касается меня, то я свое дело сделал. Вы, наверно, слышали, в 1930-х годах я вел раскопки под Кремлем, будучи уверен, что не сегодня-завтра найду либерею. Эта уверенность подогревалась тем, что мне был знаком еще один документ — челобитья московского пономаря Конона Осипова петровскому сенату от начала XVIII века. Осипов утверждал, что слышал от дьяка Василия Макарьева, как тот, выполняя тайное поручение правительницы Софьи Алексеевны (сестры Петра Первого), пробирался однажды кремлевским подземельем и в одном из отсеков увидел множество сундуков с огромными вислыми замками. Осипов писал, что может их найти, и его вместе с помощниками отправили в подземелье. Но он сбился и не нашел того места. Потом, уже после смерти Петра, когда Конон снова поклялся найти «поклажу», выяснилось, что за ним числится недоимка казне, и его, видимо, осудили. Мне стоило немалых трудов организовать раскопки, но я воспользовался строительством Московского метрополитена. Однажды в разгар работ хлынули грунтовые воды, чуть не погибли рабочие, и все пришлось прекратить. Я понимаю, что сейчас, в первые послевоенные годы, не до этого. Я уже стар и болен. Но я верю, что ценнейшая либерея будет найдена. Поезжайте в Пярну и постарайтесь найти подлинник, который окончательно убедит маловеров в том, что сокровище существовало.
Так закончил Стеллецкий свое повествование.
Вы бывали в Таллине? Вы бродили по Вышгороду, любовались со смотровой площадки остроконечными оранжево-кирпичными крышами средневековых домов, Таллинским заливом, тающими, еле заметными в голубой дымке очертаниями Хельсинки? Незабываемы эти впечатления… Но, предаваясь им, я думал и о главной цели поездки.
В одном из зданий Вышгорода находился президиум Академии наук ЭССР. Я пришел туда, чтобы навести справки: а не занимались ли эстонские историки поисками таинственно исчезнувшего списка Дабелова? Другими словами, не предстоит ли мне открытие уже открытой Америки? Выяснилось, что такие исследования здесь не проводились. Но, может быть, кто-нибудь из эстонских писателей, работающих над историческими сюжетами, брался за эту тему?
Внизу, точнее в Нижнем городе, расположена улица Харью, а в двухэтажном особняке серого цвета находится Союз советских писателей ЭССР. Выясняется, что писатели этой темой не занимались…
Над Пярну голубое, без облачка небо. Весь город на песчаном пляже. Лениво плещется белесое море, навевая прохладу. А я сижу в душных комнатах городского архива, стараюсь выведать у сотрудников, есть ли здесь список Дабелова. Это не просто при моем абсолютном незнании эстонского языка и не очень совершенных знаниях русского сотрудниками архива. Наконец мы понимаем друг друга.
— Все документы, которые охватывают события до 1945 года, не у нас, а в Тарту, в Государственном архиве ЭССР.
— А не слышали ли вы что-нибудь о библиотеке Ивана Грозного?
— Нет, о документах, касающихся Иоанна Четвертого, у нас ничего не известно.
Я сижу, оглядываю стены. Был ли здесь Стеллецкий? Ведь даже писатель Роман Пересветов, очень хорошо относившийся к археологу (умершему в 1949 году) и подчеркнувший в одной из своих книг важность проделанных им трудов, не очень-то верил в находку в архиве… Бродил ли по этим комнатам Клоссиус? Впрочем, вскоре выяснилось, что тогда, в 1820-х годах, архив находился в ныне не существующем здании ратуши. Мы постепенно разговорились. И все же делать нечего, надо ехать в Тарту. Вот только пойду на море, искупаюсь перед дорогой. После купания снова возвращаюсь в архив и задаю вопрос, может быть, несколько бестактный:
— Извините меня, но, поскольку нам трудно понимать друг друга, не укажете ли сотрудника архива, хорошо владеющего русским?
— Вполне вас понимаем. У нас долгое время работала Валентина Вениаминовна Знаменская, сейчас она служит в архиве лесхоза. Вот ее телефон… Да, вспомнила, как-то раз она что-то говорила об Иоанне Четвертом. Да, да, и о его библиотеке! Она мне показала в старой газете какую-то заметку и отчеркнула ее синим карандашом.
Хватаю трубку, звоню. Подходит сама Знаменская. Взволнованно рассказываю о цели своей поездки. И вдруг слышу:
— Незадолго до ухода из архива, а было это лет десять назад, просматриваю газету «Ваба маа» за 1930-е годы. И вдруг натыкаюсь на заметку. В ней говорится, что в помещении городской думы открылась выставка старинных документов по истории Пярну, и в их числе — список библиотеки Ивана Грозного.
Я настоял на немедленной встрече со Знаменской. Валентина Вениаминовна повторила еще раз все сказанное по телефону.
— И вы, конечно, видели эту рукопись?
— В том-то и беда, что найти ее пока невозможно. По слухам, вместе с другими ценными бумагами архива ее взял с собой помощник бургомистра Роовельт. Перед приходом Красной Армии в 1944 году он уехал в Финляндию. Ему было семьдесят с лишним лет.
Валентина Вениаминовна по моей просьбе встретилась со старожилами, помнящими Роовельта, в частности со старушкой Тыннисон. Все они подтвердили, что помощник бургомистра уехал в Финляндию.
