Леша вскипятил чайник, насыпал в джезву кофе, залил кипятком, достал кружку, насыпал сахара, добавил молока, и я с вожделением на эту кружку смотрел.
– Хочешь кофе? – удивился Леша. И поднес кружку к моим губам.
Я жадно хлебнул.
– Ничего себе! Ослы пьют кофе, кто бы мог подумать!
Леша приготовился делать яичницу и посмотрел на меня.
– Будешь?
Я кивнул. Он разбил в сковородку четыре яйца, достал две тарелки и усадил меня за стол перед одной из них. И сам удивился:
– Никогда не видел, чтоб ослы сидели. Специальная порода, наверное, одомашненная. Да, Оселок?
Я кивнул. Он шмякнул мне половину яичницы, а сам стал варить вторую порцию кофе, вылив мне недопитый кофе в икеевскую мисочку. Из кружки пить, разумеется, неудобно. Я быстро втянул кофе и слизнул с тарелки яичницу. Бутерброд с сыром тоже не помешал бы, что-то я проголодался. Леша как раз сделал бутерброд и собирался его съесть, но предварительно показал мне:
– Интересуешься? Сыр, между прочим, швейцарский, мама считает российские отравой из пальмового масла, у нас же контрсанкции, будь они неладны, да кому я говорю? Ты, Оселок, живешь в счастливом неведенье, эх.
Я хотел было сказать, что знаю не меньше, чем он, но выразил это скупо: «И-а». И потянулся к швейцарскому, вдыхая его нездешний аромат. Леша неуверенно отвел руку с бутербродом.
– Любишь сыр, скотинка? Мама тебе купит чего-нибудь подешевле.
Я обиженно отвернулся. И Леша это понял. Налил мне в миску из-под кофе молока и насыпал в ладонь немножко кукурузных хлопьев.
– Хочешь?
Я кивнул и слизнул их прямо с руки. Леша всыпал мне хлопья в молоко, я с удовольствием съел и встал из-за стола. Завтрак окончен.
И вот настал торжественный момент. Леша, держа меня на руках, открыл ногой дверь в гостиную, где за длинным столом сидело человек двадцать, и кто-то еще шел за нами. Во главе накрытого стола сидела именинница, которая разворачивала подарки и ахала при виде каждого. Рядом с ней суетилась девушка, которая складывала опустошенные коробки и яркие обертки под стоявший неподалеку антикварный столик, а сами подарки расставляла на столике. Еще одна молодая женщина расставляла многочисленные букеты в вазы и трехлитровые банки, третья внесла кастрюлю с чем-то горячим и искала для нее на столе место, гости наперебой восхищались хозяйкой дома, но все замерли, когда появились мы с Лешей.
– Это тебе, мама! – сказал Леша. – Надеюсь, ты его полюбишь, он ручной. Типа собачки.
Мама потеряла дар речи, гости тоже напряженно молчали, и в полной тишине Леша положил меня маме на колени. Она было отпрянула, но все же не сбросила меня на пол, а стала пристально разглядывать.
– Будто осел в миниатюре, – сказала она наконец, – кисточка такая характерная на хвосте… Что это за существо, Леш?
– Карликовый ослик. Их только что вывели, буквально первый образец. Хотел подарить тебе на юбилей то, чего ни у кого нет. Он дрессированный, не бойся.
Мама осторожно погладила меня, а зрители, в смысле гости, выдохнули и стали шумно комментировать: «Улет! Господи! Офигеть! Наверняка это робот! Конечно, электронная игрушка! Эля (так звали юбиляршу), посмотри, где у него там батарейки вставлены! Эльвира Михална, это, скорее всего, пылесос, я про такие читала, они сами всё убирают, умный дом, то, что сейчас в тренде!»
Эльвира Михална стала рассматривать меня со всех сторон, видимо, в поисках гнезда для батареек или какого-нибудь USB-порта, и уже почти перевернула меня вверх ногами, чему я стал сопротивляться, но тут Леша выхватил меня и стал очень нервно объяснять маме и всем остальным, что я живое существо, а не прибор. И что со мной надо обращаться по-человечески.
За Лешиной спиной уже скопилась новая порция гостей, потрясенно застывших в дверях, и оттуда выбежал мальчик лет пяти и стал тянуть к Леше ручки, чтоб он отдал меня ему. Леша спустил меня на пол, и мальчик обнял меня и стал гладить по голове.
– Как тебя зовут? – спросил мальчик.
– И-а, – ответил я, но Леша меня перебил:
– Его, вообще-то это она, заводчик назвал Люсей, а я стал звать его Оселок. Ну что, мама, возьмешь его или прогонишь нас обоих?
Эльвира Михайловна встала и, не без усилий оторвав от мальчика, взяла меня на руки и посмотрела в глаза.
– Люся… – прижала к себе и почесала за ухом. Как кошку.
Тут кто-то сказал:
– А помните, как звали апулеевского осла?
Никто не помнил. А седовласый красавец, задавший вопрос, помнил:
– Люций! Потому и Люся, так я думаю.
– Да кто сейчас помнит Апулея! – возразила Эльвира Михална. – Хорошее имя Люся, пусть будет.
Она мне понравилась, Эля, чувствуется, добрая женщина. И я вспомнил, что видел ее не раз издали, она же директор центра, где лекции, фильмы, выставки, концерты. Не сказать, что только оппозиционные, но в общем, такие, какие надо. И я там бывал, конечно.
