– Но он ведь этого не сделал, да? Не смог подарить все замечательному, правильному Маркусу, окончательно забыв про такого бездарного сына, как я. Пусть ты и владеешь большей частью имения, всем состоянием, титулом, но пока мое имя есть на этом древе, я могу распоряжаться своей долей, и не тебе указывать мне, ублюдок. А ты не можешь с этим смириться.
Маркус, дернув головой, занес руку для удара; Майрон, поняв, к чему идет дело, вытащил свой меч. Видимо, милорду не хватило сил растянуть подготовленную игру, и он решил загубить все прямо тут, у парадной лестницы.
Альвах, уловив движение верного слуги Маркуса, вооружился кинжалами, отнятыми в битве; Винсент же, едва ощущая слабое сердцебиение Адалин, мысленно взвыл – он никогда не молился, но сейчас готов был попробовать, лишь бы избежать огня, что вот-вот полыхнет внутри дома.
– Что здесь происходит?
Женщина, сбегавшая вниз по лестнице, в глазах Винсента была подобна прекрасному образу Санкти – все присутствующие, словно подсолнухи, следующие за солнцем, повернули к ней головы. Маркус тут же отступил от брата, а его слуга, увидев госпожу, судорожно спрятал меч в ножны, надеясь, что она не заметила.
– Уйди, Фелиция, – раздался приказ хозяина поместья, но женщина, пропустив слова мимо ушей, птицей подлетела к Винсенту.
Фелиция не была ни прислугой, ни гостьей в доме – она, младшая сестра лорда и Леверна, не отличалась повиновением. Она увидела окровавленную девушку на руках у незнакомца, и все ее внимание переключилось на нее.
– Милосердные Санкти, – тихо прошептала Фелиция, вглядываясь в лицо раненой. – Это ведь принцесса? – уточнила она у Винсента, и тот кивнул, позволив надежде лихо войти в сердце.
– Следуйте за мной. – Ей не понадобилось много времени, чтобы принять решение. Поправив свой светлый палантин, в который она кутала хрупкие плечи, Фелиция обратилась к остальным: – Вы, – указав на двух братьев, жаждущих умертвить один другого, она не скрывала своего гнева, – сейчас разойдетесь в разные концы дома и не увидитесь до тех пор, пока я не отдам распоряжения насчет принцессы. Майрон! – прикрикнула госпожа, выводя из ступора мужчину. – Собери слуг, пусть они позаботятся о наших гостях.
Фелиция окинула взглядом потрепанный внешний вид Леверна, ненадолго остановилась на запятнанной кровью рубахе, а после заметила и незнакомых ей людей, пришедших, видимо, с ее братом.
– Я направлю лекарей и к вам, – добавила она, и в словах прозвучала некая нервозность.
Женщина проследила за тем, как исчез Маркус – она мысленно поблагодарила старшего брата за молчание. Пусть он и выскажет ей после все, что думает, но сейчас нужно предотвратить драку на глазах у прислуги, подходящей к главному входу.
Леверн, положив чуть дрожащую руку на голову Клер, пробормотал, стараясь придать хоть какую-то мягкость голосу:
– Следуй за Фелицией, с ней сейчас безопаснее всего. Нам с Альвахом нужно поговорить.
Клер, в испуге присев перед рыцарем, юркнула в коридор, оставив Леверна наедине с братом – обоих разрывала изнутри одна и та же ноша, прибавившая в весе десятикратно, когда они переступили порог этого дома. Альвах ощутил тяжелый взгляд друга, прекрасно понимая, что Леверн не забудет его самовольства.
Фелиция быстро раздавала поручения, зорко следила за их исполнением и вертелась по просторным покоям подобно юле – и ее лихорадочное воодушевление настораживало слуг. Аду уложили на постель как раз в тот момент, когда в дверях появились лекари – они, не теряя времени даже на приветствие, тотчас велели всем, кроме слуг, покинуть помещение. Клер, которая следовала за раненой по пятам, осталась подле принцессы, терпеливо ожидая приказаний лекаря. Фелиция думала было спорить, но, заметив, как быстро выскользнул из комнаты Майрон, направилась за ним.
– Как прикажешь это понимать?! – Она крепко вцепилась в рукав мужчины, не позволяя тому сбежать. В коридоре плясали тени от свечей, пламя которых колыхалось из-за неплотно прикрытого окна, но Фелиция не обращала на сквозняк никакого внимания. Винсент в третий раз отказался от медицинской помощи и вышел вслед за ней, с намерением разузнать как можно больше. Тот факт, что дом лорда оказался также родным домом Леверна, не укладывался в его голове – пусть волнение за Адалин и занимало большую часть его мыслей, командир начал понимать, что его надежда на защиту все-таки была преждевременна.
– Госпожа… – сделал попытку оправдаться Майрон, но тут же замолчал, опуская взгляд. Ему было неуютно подле Фелиции. Женщина рядом с ним требовала объяснений, а в ее присутствии он всегда старался произносить не больше трех слов.
– Не вздумай врать, – предупредила хозяйка, качнув головой. Кончики ее длинных волос прошлись по руке слуги, и Майрон едва поборол желание отойти подальше. – Ты их привел. Моего брата и раненую принцессу, которая должна быть на пути к храму! И Маркус ведет себя так, словно ждал их, – добавила Фелиция, понижая голос, – он весь вечер был сам не свой. Не позволял никому, кроме тебя, беспокоить его.
