Это было еще одно направление снижения расходов, о котором авиакомпании предпочитали умалчивать. Дело в том, что все детали в самолете заменяются не тогда, когда они сломаются, а тогда, когда они могут сломаться, по срокам. И вот умные и циничные люди придумали следующее: они скупали за бесценок в нормальных странах снятые таким образом с самолетов детали, вывозили их в третьи страны, проводили какие-то исследования в подозрительных лабораториях и на подозрительном оборудовании и выдавали заключение, что деталь еще годна в течение такого-то срока. И продавали ее местным авиакомпаниям как восстановленную, а те ставили ее на свои самолеты! Но усталостную деформацию не обманешь — и те, кто летал на таких деталях, имели все шансы «накушаться земли» — как говорили пилоты. Если на международных рейсах такую практику опасались применять, то на внутренних, как раз и дававших максимальную прибыль из-за отсутствия конкуренции, она применялась вовсю.
— Черт бы все побрал. У нас самолет с перегрузом, нам нельзя лететь с таким двигателем.
— Аллах с нами! — типично для египтянина фаталистически ответил Абдул.
Фатализм египтян и мусульман вообще просто поражает. Русские с этим столкнулись еще в пятидесятые, когда у власти в Египте, только что получившем независимость и отстоявшем Суэц, находился Герой Советского Союза Гамаль Абдель Насер, а египетская армия пересаживалась с британской техники времен Второй мировой войны на советскую. Вот в один прекрасный день на новейшем бомбардировщике-ракетоносце Ту-16, находящемся над Средиземным морем, отказали двигатели — сразу. Экипаж начал молиться Аллаху, не сделав не то что попытку спасти гибнущую машину, но даже не попытавшись покинуть ее с парашютами. Находящийся в кресле второго пилота советский подполковник высвободился из привязной системы, посмотрел вниз, нет ли кораблей, вручную сбросил бомбы, а потом вручную же запустил двигатели. Когда же вечером, уже после посадки, за час поседевший и хряпнувший стакан спирта подполковник двинул на разборки, командир египетского экипажа объяснил ему свое поведение просто — все в руках Аллаха. Если Аллах решит кого-то взять к себе — он возьмет, а если он решил их спасти — вот они и спаслись.
Да, иншалла и в самом деле — долетим.
— Ты центровку рассчитал?
Вместо ответа Абдул молча протянул командиру корабля записи. Центровка очень важна, особенно когда самолет перегружен — если будет ошибка в расчетах, то экипаж выберет неправильную глиссаду и рискует при посадке наесться земли. Такое уже бывало. Немного отойдя, командир воздушного корабля пошел улаживать последние формальности с рейсом.
Они залегли в «зоне отчуждения» — так называли зону, где раньше жили люди, а теперь их там не было. Началось все с того, что выходец из этого квартала взорвал себя в переполненном автобусе в Тель-Авиве, убив пятнадцать человек. Меры воздействия после этого были стандартными и давно отработанными — самолеты ночью нанесли удар по одному из небольших тактических штабов Хамас, еще один деятель Хамас через несколько дней ехал на машине — как вдруг в машину попала ракета Tow, выпущенная с израильского Apache, вынырнувшего из-за холма. А еще в этот квартал пришли израильские десантники и большие, похожие на осадные башни бульдозеры снесли дом, где родился и жил террорист. А заодно и соседний, потому что иначе невозможно было выполнить задачу, техника не смогла бы подъехать к обреченному дому. После этого образовался сектор ведения огня, хорошо пригодный для обстрела недалеко находящегося израильского поселения (когда оно тут еще было) — а оттуда тоже отвечали огнем. Израильтяне так и не вернулись на этот клочок земли, бросили испещренные дырами от бомб и снарядов дома, а палестинцы их еще и заминировали — на всякий случай. Сейчас, после установления власти исламистов в Египте и ввода войск на Западный берег и в сектор Газа часть мин, конечно же, сняли.
Их было больше тридцати человек (в этом здании было шестеро), тех, кто в данной операции подчинялся доктору Факиху, присланному на помощь палестинскому народу, и это не считая детей. Детей, которые с пяти лет воспитывались движением, у которых часто не было родителей, погибших под бомбами израильтян или сами взорвавшие израильтян бомбами заодно с собой. Детей, которые носили бордовые береты и в семь лет отвечали на вопрос, что он будет делать, когда вырастет — буду убивать израильтян. Их называли Джибаль аль-Накба[67], поколение катастрофы, дети готовые бросить и камень, и гранату, готовые выстрелить в спину и даже подорвать себя, если это будет нужно. Сейчас их задача была проще — они с биноклями отслеживали обстановку и сообщали о ней на командный центр.
Один из приданных ему палестинцев по имени Фарук — невысокий, похожий на израильтянина, с курчавыми волосами, вооруженный югославским автоматом, с которого можно метать со ствола настольные гранаты, оторвался от наушников — он прослушивал эфир, не выходя в него, потому что выходить в эфир доктор Факих запретил, за исключением экстренных случаев. Радиоразведка израильтян работала как надо, и, определив обмен и взяв пеленг, они могут дать команды на установки — а то пошлют пару гостинцев калибра сто семьдесят пять миллиметров с воздушным подрывом. Такое бывало, и Факих видел, что случалось с теми, кто проявлял неосторожность.
— Доктор, облет прошел, горизонт чист.
