ария X в. вполне заменила прекратившую свою политическую и церковную миссию Моравию. Это обстоятельство следует особенно выдвинуть ввиду энергичных мер, какие приняты были Римской Церковью для опорочения и предания забвению самого имени славянских просветителей во всех странах, которые находились под прямым влиянием Римской Церкви. Но прежде чем перейти к указанию принятых в этом смысле мер, находим уместным здесь же, хотя кратко, наметить дальнейшие пути, какими литературные произведения времени царя Симеона перешли в Россию, создав в ней дальнейший центральный пункт для сбережения и разработки культурного наследства Кирилла и Мефодия. К любопытным заключениям приводят исследования древних рукописных сводов. Академик А. А. Шахматов, между прочим, на основании изучения редакций Еллинского летописца пришел к заключению (11), что уже в самом начале древнеславянской письменности замечается стремление объединить всю переводную литературу в форме одной обширной энциклопедии. Такая энциклопедия, состоявшая, по мнению упомянутого ученого, из трех или четырех томов, относится по своему происхождению ко времени Симеона и вызвана была его поощрением и щедротами. В России эта энциклопедия появилась не позже XI в., и на основании ее в свою очередь уже в Киеве составлены были компиляции, известные под именем Еллинского и Римского летописца и под другими именами. В 1073 г. часть упомянутой энциклопедии или другого подобного же сборника переписана была для князя Святослава и, хотя известна под именем Святославова Изборника, на самом деле принадлежит времени Симеона болгарского. Не вступая в состязание с автором насчет употребленного им термина «энциклопедия», который, может быть, и не совсем применим к произведениям переводной литературы времени Симеона, для истории преемства идей мы находим весьма важным сделанное указание и можем, таким образом, рассматривать киевский период как третью стадию в разработке литературного наследия, оставшегося после славянских просветителей.
Обращаемся в заключение к рассмотрению тех актов, в которых выразилось отношение латинского духовенства и Римского престола к культурной деятельности свв. братьев. Припомним, что в первый раз сделана была попытка опорочить деятельность Мефодия еще при его жизни, что он подвергался даже лишению свободы и темничному заключению за свою миссию между славянами. Точно так же мы видели выше резкий и страстный протест баварского духовенства на сделанное папой распоряжение относительно Моравской Церкви. Несмотря на попытку некоторых писателей представить это распоряжение как возвращение к прежней церковной системе, мы должны, напротив, усматривать в нем решительный шаг к наложению печати забвения и запрещения на все дело святых братьев. Именно этот взгляд согласуется с ближайшими фактами, стоящими в связи с церковным вопросом в Моравии. В то самое время, как баварское духовенство составляло свой протест, Майнцский архиепископ Гаттон писал папе (12) по тому же поводу в не менее резких выражениях; между прочим, по его словам, выходило, что как бы святейший ни поступил, а мораванам волей-неволей придется гнуть шеи под франкским ярмом. В сущности весь вопрос сводился к политическому принципу, который по смерти Мефодия сложился весьма неблагоприятно для тех славян, среди которых начал распространяться греческий обряд вместе со славянской литургией.
Самым выразительным фактом в этом отношении служат церковные события в Далмации при папе Иоанне X, которому удалось произвести полный переворот в состоянии церковных дел и нанести непоправимый ущерб византийскому влиянию и греческому обряду у хорватов и сербов. Далматинские города, перешедшие во время царя Василия и патриарха Фотия под церковное влияние патриархата, около 923 г, снова подчинились Римскому престолу. Вместе с этим со стороны папы приняты были меры к реформам в церковном управлении. В предисловии к соборным деяниям в Сплете, между прочим, сказано об этом (13): когда верховную власть над хорватами и далматинцами имел король Томислав и когда Михаил правил своим княжеством, они постановили с духовными и светскими чинами просить папу, чтобы он послал в Далмацию легатов и поручил им произвести необходимые преобразования, в каких нуждалась тамошняя Церковь. Вследствие этого были отправлены в Далмацию епископы Иоанн Анконский и Лев Палестринский с письмами на имя Сплетского архиепископа Иоанна и на имя хорватского короля Томислава. В письме к архиепископу папа выражает удивление, что он в течение стольких лет избегал сношений с Римской Церковью.
