— Кто это?
Дуня честно отвечала:
— Охранник.
Тогда самая зловредная из неверящих не пожалела своего времени и решила проследить за Цаплиным, когда тот, доставив Дуню в институт, возвращался в Малинскую. Зловредная завистница тайною тропой поехала за ним следом с целью выяснить ху есть в действительности и разоблачить самозванку Дуню, примазывающуюся к знаменитым Артюнянцам. К счастью для Дуни, Геннадий, опаздывая на работу, не стал ставить машину в свой гараж, а прямиком поехал в поместье Артюнянца. Неверящая вернулась назад с отвисшей челюстью и поведала подругам, что Дуню действительно сопровождает охранник из службы безопасности Артюнянца. После чего следопытше пришлось быстренько перейти в разряд верящих, а впоследствии она даже стала лучшей Дуниной подругой. А Дуня утерла нос чванливой брюнетке! Этот эпизод получил широкую огласку в узких институтских кругах, и за Дуней стал ухаживать один приятной наружности третьекурсник, уж никак не из гультепы, а совсем даже наоборот. Нового ухажера звали Павлик Бранд, и его папа владел двумя аптеками и фирмой по покупке чего угодно и перепродаже этого добра кому придется. По сравнению с Никандровыми, а тем более Артюнянцем невелик богач, иначе Павлик учился бы за границей. А уж если бы его родителям пришла в голову такая экстравагантная идея — учить сына в России, то они определили бы наследника по крайней мере в МГИМО, а не в их рядовой институт. Но каждый член семьи Брандов ездил на персональной иномарке, квартира у них была двухуровневая, а за городом имелся особнячок о трех этажах. Одним словом, верхняя прослойка среднего класса, и даже с претензией на большее. Во всяком случае, Павлик был куда более перспективным женихом, чем Гена Цаплин. Некоторые Дунины подруги уже нашли себе состоятельных друзей-спонсоров, разумеется, бизнесменов. А кто, кроме них, может быть спонсором привлекательной интеллигентной девушки? Эти счастливицы собирались за своих богатеньких буратинок замуж, и Дуня с содроганием представляла себе, как она, узаконив свои отношения с Цаплиным, на ехидный вопрос: «А твой муж кто?», вынуждена будет ответить новоявленным бизнесменшам: «Мой муж — охранник». Бр-р-р, аж мороз по коже продирает! Нет уж, лучше выйти замуж за Павлика. Он и влюблен без памяти, уже представил Дуню как свою невесту родителям, сначала маме. Ну этой змеище, как всякой будущей свекровке, больше и делать нечего, только отшивать всех претенденток на ее ненаглядного сыночка. Раздобрела на элитных хлебах, сидит дома — не работает и, как показалось Дуне, никогда и не работала: считалось — воспитывает сына. А чего его, такого здорового бугая, воспитывать? Он и сам уже кого хочешь воспитает! Дуню будущая свекровь приняла без энтузиазма, все заговаривала о том, что Павлик — мальчик молодой, ему жениться рано. Ишь ты — «рано»! А когда своего бизнесмена охомутала — не рано было?! Пришлось Дуне выложить свой главный козырь, даже нарушив запрет Гены Цаплина.
Как-то, улучив момент, когда дома был и сам глава семейства Брандов и все собрались в гостиной, Дуня будто ненароком достала заветную фотографию.
— Кто это? — тут же ткнула пальцем в Никиту Змеища. — Наверное, ваш бывший ухажер и близкий друг? — и многозначительно поглядела на сыночка.
— Это Никита Никандров, — невинным голоском парировала Дуня. — И ухаживает он вовсе не за мной, а за Анжелой, — и Дуня почтительно мизинчиком притронулась к фотоизображению Анжелы Артюнянц.
Услышав фамилию «Никандров», сам господин Бранд, не участвовавший в разговоре, а занятый просмотром каких-то документов, бросил свои бумаги и тоже стал рассматривать фотографию.
— Так это же Никита Никандров! — воскликнул господин Бранд в глубоком изумлении. — А эта девушка, Анжела, уж не Анжела ли Артюнянц, дочка самого Ю. Б. Артюнянца?!
— Да, это она, — тем же невинным голоском подтвердила Дуня. — И Никита Анжеле очень симпатизирует. Марша и Юлия Никандровы и я, все близкие Никите и Анжеле люди, не сомневаемся, что со стороны Никиты это даже больше, чем симпатия, а Анжела к Никите тоже неравнодушна.
— Так вы действительно родственница господина Артюнянца?! — воскликнул Бранд. А моя дура-жена уверяла меня… — господин Бранд не закончил фразу и бросил на супругу такой испепеляющий взгляд, что Дуня с удовлетворением поняла: мало той от ее половинки не покажется!
С тех пор Змеища перестала говорить, что Павлику рано жениться, а напротив, радовалась: наконец-то сынок нашел себе достойную девушку из хорошей семьи.
Хотя личная жизнь, кажется, начала устраиваться, Дуня не расставалась со своей мечтой сблизиться с родственниками Подосинкиных, родства не признающими, и постоянно приставала к Гене Цаплину с просьбой устроить ей с Анжелой новую встречу или хотя бы узнать номер ее мобильного телефона. Но Гена только отшучивался: мол, хорошенького понемножку. А насчет номера Анжелиного телефона ответил очень серьезно, что если бы даже его знал, не стал бы говорить никому. За такое выгонят с работы в два счета! Да и зачем Дуне ей звонить? Анжела за границей, а его почему-то на этот раз в штат ее охраны не зачислили.