Пир продолжался долго, постепенно все вышли из-за стола и общались стоя маленькими компаниями. Я вслушивался в их разговоры, но мальчик все время мешал, дул мне в уши или брал мою голову в охапку – ему было скучно со взрослыми, и я стал его игрушкой. К счастью, его наконец увели на второй этаж спать. Он оказался Лешиным сыном от последней из бывших жен, которых было, кажется, пять, и все они тут хлопотали по хозяйству, а дети их, остальные четверо, были постарше и вели себя чинно.
Одна женщина яростного вида сказала:
– Я хочу создать партию «Многострадальная Россия». В нее должны записаться все, кто ассоциирует себя с этим названием. Если в партии окажется большинство населения – а оно там, само собой, окажется, можно начать диктовать условия власти.
– Диктовать власти? Не смешите, Лена, – отозвался седовласый красавец. – Как только в вашу партию запишутся десять человек, их всех объявят экстремистами и посадят, и вас в первую очередь.
– Ну да, Николай Романыч, у нас же все – диванные войска, сидят на диванах, посмеиваясь над идиотами во власти, а чтоб пальцем пошевелить – это бессмысленно, только себе жизнь испортить, вот быть над схваткой – беспроигрышный вариант.
Знакомы, подумал я, но друг друга не любят.
– Лена, я уважаю вашу гражданскую активность, хотя ни один ваш пикет и митинг не принес никакого результата, кроме отрицательного. Чем громче вы выступали, тем сильнее закручивались гайки, прямо по одному обороту на каждый ваш выход с плакатом. А мой бизнес приносит реальную пользу людям.
– А я поддерживаю Лену, она много делает, заключенным помогает, – встал со стула сильно выпивший журналист Олег, которого я сразу узнал, он у меня в друзьях в «Фейсбуке». – И название для партии отличное. Это наш национальный бренд – многострадальный русский народ, как в Америке – американская мечта, во Франции – искусство жить, тот самый l’art de vivre, у немцев – порядок, у англичан – корона…
– Ох, нет уже этого ничего, – вмешалась известный политолог Катя, – ни в Америке, ни во Франции, ни в Германии, да и корона ушла на задний план.
– Про тех не знаю, а многострадальный на месте, – Олег отошел обратно к столу, налив себе еще водки, которую тут же и выпил залпом.
На меня никто не обращал внимания, и я цокал по старому деревянному полу, огибая пары и кучки гостей, и прислушивался к их разговорам.
– Я живое доказательство твоей неправоты, – говорил полный бородатый мужчина. – Родился в бедной семье, никаких комсомольских постов, никаких связей – все сам. Начал зарабатывать еще лет в шестнадцать: сдавал макулатуру, пустые бутылки – ходил по дворам, набирал две полные авоськи и сдавал. Потом страна перевернулась, и открылись возможности не на карманные расходы зарабатывать, а по-взрослому, тем более что мне уже и восемнадцать исполнилось. Продавал компьютеры, играл на курсе валют, знакомиться с людьми тогда было проще простого, и постепенно начал свой бизнес. Так что нет никакого везения, исключительно желание и труд. Когда ты сосредоточен на цели и готов ей служить – это как лестница: появляются ступени, и ты поднимаешься по ним все выше и выше. Периодически падаешь с лестницы, или тебя с нее сбрасывают, но ничего – путь-то уже знаком, поднимаешься и идешь.
– Так это и есть везение! Живое доказательство – это как раз я, – это говорил, будто упрекая собеседника, немолодой человек вида «актер актерыч». – Мы с братом воспитывались в одной семье, учились в одной школе, закончили одно театральное училище, он на два года меня старше. Его в театр не взяли, а меня взяли. Я поначалу гордился. Брат снимался в каких-то второсортных телесериалах, зато разбогател, а я, так сказать, «занимался искусством», которое не приносило ни денег, ни славы. Больших ролей так и не дождался. Однажды брат написал роман, и он неожиданно стал бестселлером. Теперь знаменитый писатель, Виктор Сорбет.
– Ах, так вы брат Сорбета!
– Вот-вот, последние двадцать лет именно так меня все и воспринимают. А я, к вашему сведению, тоже написал роман, не хуже, даже, может, и лучше, но вышел он в такой момент, когда все сидели у телевизоров и переживали гибель «Курска». Долго переживали. И на мой роман не появилось ни одной рецензии. Я тогда запил, ушел из театра, потом взял себя в руки и написал еще один роман, настояв, чтоб он вышел не летом, тем более не в августе, когда у нас всякие катастрофы происходят. И не в сентябре – тоже опасный месяц. Ладно, выпустили в ноябре, а тут «Норд-Ост». Так что это, я вас спрашиваю, случайность? Нет, это невезение. Про второй роман даже написали, но знаете что? Предупреждение читателям, что Анатолий Сорбет, то есть я, это отнюдь не Виктор, типа остерегайтесь подделок. Роман рецензент явно даже не открывал. После этого меня и вовсе отказались издавать. Так что теперь я – брат, которого всюду приглашают, чтоб расспросить о жизни Виктора.
– Приятно было познакомиться, – сказал бородатый скороговоркой и направился к компании молодежи, которые что-то возбужденно обсуждали.
Я поцокал за ним.
– Так вот, там выросли фиолетовые грибы, – рассказывала девушка. – Она стала их фоткать, ставить в «Инстаграм», все в восторге, прикольно, а потом она решила их попробовать. Взяла нож, чтоб срезать, а они не режутся – будто пластмассовые. Тогда она рукой хочет выдернуть гриб этот целиком, а он не выдергивается, представляе