«До нас дошел слух, — продолжает папа, — что в вашей епархии при вашем молчаливом попустительстве распространяется учение, не имеющее для себя основания ни в Священном Писании, ни в Церкви. Добрым христианам несвойственно, забывая евангельские заповеди и апостольские постановления, обращаться к доктрине Мефодия, которого нигде не встречаем между священными авторами. Почему убеждаем вас принять меры вместе с присланными к вам епископами к исправлению всех вкравшихся в славянской земле злоупотреблений, чтобы, согласно обычаям Римской Церкви, богослужение совершалось у этих славян на латинском, а не на чуждом языке… Всемогущий Бог, — пишет папа к королю, — так устроил, что вручил нам высшее наблюдение над всеми Церквами, дабы мы в силу духовной власти могли всюду исторгать корни нечестия, в особенности же среди любимейших сынов Церкви, к каковым принадлежите вы. Всякому известно, что славянские земли принадлежат к первенцам Церкви, так как обитаемая вами земля получила семена учения от апостольских учеников. Как же такой любимый сын святой Римской Церкви, как вы, можете допускать, чтобы божественная жертва приносилась не на латинском, но на варварском, т. е. славянском, языке?»
Приведенные места достаточно объясняют постановления двух Соборов, имевших место в Сплете в 925 и 927 гг., которыми Римская Церковь торжественно выразила свое отношение к делу славянских проповедников (14), равно как пренебрежение к большинству населения, обитавшего в Далмации. Славянские интересы защищал в сущности один епископ Нины Григорий, голос которого, однако, не мог получить значения среди большинства членов Собора, враждебно настроенного к славянской национальной Церкви и языку. Десятым правилом этого Собора установлена была следующая практика:
«Ни один епископ нашей провинции не имеет права посвящать в церковный сан знающего только славянский язык; что касается уже посвященных, они могут исправлять лишь низшие должности и быть простыми монахами или клириками, но не быть допускаемы к совершению богослужения; исключение допускается лишь при крайнем недостатке в священниках, и притом всякий раз с разрешения папы».
Дальнейшими правилами (11-м и 12-м) устанавливается подчинение самостоятельной прежде Церкви митрополиту Салоны. Определения Сплетского Собора вызвали недовольство среди населения и протест, обращенный к папе, вследствие чего применение правил было на некоторое время приостановлено. Но нельзя сомневаться в том, что с тех пор начинается систематическое искоренение следов дела Кирилла и Мефодия в тех странах, которые подпали непосредственному влиянию Римского престола. Окончательное и более энергичное распоряжение о славянском языке в богослужении последовало в 1061 г. при папе Александре II.
«Никто не смеет, — говорится в определении нового Собора в Сплете, — совершать божественную службу на славянском языке, но только на латинском и греческом; никто из говорящих на этом языке не может быть посвящен в церковные должности».
Значение этих соборных актов для занимающего нас вопроса выяснено, между прочим, в следующих словах авторитетного ученого (15). /Вот к каким выводам приводят постановления епископского Собора. /
«Скоро после того, как патриарх Фотий между 865–870 гг. отторг Далматинскую Церковь от соединения с престолом св. Павла, в славянских общинах этой страны была введена славянская литургия Кирилла, ибо папа Иоанн X рассматривает как одновременные события — отпадение от Рима и указанное нововведение. Нужно думать, что Фотий оправдывал эту меру тем же предлогом, какой через 400–500 лет был с громадными последствиями использован в Чехии, на скандинавском Севере, в Германии, Англии и Франции, что ради религиозных потребностей народа необходимо все богослужение построить на народном туземном языке. Но истинное намерение патриарха заключалось в том, чтобы навсегда отделить южных славян от связи с Римом, так как можно было предполагать, что славяне, освоившись с богослужением по кирилловскому, или греческому, обряду, нелегко вновь перейдут к римской литургии».
Не может быть сомнения, что указание на патриарха Фотия сделано совершенно правильно. Просветительная миссия среди славян, начатая при нем братьями Кириллом и Мефодием, имела, конечно, и ту цель, о которой говорит Гфрёрер. Патриарх Фотий обращением славян к христианской вере и устройством самостоятельной Церкви имел в виду создать преграду завоевательным планам Каролингов и одновременному движению на Восток латинских миссионеров. Но самый важный заслон был разрушен в начале X в. утрами; не менее значительный удар нанесен был византинизму в Далмации теми мероприятиями, о которых сейчас была речь.
В заключение настоящей главы следует отметить особенное и весьма оригинальное явление в древней славянской литературе — существование глаголической письменности рядом с письменными памятниками, изображенными кириллицей. До самого последнего времени даже были возможны колебания по отношению к сравнительному старшинству кириллицы и глаголицы [101], так как вообще не сохранилось памятников славянской письменности ни современных Кириллу и Мефодию, ни очень близких к их времени. Найденная поблизости от Преспы в Македонии, в селении Герман, надпись царя Самуила от 993 г. и изданная в «Известиях Русского Археологического Института в Константинополе» составляет самый древний след применения кириллицы (16), но датированного памятника глаголического письма от такой древней эпохи до сих пор не отыскалось. В сущности первые памятники церковнославянской письменности, как кирилловского, так и глаголического письма, не имея хронологических пометок, по палеографическим данным, относятся к XI в.