Итак, ехать в Тарту прямая надобность как будто бы отпала. И все же как не посмотреть город старейшего в стране Юрьевского университета (когда-то город назывался Юрьевом), как не побывать в архиве, где могут быть найдены какие-нибудь документы если не о пасторе Веттермане и его спутниках, то хотя бы о профессорах Дабелове и Клоссиусе… И вот я в Тарту, в старинном парке, где на гротах и мостах выступают полустертые временем латинские изречения. Подхожу к руинам гигантского костела Петра и Павла (XIV век!). В одной из его уцелевших частей разместилась университетская библиотека. А в другом помещении, на улице Вайнемуйзе, в отделе рукописей и редких книг я был любезно принят старшими библиотекарями Олевом Нагелем и Арво Терингом. Рассказываю о цели прихода. Тотчас же принимаются за каталоги. И что же: отдел имеет 79 неизвестных, никем не читанных писем Клоссиуса к известному филологу Моргенштерну, помеченных 1825–1826 годами, то есть как раз временем, когда Клоссиус познакомился с публикацией Дабелова и ездил в Пернов. Есть еще два недатированных письма Дабелова к неизвестным лицам. Но разбор немецкой готической скорописи потребует времени.
В Литературном музее Тарту есть рукописи сочинений Дабелова и Клоссиуса. Правда, это всего лишь учебные курсы читанных ими лекций, но как знать, нет ли на них каких-либо пометок, а между страницами не вложены какие-либо другие важные для дела листы? А в Государственном архиве ЭССР обнаруживаю служебные дела Дабелова и Клоссиуса. Дело Дабелова содержит 377 листов, дело Клоссиуса — 297.
Внимательно просматриваю лист за листом. Оживает первоначальный период прославленного университета, основанного в 1802 году. Подавляющее большинство документов на латыни и немецком языке, но многие и на русском. В деле Дабелова под некоторыми документами подпись ректора Эверса, друга поэта В. А. Жуковского, который посвящал ему стихи.
Значительная часть листов относится к книге Дабелова «Римское право», изданной им на латыни в небольшом формате, очень удобном для пользования. Колоссальное число просьб из учебных заведений прислать эту книгу показывает ее необычайный успех. Этот трудолюбивый человек, честный служака, конечно, не был способен на фальсификацию документа из эпохи Ивана Грозного.
Последние листы уже относятся к потомкам Дабелова. Его правнук поступал перед революцией в офицерское училище. Последовал издевательский запрос воинского начальства: принимал ли приехавший из-за границы в Россию его прадед, то есть профессор Христиан Дабелов, присягу на верность русскому правительству, без чего оный «недоросль» принят в офицерское училище быть не может. Университетское руководство резонно ответило, что подобную присягу иностранные ученые, приглашенные русским правительством для научной деятельности, не принимают.
Не менее любопытно и дело Клоссиуса. Его, кстати, как свидетельствует листок учета, просматривал в 1963 году покойный ныне писатель Роман Пересветов. Лист 89 содержит отношение министра народного просвещения Шишкова от 31 марта 1827 года. «Государь император соизволяет» уплатить Клоссиусу три тысячи рублей ассигнациями на его поездку в Москву для «отыскания в духовных библиотеках московских актов, относящихся до гражданского и римского права». В такую формулировку Клоссиус облек свое подлинное намерение найти библиотеку античных рукописей Ивана Грозного.
Закончив просмотр, беседую с заместителем директора по научной части Малле Лойт.
— В Пярну мне говорили, что ваш архив хранит документы, относящиеся еще к глубокой древности.
— Самые ранние датированы двенадцатым веком.
— Нельзя ли посмотреть дела за 1560-е годы?
— Да, но материалы расположены не в хронологической последовательности, а по географическому признаку.
— Меня интересуют дела пярнуского архива за 60-е годы XVI века, то есть за время посещения пастором Веттерманом либереи Ивана Грозного.
— Приезжайте месяца через три, приготовим. Правда, пока просмотр документов почти ничего не дал. Но он далеко не закончен. А тем временем письма Дабелова и Клоссиуса выделены в особую «группу изучения» и тартуский полиглот, мой добрый знакомый Пент Нурмекунд, в скором времени разберет их.
Нет сомнения: Максим Грек любовался им в Московском Кремле, а если у Василия III и были загородные дворцы, то либерею туда переправлять на лето смысла, не имело. А где видел библиотеку пастор Веттерман?
Тщательное изучение всех данных приводит к единственному выводу: в опричном дворце Ивана Грозного, в Александровой слободе. Ныне это город Александров, находящийся между Загорском и Ярославлем.
Вот что говорит александровский краевед, страстный поборник археологических раскопок в слободе Михаил Николаевич Куницын:
— В декабре 1564 года Иван Грозный уехал в санях с сыновьями «неведомо куда бяше». На самом же деле, переждав распутицу в подмосковном Коломенском, он направился в Троице-Сергиевский монастырь. После молебна он направился в Александрову слободу. Летопись гласит, что он взял с собой из московских церквей древние иконы, золотую и серебряную утварь, одежду, деньги и «всю казну». Ближним боярам и приказным повелел он ехать с семьями, а дворянам и боярским детям «с людьми и с коньми, со всем служебным нарядом».