Сергей поговорил с охраной коттеджного поселка, оставил им фотографии Сотникова, Ревякина и Калиты. Предупредил, что в группе есть женщина. Обошел поселок, прикидывая, как бы сам организовал нападение, будь он на месте убийцы. Самое слабое место – задняя калитка. Прямо за ней начинается ничейный лес: густой, заросший. Правда, на этой стороне установлены камеры.
В конце концов он вернулся на участок и сел на широкую скамью-качели, столбы которой обвивала плетистая роза. Бутоны нежно белели в сумерках.
Настроение было – хуже некуда. Все на глазах выходило из-под контроля.
Словно в ответ на его мысли, из-за угла коттеджа показалась хозяйка. Рваные джинсы, тапочки, серая рубашка, покроем напоминающая кимоно… Бабкина охватило раздражение. Эта женщина могла себе позволить выйти из дома в той же обуви, в которой ходила по комнатам, и неспешно брести по траве среди кленов и сосен. Он представил, как прекрасно здесь будет по осени, и глухая неприязнь в нем усилилась. Все, что имела эта женщина, она имела благодаря своему бывшему мужу, на которого Бабкину предстояло охотиться. В определенном смысле то, что случилось в последние дни, было последствием ее поступков. И смерть случайной девушки, попавшей под пулю кретина с оружием, – тоже.
Ника подошла, присела в низкую развилку клена.
– Завтра мы собираемся в магазин, Даше нужна одежда. Как вы думаете, нам нужно брать с собой охранника? Это многолюдный молл, вряд ли Егор решится…
– Вы в куклы не наигрались в детстве? – с резкостью, удивившей его самого, перебил ее Бабкин.
Ника вскинула на него глаза.
– О чем вы говорите?
– О вашей новой игрушке. – Он кивнул в сторону девушки, бегавшей под деревьями. Маленькая, с растрепанной светлой головой, в шортах и розовой футболке – издалека ее можно было принять за ребенка. – Накупите ей нарядных платьев, поселите в самой красивой комнате… Сыграете роль доброй феи!
– Странное у вас к этому отношение, – помолчав, сказала Ника. Щеки ее порозовели – он ее все-таки задел, и при мысли об этом Бабкин испытал мрачное удовлетворение.
– У меня странное? – удивился он. – Мы держим ее подальше от собственного офиса. Общаемся в ресторанах, куда посторонним не попасть. Делаем все, чтобы Сотников не обнаружил случайно, что она жива. И тут появляетесь вы с вашим… – Он бессильно обвел рукой каменный коттедж, сторожку у ворот, беседку, розарий, старые сосны и молодые клены. – С вашими возможностями! И сносите этой дурынде крышу. Она находилась в безопасном месте. Там никто не додумался бы ее искать. А теперь будет торчать здесь, на виду у любого, кто станет наблюдать за вашим житьем-бытьем. И все это ради того, чтобы вы поиграли в добрую мамочку. Вы ставите ее жизнь под угрозу, а отношение при этом странное у меня? Ха!
Вероника сцепила пальцы на шее под волосами, покрутила головой и холодно поинтересовалась:
– Вы видели приют, в котором Даша собиралась провести ближайшую неделю?
– Видел, – буркнул Бабкин. – Прикиньте, я там был.
– Внутри были? – уточнила Ника. – Постель ее осмотрели? Комнату, в которой ей предстояло жить?
Нет, комнату Бабкин не осматривал. Даша рассказала, что владелица приюта выделила отличное место, все необходимое под рукой есть, тепло, и крыша над головой, так что она всем довольна…
– Она показала мне фотографии, – сказала Овчинникова. – Как удачно, что вы купили ей приличный телефон. Это двухэтажная бытовка на территории приюта. Воды нет. Туалет на улице или в кустах. Правда, до кустов нужно бежать двести метров, если не хочешь писать на виду у всей округи. Собаки брешут днем и ночью. Ворота скрипят. Воняет. Негде принять душ и даже, извините, подмыться. На первом этаже обитают двое таджиков, которые сменяют друг друга, – сторожат территорию и кормят собак. Вы действительно считаете, что это самое безопасное место для восемнадцатилетней девушки? У вас есть дочери, частный детектив? Я и так знаю, что нет, потому что ни один вменяемый папаша не оставил бы девушку в таких условиях. И при этом проповедовал бы, что она, – последние слова Вероника выделила издевательским тоном, – в безопасности!
– Через неделю мы перевезли бы ее в съемную квартиру!
– Да вы бы сами попробовали пожить так семь дней! – насмешливо бросила она. – А потом оказались бы в одиночестве в какой-то старушечьей хате, где непонятно куда себя приткнуть. Вы что, забыли, где она выросла? Она никогда не оставалась одна! Сначала – семья, потом – комната в интернате на четырех девчонок. Потом – Сотников, поселивший свою команду вместе. Она сбежала бы из вашей квартиры на второй день! Но до этого даже не дошло бы, потому что раньше ее изнасиловали бы в собачьем приюте, убили бы и прикопали труп в том самом леске, где вы так героически за ней гонялись!
Она встала, и Бабкин непроизвольно поднялся. Вероника смотрела на него снизу вверх, взгляд ее мог заморозить на месте.