Но поводу последнего обстоятельства Дуня для себя до конца так и не решила: радоваться не случившейся разлуке с возлюбленным или огорчаться? От Оксаны, навещавшей Михасика, Дуня узнала, что и у Никандровых тоже все разъехались: Марфа улетела в свою Америку, Никита сопровождает Анжелу по Куршавелям и Багамам, Юлия во Франции. Правда, она время от времени посещает родные пенаты: навещает своих ненаглядных собачек в приюте, потому как долгое расставание с ними для нее слишком мучительно. Дуня собиралась в один из ее собачачьих визитов воспользоваться Юлиным разрешением и позвонить ей — просто чтобы напомнить о себе и поддержать знакомство. Но и не без дальнего прицела! В душе почти каждого человека, даже потомственного жителя равнин, никогда и гор в глаза не видавшего, как та же Дуня, всегда найдется что-то от рисковой натуры горнопроходца, эдакого генетического альпиниста. А этих покорителей горных вершин хлебом не корми, дай только взобраться на новую кручу, повыше и покруче прежней. Покорился, допустим, Казбек, а впереди уже манит новая возвышенность. Если принять геноальпинистские замашки Дуни за аллегорию, то под покоренным ею Казбеком подразумевался Гена Цаплин, но встревать ему в великий ревнивый спор с Шат-горою не было никакого резона. Чересчур простонародное название Эльбруса — «Шат» (от «шататься», наверное?) и так гарантировало Дунино отрицательное отношение к низкостатусным как вершинам, так и кавалерам. А о павшем к Дуниным ногам Монблане (за аллегорией скрывается Павлик Бранд) Геннадий ничего не знал. Покорить Монблан — это неплохо, это престижно, но что этот Монблан собой представляет в сравнении, допустим, с Гималаями и Каракорумом?! Никиту Никандрова Дуня могла сравнить лишь с этими величественными горищами, с высочайшим тамошним пиком Джамаджу… (тьфу! никак не выговоришь), джилунгом, что ли? Дуня не знала, но догадывалась, что многие матримониальные альпинистки пытались покорить эту заманчивую вершину, но едва ноги оттуда унесли. Лишь Анжеле это удалось. Дуня сама была свидетельницей ее триумфа. Но разве Анжелу можно называть альпинисткой хоть в аллегорическом, хоть в каком другом смысле? Она сама себе вершина, еще более величественная Юнгфрау, раз в десять повыше даже вышеупомянутого Джамаджуджи… Зачем ей никандровские миллионы, которые перейдут к Никите по наследству, когда ей своих, в смысле — папенькиных миллиардов девать некуда? Значит, у нее к Никите чистая и бескорыстная любовь, и в основании ее — только чувства. Или «чуйства», как выражаются скептически мыслящие Дунины подружки. Но чувства (чуйства) — вещь эфемерная, когда они не покоятся на прочном материальном фундаменте. Фата-моргана — и не более того. Сиреневый туман глаза ей застилает, но дунет ветерок — и нет уже его. Еще один звонок в виде обидного Никитиного ехидства или некорректного внимания к другой особе прекрасного пола — и милого дружка в отставку отправляют… Пойдет он в никуда, кто подберет его? А тут Дуня ему навстречу:
— Ты куда? Посмотри, чем я хуже Анжелы? Приглядись — я куда лучше, красивей и умней, и характер у меня нордический, не скандальный. Вот и пойдем со мной туда! — и укажет ему Дуня в нужную официальную сторону.
Что, прекрасные мечты, которые обречены остаться напрасными мечтаниями? И не зря предупреждал поэт, что ты ничего стоящего «не сыщешь в жизни, если мало для тебя мечты»? Да, в жизни всякое может случиться. Мечта вознесет тебя высоко, а судъба бросит в бездну без следа. Только на самое дно бездны, где ползают ядовитые гадины в лице Додика, Дуня теперь не упадет… Если даже не покорит Джамаджу, в резерве остается Монблан. Выживет с Монблана Змеища — на худой конец сойдет и Казбек, на вершину которого Дуня в последнее время восходить избегала. Приблизиться к подножью Джамаджуджи, то есть к Никите, уже или в перспективе, как надеялась Дуня, отбракованному Юнгфрау Анжелой, и еще раз встретиться с самой этой родственницей, не признавшей родства, Дуня рассчитывала с помощью Юлии. Заядлая гринписовка разрешила ей звонить по вопросу обустройства бездомных разнесенских собачек. Значит, все упиралось в братьев и сестер наших хвостатых, а еще точнее — в наличие финансовых средств для их облагодетельствования. Попросить у матери денег на устройство собачьего приюта — собственному самоубийству подобно, потому что Дуне уже пришлось волей-неволей нанести удар по семейному бюджету, когда ее пригласили в деканат и в связи с отлично сданной сессией предложили перейти на бюджетное место или оформить льготный кредит для оплаты обучения в институте. Семейству Федотовых эти неожиданные государственные щедроты стали бы как манна с небес: деньги нужны были позарез на обустройство вновь открытого продовольственного ларька и экономия ежемесячной оплаты Дуниного приобщения к высшему образованию пришлась бы как нельзя более кстати! Но Дуня посмотрела на продувную физиономию служащей деканата и сразу поняла: это еще одна проверочка на ее принадлежность к клану богачей Артюнянцев. Стоит ей согласиться на финансовую халяву — и все поймут: какая же она Артюнянц, если экономит на копейках. Но Дуня гордо ответила продувной деканатской сплетнице: