении жажды мести, но и в пополнении государственной казны за счет добычи. Надо только протянуть руку к имуществу островитян, никто из них не посмеет оказать сопротивления.
Вскоре семьдесят афинских кораблей под командованием Мильтиада вышли в море. Сначала все шло удачно, однако впереди была главная цель — остров Парос, известный, своими богатствами. На острове располагались залежи великолепного мрамора, а сам он лежал на пересечении торговых путей. Сюда заходили корабли ив разных концов Эгейского моря.
Когда афиняне высадились на Паросе, его жители сразу закрылись в городе. Мильтиад выслал к ним глашатая: «Уйдем с вашего острова за выкуп в сто талантов!»
Паросцы удвоили усилия по укреплению стен. Мильтиад приказал начать осаду, а остров — опустошать. Его воины вырубали садовые деревья, уничтожали виноградники, постройки. Но вдруг после двадцати шести дней этой разрушительной вакханалии афинские корабли поспешно подняли якорь и поплыли на запад — туда, откуда они прибыли. Паросцы не верили своим глазам.
Разное говорили о причинах неожиданного отступления. Сами участники похода объясняли это так: «Город обязательно должен был сдаться, так как мы окружили его и — с суши, и с моря. Да и стены мы крушили неплохо. И хотя Мильтиада ранило в колено, все шло хорошо до тех пор, пока однажды мы не увидели вдали высокий столб черного дыма. Сигнальный огонь был разожжен на каком-то из островов. Мы решили, что это спешащий на помощь осажденным персидский флот дает им знак держаться до конца. Нельзя было терять ни минуты. Вскоре наш флот вышел в открытое море. Потом оказалось, что это просто лесной пожар. Но тем временем рана Мильтиада начала гноиться, и он уже не мог командовать. Пришлось нам вернуться в Афины».
Совершенно иначе объясняли происшествие паросцы: «Афиняне заняли наш остров и захватили всех, кто не успел скрыться в городе. Среди пленников оказалась одна женщина по имени Тимо — жрица богини Деметры. Ее святыня стоит на холме за городом. Так вот, эта Тимо через несколько дней попросила о встрече с Мильтиадом и сказала ему: „Захватишь город, если войдешь в святыню и совершишь там определенный обряд!" Мильтиад согласился, хотя прекрасно понимал, что, сделав так, как советовала ему жрица, он совершит двойное святотатство. Во-первых, потому, что святость каждого божества, особенно богини подземного царства, неприкосновенна; а во-вторых, в этот храм нельзя входить не только чужим, но даже нашим мужчинам. Такое право имеют только женщины, да и то в определенные дни. Когда вождь поднялся на холм, он увидел, что калитка закрыта. Перескочив через ограду, он вошел внутрь. Возвращаясь тем же путем, Мильтиад упал и поранил ногу. С тех пор он чувствовал себя все хуже и хуже. Рана не затягивалась, а городские стены так и не были разрушены. Наконец, больной и отчаявшийся афинский вождь приказал отступать. Мы были уверены, что Тимо совершила предательство. Наши посланцы спросили у пророчицы Аполлона в Дельфах, как мы должны покарать Тимо. Бог устами оракула ответил: "Тимо сделала то, что надо было сделать для исполнения жребия Мильтиада"».
Так рассказывали жители Пароса, желавшие, чтобы греки видели в лице их врага святотатца, наказанного по воле богов.
В Афинах горько переживали случившееся. Вождь привел государство, освещенное лучами славы недавней победы, к позорному поражению от презренных островитян, выставил его на всеобщее посмешище и разорил, поскольку казна была вынуждена оплатить все деньги, истраченные на поход.