И. о. Николай Антонович заверил его, что Дуня Артюнянц его школу точно не заканчивала, потому что их школа обычная, а дети из таких семей наверняка учатся в привилегированных лицеях и гимназиях, каких в Разнесенске, увы, нет. Но адрес еще одной школы Глебу дал, честно предупредив, что та школа ничем не престижней, чем его. Панов распрощался с диссидентом от педагогики в твердой уверенности, что полноправным директором ему не стать никогда и даже с приложением и. о. он скоро распрощается. Найдется на вакантное директорское кресло другая энергичная и не мыслящая лукаво особа, все равно — мужского или женского пола, принципиально отвергающая любые завиральные идеи, за исключением установленных, одобренных и утвержденных свыше. Именно таких людей вышестоящее начальство рассаживает во все нижестоящие руководящие кресла, потому что для власти они надежны, как скала, и крепки, как гранит. Правда, только до первого критического момента. Тогда вместо надежной в благополучные времена скалы срочно требуется искать другие скалы под иные пьедесталы… А гранит рассыпается и разбегается гранить ранее чуждые или вовсе чужедальние мостовые! И на отечественные постаменты вдруг водружаются другие монументы, в почете оказываются личности, которые в спокойные времена власти и на дух не были нужны и находились от нее в полном пренебрежении…
Размышляя на такие отвлеченные темы, Глеб доехал до следующей школы. Она находилась почти за городской чертой, в бывшей деревне Укропино, которая в обозримые времена присоединилась к Разнесенску и стала считаться городской окраиной. Соответственно такому непрезентабельному местоположению и здание школы не поражало глаз современными изысками, а скорее всего представляло собой перестроенный барак. Среди такого убожества Дуне учиться было бы просто западло! Панов даже не стал заходить внутрь архитектурного барокко, чтобы отыскать директора этого плебейского учебного заведения: что зря тратить время! Но для очистки совести решил поговорить с одним из предположительно педагогов: высоким сухощавым мужчиной лет сорока в спортивном костюме, по всем признакам — физруком. Тот на спортивной площадке и по совместительству футбольном поле укреплял ворота.
— У нас намечается открыть летний школьный лагерь, — пояснил он Глебу. — Путевки в оздоровительные лагеря родителям наших подопечных не по карману, так что пусть лучше во время каникул дети отдыхают здесь, при школе, а не гоняют по улицам. Хоть будет за ними какой-никакой присмотр. А на футбольных воротах малышня наверняка станет висеть гроздьями, как бы они не свалились и не придавили какого-нибудь шалуна.
Глеб вежливо поинтересовался спортивными успехами воспитанников физкультурного руководителя, и тот не без гордости рассказал, что в их школе активно работают различные спортивные секции: зимой — лыжная и хоккейная, а весной к ним еще прибавляется и футбольная. Легкой же атлетикой дети занимаются чуть ли не круглый год. Более того, уже несколько лет в школе работает стрелковая секция, и на соревнованиях его воспитанницы заняли первое место в районе по пулевой стрельбе.
Услышав об успехах воспитанниц бравого физрука в стрелковой подготовке, Глеб встрепенулся и поспешно спросил, не было ли среди учениц физработника год-два назад некой Дуни Артюнянц?
— Дуня Федотова? Ну как же! Это была моя гордость и надежда! Это она и заняла первое место на состязаниях по пулевой стрельбе! Но и в легкой атлетике Дуня была не из последних. Когда такие перспективные ученики и ученицы заканчивают школу и уходят от нас, особенно жалко расставаться. Но ничего не поделаешь, доля наша школьная такая: мы вырастили, воспитали прекрасного спортсмена, а потом он уходит к другому тренеру, которому все лавры и достаются. Вот и на Дуню Федотову теперь какой-нибудь институтский тренер не нарадуется, а про меня, ее талант заметившего и развившего, Дуня и думать забыла.
— Простите, — прервал его сетования Панов. — Я вам, конечно, соболезную и осуждаю неблагодарную Дуню Федотову, но я вас спрашивал не о Дуне Федотовой, а о Дуне Артюнянц.
— Так Федотова и есть Артюнянц, — пожал плечами физрук. — Дуня у нас одиннадцать лет числилась Федотовой, а перед самым выпуском ее маме ударила в голову мо… гм, то есть пришла в голову такая фантазия — переменить себе и дочке фамилию на Артюнянц. И с мужем вроде не разводилась. Я Федотова знаю, он уважаемый человек, был инженером на комбинате, пока комбинат не обанкротили. А теперь помогает жене торговать на рынке.
— У Федотовых свой бизнес?
— Какой там бизнес — кошкины слезы! Сначала челночили по Турциям да Грециям, а теперь накупят барахла на каком-нибудь московском рынке, а потом на нашем перепродают.
— Ну что же, бизнес как бизнес. В России он весь на купи-перепродай построен. Разница только в масштабах. И неудивительно, что супруга Федотова выбрала себе такой род деятельности: наверное, гены сказались. Как-никак она урожденная Артюнянц, родственница того самого Артюнянца. Вот бывшая Федотова, возгордившись таким родством, и решила вернуть себе девичью фамилию.