Облет совершали тоже малые вертолеты AH-6, с установленной под фюзеляжем тридцатимиллиметровой пушкой с системой точного наведения и двумя ракетами Тоу на пилонах. Следующий пролет — через час.
— Всем тихо!
Палестинцы затаились, замерли в развалинах, укрывшись на всякий случай накидками, представлявшими собой смесь камуфляжного костюма снайпера Гилли и специальной накидки, обманывающей тепловизорный прицел. Верный своим принципам доктор лежал среди федаинов, среди бойцов, показывая этим, что он — с ними и может умереть за свободу Палестины так же, как и они. Кричать Хуррият-лиль-фалястын[68] на площади — это одно, убить израильского солдата — это другое, а сделать то, что, если на то будет воля Аллаха, сделают сегодня они — это третье. Такие исполнители, как он, должны оставаться в живых в любом случае, им нельзя рисковать, но если он будет отсиживаться в тылу — он не завоюет уважения этих федаинов. И он был с ними.
— Движение! — сказал Тарик, снайпер, негромко, но его услышали все, слова снайпера-наблюдателя добавили адреналина в жилы всем, кто находился на командном пункте. — Три объекта, вооружены.
— Оставаться на месте. Не стрелять!
Ползти по разбитой, засыпанной осколками бетона, с торчащими, как пики крестоносцев, ржавыми арматуринами лестнице было сложно и опасно. К тому же в ее середине была дыра от танкового снаряда, и ползущий человек был прекрасно виден снаружи, но доктор рискнул. Ободрав незащищенные руки и порвав до тела, на котором острый край арматурины оставил царапину, свой камуфляжный костюм, доктор выбрался на второй этаж здания — разваленный, с давно снесенной крышей, подполз к занявшему позиции для наблюдения снайперу. Тарик грамотно укрылся не у самого окна, выставив ствол винтовки наружу — а в глубине разваленной комнаты, соорудив себе что-то вроде небольшой баррикады, чтобы укрыться самому и положить цевье винтовки. Тарик был йеменцем, выходцем из йеменского спецназа, а на сторону исламских экстремистов он перешел, когда его страна проиграла вторую арабо-йеменскую войну[69]. Во время переворота и последовавшего за ним «изгнания крестоносцев» зарекомендовал себя, попал в боевую группу, действующую за рубежом. Его готовили русские советники, и оружие у него тоже было русское — уходя со службы, он его позаимствовал. У Тарика была редкая для этих мест русская снайперская винтовка ОЦ-03 с длинным стволом и установленным на ней через переходник прицелом стандарта НАТО. Сейчас Тарик, замерев в неподвижности, целился в остановившийся у дороги бронированный автомобиль «Голан». Как назло, они остановились совсем недалеко от того места, где они замаскировали необходимые для отхода машины — две машины «Скорой помощи», которые точно не будут обстреливать. Если эти… увидят две машины «Скорой помощи», да еще замаскированные — то сразу поймут, что дело нечисто, сообщат на ближайший пост ЦАХАЛ[70].
Подобравшись ближе, стараясь не делать резких движений — чтобы тебя не заметили, все движения должны быть медленными и плавными, как будто ты плывешь под водой, — доктор Факих взял бинокль, лежащий рядом со снайпером, осторожно, стараясь не сделать ни единого лишнего движения, прильнул к нему и увидел… Увидел остановившийся на обочине бронированный патрульный автомобиль «Голан» и рядом с ним троих цахаловцев, израильтян. Похоже, ни один из них даже не дежурил за пулеметом… хотя сейчас пулеметы делают дистанционно управляемыми, может быть, стрелок скрывается в салоне. А остальные трое… один отошел и мочился в канаву, еще двое — пили какие-то прохладительные напитки, разговаривали и смеялись. Это были типичные израильтяне — призывники — молодые, один даже в очках, какие-то нескладные, голенастые, в своих смешных шлемах с надетой поверх маскировочной шапкой, делающей их похожими на гномов. Они просто ехали по его земле… по земле Палестины и остановились отлить и попить прохладительных напитков, чтобы освежиться. А он, лев Ислама, ничего не может с этим сделать, с этими пацанами-призывниками.
Жгучая ненависть накатила волной, сделалось трудно дышать, как тогда… когда его, его мать и двоих сестер выгнали из дома… даже не дали взять с собой вещи… а рядом стояли бронетранспортеры… и жиды, и этот огромный, бронированный, выше их дома бульдозер, который через минуту пошел вперед и своей лопатой стер с лица земли дом, где он родился и вырос… превратил его в груду обломков, а его мать смотрела на это и молча плакала от бессилия. Некому их было защитить, потому что отец погиб под израильской бомбежкой, а брат, его старший брат, который так редко бывал дома и который привез ему игрушечный, совсем как настоящий, автомат и бордовый берет — погиб в подлой засаде, устроенной на него бойцами спецподразделения Дувдэван. Наклонился к остановившейся машине, из которой окликнули его такие же как он арабы… и получил две пули в лицо. Тогда-то доктор Факих и дал себе клятву мести. Он был одним из них, одним из Джибаль аль-Никба, поколения катастрофы, которое родилось и выросло в лагерях беженцев или на чуждой, оккупированной земле, которое знало, что всё, что они создали — может быть в любой момент разрушено израильскими бомбами и бульдозерами. И потому они не ценили ничего и никого, не строили себе домов, не приобретали имущества, жили одним днем и молили Аллаха, чтобы он дал им убить как можно больше израильтян, проклятых жидов, прежде чем он смилостивится над ними и даст им шахаду