– Считаете, я играю в добрую мамочку? А вы в кого играете? В болвана, даже не спросившего, есть ли у девчонки деньги на прокладки, зато сунувшего ей телефон, за который ее запросто могли прикончить? Кстати, сообщаю, чтоб вы знали: денег на прокладки у нее нет! Но вы продолжайте быть защитником и расскажите мне, как героически оберегали ее от моего бывшего мужа.
Под этим натиском Бабкин растерялся. С ним давно никто так не разговаривал. К тому же упоминание о прокладках выбило его из колеи.
– Здесь я смогу ее защитить, ясно вам? – Вероника шагнула к нему, и он непроизвольно подался назад. – Она будет жить в человеческих условиях, а не в скотских. Собаку будет выгуливать под присмотром, на местной площадке, а не в лесу, где шляется всякая гопота, наркоманы и извращенцы! Вокруг постоянно будет охрана! А вы, – пока я, так и быть, выполняю вашу работу по защите важного свидетеля, – сделайте милость, найдите моего бывшего мужа! Хоть на это вы способны? Или только на то, чтобы навести его на якобы пропавшую дочь? Детектив!
Последнее слово она выплюнула с невыразимым сарказмом. И ушла.
А Бабкин остался на поляне под розами.
Овчинникова ни разу не повысила голос, но у него было ощущение, что на него наорали и отхлестали по щекам.
«Какого лешего… Что эта баба себе позволяет!»
Десять лет назад Бабкин не спустил бы Овчинниковой с рук ее дерзость. Так или иначе, но увез бы девчонку и проследил, чтобы больше эти двое не виделись, пока расследование не подойдет к концу.
Он настоял бы на своем. Потому что он, а не кто-нибудь другой, здесь отвечает за все.
Сергей не отдавал себе отчета в том, насколько общение с Илюшиным и Машей смягчило его характер. Он перестал переть напролом там, где что-то было не по нему. Несгибаемость и упрямство, свойственные ему от природы и усугубившиеся за годы работы оперативником, постепенно сменялись чем-то другим.
Эту новую черту можно было назвать смирением.
Вместо того чтобы в ярости наломать дров, Бабкин терпеливо обдумал аргументы Овчинниковой. Они его не переубедили. Но он по крайней мере понял, чем она руководствовалась.
Похоже, ею двигало вовсе не желание покрасоваться в собственных глазах, когда она предложила Даше пожить в ее доме.
А он еще, идиот, задавался вопросом, как такая спокойная и мягкая с виду женщина может рулить успешным бизнесом. Да вот так и может! Клацнула зубами перед носом, как мурена, развернулась и плавно уплыла в свою нору. Соваться за ней нет никакого желания!
Бабкин выбил сигарету из пачки. Подумал, огляделся. В голову пришло, что вокруг чистый воздух, который он испортит сигаретной вонью. Ерунда какая.
Но курить расхотелось.
Блин, еще эти прокладки…
Вероника вернулась в дом, прошла в ванную и закрыла дверь. Стояла, держа ледяную воду в ладонях и опустив в нее лицо, пока не начало ломить зубы.
Мужлан! Пусть катится к черту! А вместе с ним все эти хамоватые невежественные типы, вечно знающие, как лучше. С их тупостью, с их апломбом. С их постоянным чувством превосходства и готовностью мериться причиндалами по любому поводу. Она только и ждала, когда этот кабан сорвется на нее, чтобы был повод выставить их к чертовой матери и больше на пушечный выстрел не подпускать к своему дому! Но то ли он крепко держал себя в руках, то ли не имеет привычки орать на баб… Второе, впрочем, сомнительно. С такой-то рожей.
На заднем дворе гавкал Буран, доносились голоса: Даша болтала с помощницей по дому. «Зафира, кажется, боится собаку… Ничего, привыкнет». Ника откинула волосы с лица, собрала в хвост.
Ф-фух! Давненько ее настолько не выводили из себя! Даже Егору не удалось взбесить ее так, как этому гренадеру, вздумавшему читать ей нотации.
Когда Егор явился к ней под окна и стал орать как полоумный, она вышла ему навстречу.
Как мужчина с мужчиной, да?
Она была в том же небрежном виде, в котором расхаживала по дому: шелковые брюки, тонкий свитер из зеленой кашемировой нити, нежной, как русалочьи локоны. Волосы скручены на макушке, чтобы не падали на лицо.
Утром приезжал массажист, два часа разминал ей все тело, и она уснула под его руками, лепившими из нее новую женщину, как следует выспалась, а после отмокала в ванне и встала гладкая, нежная, сияющая, почти беззаботная, почти позабывшая обо всем на целых полчаса.
Но даже получаса ей не выпало. За окном раздался дикий крик.
– Ника, мрррр-р-р-разь! Иди сюда!
Она сразу узнала эту «мразь» с его фирменным раскатом, только что-то в этом вопле царапнуло слух.
Вероника сунула ноги в кроссовки, прихватила фонарик и открыла дверь.
Егор был беззубый. Это первое, что бросилось в глаза. И оскорбления, которыми он осыпал ее, выходили у него с шепелявостью и присвистом, что сообщало и без того дикой сцене комедийно-абсурдный оттенок.
Второе, от чего она внутренне охнула, – от того, какой мужчина вылупился из юноши, которого она помнила.
Теперь перед ней стоял коренастый, даже, как ей показалось, приземистый, хотя Егор был выше нее, пропитанный злобой мужик, незамысловатый, как палка, на которой остались отпечатки собачьих зубов.