— Что?! Ирина Степановна Подосинкина — ведь такова ее девичья фамилия — родственница олигарха Артюнянца?! Не смешите меня! — и физрук действительно расхохотался. Я и с ее родителями, и с ней самой знаком с незапамятных времен. Семья как семья. И никакому олигарху они не родственники, иначе не жили бы так паршиво последние двадцать лет. И Дуню бы определили учиться в престижную гимназию, а не в нашу деревенскую школу, где к ней еще и привязывались всякие непотребные типы.
— Вы забываете, что когда госпожа Федотова была Подосинкиной, и сам нынешний олигарх Артюнянц мог быть никем и звали его тогда никак, то есть младшим научным сотрудником, а то и просто торговцем цветами или тем же барахлом, каким сегодня торгуют Федотовы. Поэтому Подосинкины с ним и не роднились, тем более они Артюнянцу скорее всего седьмая вода на киселе. Никто же не подозревал, что в те времена благословенных реформ миллиардные состояния будут делаться из воздуха.
— Согласен называть те реформы благословенными, — скривился физрук. — Ведь мне как педагогу не пристало выражаться нецензурными словами.
Глеб от греха сменил тему разговора:
— Да, а о каких непотребных типах, что привязывались к Дуне Артюнянц, вы упомянули? Неужели и такие учились в вашей школе?
— Ну, в любой педагогической семье не без урода, — неопределенно пояснил физрук. — Но вы об этом лучше порасспросите ее подружку. Анюта! Рассадина! Подойди, пожалуйста, сюда!
От группки старшеклассниц, замученных натаскиванием на ЕГЭ, но уже временно отмучившихся и с облегчением выбравшихся из храма педагогики в стиле барокко на вольный воздух, отделилась высокая темненькая девушка в униформе выпускницы — то есть в коротенькой, выше некуда, юбочке и усеченной блузочке, открывающей пупок.
— Анюта, тут с тобой товарищ… гм… господин хочет поговорить… А у меня, извините, еще дел невпроворот. Приятно было бы еще с вами побеседовать, да некогда, — и любезный физрук поспешно удалился по своим школьным делам.
Глеб связал для себя нежелание физрука продолжать разговор о «непотребных типах» и его чересчур поспешный уход. А что, если и Дунина подружка Анюта тоже не пожелает разговаривать на эту тему? И Панов решил подойти к заинтересовавшему его вопросу исподволь. Он не стал огорошивать миловидную брюнетку своим служебным удостоверением, а для начала, сделав восхищенную физиономию, рассыпался в комплиментах очаровательным выпускницам прекрасной школы, стоящим на пороге взрослой жизни. А в лице Анюты он, несомненно, видит и отличницу, и спортсменку, и победительницу городского конкурса красоты, если не прошедшего, то уж будущего — наверняка! Девушка комплименты приняла благосклонно, насчет отличницы вопрос замяла. О конкурсе красоты отозвалась пренебрежительно: мол, там все «мисски» получают свои звания не за красоту, а за деньги. О прочем она и говорить не хочет — просто из скромности. Видно, Анюта действительно в конкурсе участие принимала, но в финал не прошла. А свои успехи в спорте подтвердила, похваставшись, что в районных соревнованиях по стрельбе они с подругой разделили первое и второе места.
— А вы тоже спортсмен, наверное, тренер? — в свою очередь полюбопытствовала любознательная брюнетка, окидывая заинтересованным взглядом атлетическую фигуру собеседника. — Наверное, ваш вид спорта — тяжелая атлетика? Как жаль, что я кроме стрельбы занимаюсь только легкой атлетикой — бегом и прыжками. Я бы с удовольствием стала тренироваться под вашим руководством.
Глеб предположение девушки о своем тренерстве опровергать не стал, более того, отметил, что стрельба в сочетании с бегом и преодолением препятствий — это как раз то, что надо, самое оно! И попросил разрешения проводить очаровательную спортсменку до дома, чтобы поговорить на интересующую их обоих тему не спеша. Девушка охотно приняла предложение заезжего кавалера, и по дороге к ее дому Глеб узнал много нового и о своей спутнице, и о ее подруге Дуне. Оказывается, вокруг Дуни кипели страсти покруче шекспировских. Сначала ее преследовал своей любовью, которая была ужасней ненависти, некто Додик.
— Он старый уже, этот Додик, ему уже больше двадцати, — Анюта взглянула на собеседника и запнулась, — то есть он старше ее. Противный такой, наверное, уголовник.
— Наверное или уголовник? — попробовал уточнить Глеб.
— Уголовник, противный очень. Потом его посадили, но уже отпустили. А папа у него бизнесмен… или бандит. У них особняк там, — Анюта махнула рукой, как обратил внимание Панов, в том же направлении, куда адресовал свое возмущение борец с наркотиками — иодиректор.
— А потом к ней пристал Серый. Этот точно уголовник. У него три пальца исколоты. Галка говорила, это значит — три раза сидел. Но Серый не из Разнесенска, он в Москве живет. Тоже все грозился. А Дуня дружила тогда со Стасиком, хороший мальчик из их класса… был. Он покончил жизнь самоубийством, повесился в роще за школой.
— Повесился, или повесили? — насторожился Глеб.