Повисла пауза. Майрон не собирался отвечать. Госпожа, понимая, что ее слова проходят мимо, в порыве схватила слугу за подбородок рукой и приказала:
– Посмотри на меня!
В обращенных к ней глазах женщина увидела жалость. Майрон жалел ее – отвратительное, неприятное чувство, словно вот-вот ее мир должен разломиться, и слуга Маркуса точно знает момент, когда появилась первая трещина. Раздражение в Фелиции сменилось яростью, пламя которой раззадоривало плохое предчувствие.
– Ну и молчи, – прошипела она, отходя к окну. В темноте надвигающейся ночи внимание женщины привлек отряд, спешащий за пределы поместья. Фелиция, не скрывая желания уколоть, сказала: – Чтобы ты знал, Маркус отправил из поместья отряд воинов. Не под твоим командованием.
Но слугу подобное не задело – у него давно не было покоя. Обручальное кольцо на безымянном пальце госпожи давило не только на Фелицию – для Майрона оно было напоминанием о том, что ему никогда не будет позволено иметь.
Женщина, не желая больше тратить свое время, обратилась к Винсенту:
– Оставайтесь с принцессой. Ваш приказ – мой приказ, не стесняйтесь требовать от них, – она махнула рукой в сторону закрытой двери покоев, – и тем более от него, – кивок в сторону Майрона, – всего, что понадобится.
Фелиция обернулась на Майрона, и в ее глазах горела холодная решимость.
– Ты останешься рядом с Винсентом до тех пор, пока я не прикажу обратное. А я пока найду тех, кто более разговорчив.
#18. Тропою детских грез
В голове Леверна ключом били воспоминания – коридоры, которые он старался забыть, туннелем вели его мысли к прошлому, не позволяя свернуть с ненавистной дороги. Он вел Аля к своим старым покоям, с трудом понимая, куда следует, а в ушах эхом проносились фразы, сказанные в этих стенах тогда еще юному наследнику:
«Молодой господин, ваш отец занят. Прошу, вернитесь в свои покои».
«Молодой господин, ваша мать в отъезде. Вами займется учитель».
«Молодой господин, ваш брат не придет – милорду Маркусу предстоит занять место главы рода. Ему не до ваших забав».
Тысячи раз одни и те же фразы разным словами, но с неизменным смыслом – каждый раз перед ним закрывали двери, и младший отпрыск Флоресов оставался один.
К девяти годам Леверн твердо выучил одно: родители – прежде всего миледи и милорд, главы рода, и только после десятка титулов и обязанностей его мать и отец. К последнему своему долгу Флоресы относились равнодушно – их времени хватало только на Маркуса, которому предстояло по праву первенства возглавить большое семейство. Он был их чудом, гением, единственным, на кого возлагались надежды, – ни младшие сестры, ни Леверн не рассматривались как необходимое вложение родительской любви. Для их воспитания всегда была армия слуг и учителей, и занятые родители считали внимание чужих людей к своим отпрыскам в полной мере достаточным. Возможно, Фелицию, в ту пору совсем юную и мечтательную, это устраивало – девочка жила в мире грез, где царствовало искусство. Но Леверн остро ощущал недостаток родительской любви, не понимая, почему его обделяют.
Смирение так или иначе пришло, и вскоре маленький мальчик уже не ломился в закрытые двери, а равнодушно проходил мимо, тая под сердцем злобу. Миру он являл равнодушие, правой рукой которого стала надменность. Слуги содрогались ото льда во взгляде девятилетнего мальчишки, про себя пророча ему в будущем характер чудовища. Что было бы, не встреть в ту пору озлобленный на весь мир Леверн Альваха, он не знал и знать не желал. Жизнь подарила ему друга, а следом и семью, к которой все чаще сбегал нуждающийся в любви и уюте мальчишка, сумевший уберечь сердце от холода в родном доме.
Альвах шел за Леверном следом, считая его шаги – тридцать пять с последнего поворота и еще семь до следующего. Это успокаивало и позволяло контролировать крепшее осознание – он видел десятки вариантов развития событий и, к собственному ужасу, был готов к каждому из них. Принятие, которое давалось ему легко, порой пугало – то ли совесть как таковая ему неведома, то ли слишком легко она соглашалась с его решениями.
Леверн, игнорируя удивленные возгласы прислуги, встречающейся на пути, ногой толкнул дверь в комнату, когда-то бывшую в его распоряжении. Внутри уже был зажжен подсвечник, а окно кем-то приглашающе открыто; Маркус словно лично предлагал брату попробовать удачи в прыжке со второго этажа, надеясь, что он хотя бы ногу сломает.
– Ублюдок, – прошипел Леверн, пиная подвернувшуюся резную табуретку. Вошедшая следом за гостями молчаливая служанка тут же исчезла – это Альвах, помахивая рукой, предупредил девушку, что к господину сейчас лучше не соваться. Туда же последовал и лекарь, которого в нелестных выражениях выпроводил сам Леверн. Помощь от кого-либо в этом доме он собирался принимать в последнюю очередь. Стянув порванную рубаху, рыцарь не сдержал сдавленного вздоха – под запачканной чужой кровью тканью обнаружилась рана, о которой он успел забыть. Всматриваясь в остатки рубахи, Леверн обратился к другу, заставив того внутренне сжаться: