Втроем они делали все, от начала до конца. Никто не видел ничего удивительного в том, что Егор сам приезжает к клиенту, сам производит все измерения и обсуждает, что требуется, а затем сидит ночами перед компьютером, вычерчивая план. Он закупал материалы, сам на коленке делал карту кроя – еще до всяких программ, карандашом на листе бумаги, – сам резал-пилил листы ДСП и проходил утюгом по кромочной ленте: полосе, которой облицовывают края мебельных деталей.
Правда, быстро выяснилось, что с кромкой лучше всего работает Ника. Несколько раз понаблюдав за мучениями Егора, она решительно сказала:
– Дай-ка мне!
И в два движения точно и ловко пригладила ленту на место. Ножничками отрезала лишние миллиметры.
– На процент тебя возьму, – ухмыльнулся Егор и взъерошил жене волосы. – Санек, глянь! Неплохо же?
– Зашибись, – согласился Санек. Жену босса он недолюбливал, – чего она лезет везде, – но отрицать очевидное было глупо.
Ника все свободное время проводила в цеху. Ее не отпугивали ни грязь, ни пыль, ни летящие опилки и стружки… Здесь на ее глазах создавались полезные, красивые вещи, то есть в некотором смысле проходило упорядочивание. Ей нравился кисловатый запах цеха – даже вонь от тяжело работавших весь день мужиков. Она возвращалась домой такая же пыльная, как они, и привыкла закрывать голову платком, чтобы не мыть каждый раз волосы.
К концу второго года Егор снял «настоящий» цех – помещение, бывшее частью мебельной фабрики. Все, что у него имелось, включая небольшие Никины накопления, вложили в покупку качественных станков и пил.
– Этот проект начнет окупать себя года через два, – говорил он Нике, сидя на кухне хрущевки. – Расширяться надо потихоньку. Только не лохануться, грамотно подойти. Но я все рассчитал…
Цех своими силами вычистили, привели в порядок. Все, что вокруг, представляло собой мешанину битого стекла, пыли, грязи, бетона и раскрошенных кирпичей, и по периметру эти руины охранял непонятно от кого забор со скрученной змеей колючей проволоки.
– Мы делали мебель для частных заказчиков, – сказала Ника.
Даша слушала, положив голову на переплетенные пальцы. Сна ни в одном глазу.
– А кто были ваши заказчики? – спросила она. – Богатые, что ли?
– Нет, мы решили не идти в премиум-сегмент. Егор сказал, что его не тянет заниматься элитной мебелью. Хотя в этой сфере в те времена у нас было бы не много конкурентов.
– А почему вы не делали готовую мебель? Такую, чтобы выставил в магазине и можно было сразу оплатить? Мы свою так и купили.
– Белорусскую, наверное.
Даша кивнула.
– Белорусы – молодцы, – сказала Ника. – Они вышибли почти всех производителей готовой мебели с рынка, потому что соперничать с ними очень сложно. К тому же любой шкаф или стол, сделанный на заказ, будет дороже, чем готовый фабричный. Значит, прибыль для производителя выше. На небольших объемах продукции это работает именно так.
– Вышибли – это как? Перестреляли? – хладнокровно уточнила Даша.
– Тьфу ты! Нет! – Ника нервно засмеялась. – В честной конкурентной борьбе. Производили и продолжают производить самые разные вещи из массива – это означает «из дерева». Ты понимаешь, что дерево ценится дороже, чем ДСП? ДСП – всего лишь прессованная стружечная плита. Себестоимость ее невысока, поэтому мы все-все-все поначалу делали из ДСП.
Закупками занимался, разумеется, Егор.
Он знал всех поставщиков, и его все знали. При тех небольших объемах, которые они выпускали, Егор был мелкой рыбешкой, однако он умел запомниться.
А на Никины плечи легла вся бухгалтерия.
Она убеждала мужа, что им нужен свой дизайнер. Егор прекрасно разбирается в том, чего хотят клиенты, но следует за их пожеланиями, а этого недостаточно. «Мы должны предлагать свои варианты, – настаивала она, – то, до чего сами заказчики не додумаются».
Ника перебрала три десятка кандидатур и нашла подходящего человека: молодого парня из Санкт-Петербурга, готового переехать в Игнатинск. Услышав, во сколько ему это обойдется, Егор вспылил. Кричал, что платить безусому юнцу за нарисованный стул, – идиотизм. Он на это никогда не подпишется.
«Хотя бы попробуй!» – твердила Ника.
Они попробовали – и Егор сразу вздохнул с облегчением. Теперь он мог не сидеть ночами, мучаясь с программой, которую вынужденно освоил на ходу. То, на что у Егора уходили часы, нанятый ими дизайнер делал за двадцать минут. Экономия сил и времени была такова, что Егор нехотя признал: она стоит всех потраченных на парня денег.
Ее муж все дальше отходил от производства. Его привлекали продвижение и сбыт. Вот когда пригодилось его умение налаживать связи, протягивать ниточки между людьми.
Однажды он хмуро поделился с Никой:
– Уже который раз человек мне звонит и спрашивает, как дела с его заказом. Я говорю: «Работаем!» А он в ответ: «Можно приехать посмотреть на производство»? Деньги-то уплачены. Страшно бедолагам, что ни производства, ни денег.
Ника засмеялась. Ха-ха, да уж конечно! Пусти клиента в цех, он через две секунды потребует обратно предоплату и сбежит.
Производство выглядело непрезентабельно. Страшненько оно выглядело, что уж там говорить.
Посреди цеха за одной шторкой сидел директор, то есть сам Егор, а за другой – дизайнер с компьютером на кривой табуретке.
Пыль, обрезки, доски, суета, кислая вонь клея, готовые детали валяются среди опилок и стружек, громоздятся плиты, расчерченные для нарезки… А вокруг – шкафы, ящики, полки, инструменты! И посреди этого – грязные с ног до головы мастера в драных комбинезонах.
– Никто не поверит, что мы в таких условиях делаем хорошую мебель, – сказала Ника. – Пускать туда клиентов нельзя.
– Значит, нехай страдают, – подытожил Егор.
Но у Ники не выходил из головы этот разговор.
Походив несколько дней в раздумьях, она купила телефон с хорошей камерой, отдав за него несусветные деньги.
– С ума сошла? – нахмурился Егор, увидев ее приобретение. – Это зачем еще?
– Будешь отправлять фотографии клиентам.
Это была вторая удачная идея. Покупатель, звонивший с вопросом, все ли в порядке с его заказом, немедленно получал от директора фотографии, на которых он мог увидеть свою будущую кухню или детскую в процессе производства. Мастера кляли Нику на чем свет стоит: чтобы Егор мог сделать качественные снимки, им приходилось останавливать рабочий процесс и разгребать грязь.
Однако это сразу стало их конкурентным преимуществом.
Помимо недорогой и качественной мебели, Сотников прославился тем, что по первой просьбе показывал процесс работы. Больше так никто не делал.
– В первый год все шло нормально, – сказала Ника. – Проблемы начались, когда мы взялись за полноценное производство и из гаража переехали в цех. Понимаешь, двух работников контролировать несложно. А вот когда их двадцать два…
– Воровали? – понятливо спросила Даша.
– Лучше бы воровали.
Мастера пили. Казалось, чем больше работников, тем выше среди них процент алкоголиков. Егор бесился и лез на стену.
– В те годы с людьми, у которых руки на месте, была серьезная проблема. – Ника встала, подлила чай себе и Даше. – Работяги – люди простые, и развлечения у них немудрящие.
– Ты мне будешь рассказывать! Сереня, один из маминых бывших, в такие запои уходил, что соседи ментов вызывали…
– А у нас, знаешь, как раз ценились те, кто уходил в запои, – усмехнулась Ника.
Даша вскинула брови:
– Это как?
– Если работяга пьет каждый день, думаешь, он дожидается конца рабочей смены? Даже если дожидается, наутро приходит в таком состоянии, что ему пилу доверить страшно. Людей, которые прикладывались к бутылке каждый день, мы выгоняли. Опыт показал, что работники из них паршивые, избавляться надо немедленно. Напортачат, все испортят, потом будут валяться в ногах и клясться, что это в последний раз. Главное – не поверить, гнать в шею. Мы так обожглись несколько раз, потеряли клиентов, которые не простили задержки с заказом, и стали умнее.
И как раз тогда Егор стал закатывать ей первые скандалы. Он, гениально общавшийся с клиентами, не имел и сотой доли того же терпения, когда речь заходила о его собственных работниках. «Я вам, суки, деньги плачу! – орал он. – Живые деньги! А вы на бровях приползаете, мать вашу!»
Пару раз свара закончилась потасовкой. Мастера начали разбегаться.
Ника поняла, что их дело в опасной близости к провалу.
Вот тогда-то она и пришла с третьей идеей.
– Егор, давай распределим обязанности. Ты отвечаешь за клиентов и продвижение, а я – за цех.
Муж рассмеялся ей в лицо. Нежная, веселая, женственная Ника, которая не выносит ругани и не умеет повышать голос, станет отвечать за производство?
– Давай попробуем! – твердила она.
– Это блажь!
– Что ты теряешь?
– Не стану я страдать херней, что ты пристала? – рассердился он.
– Дай мне месяц! За месяц ничего не успеет испортиться. В конце концов, хуже не будет!
Последний аргумент стал решающим.
К тому же в Егоре пробудилось любопытство. Он видел: у Ники что-то есть на уме, и не мог понять, что она задумала. Бороться с алкоголизмом, серьезно? Ника в рот не берет спиртного – ее папаша запойный алкаш.
В конце концов он решил, что его бедная жена, душевно травмированная пьющим отцом, пытается бороться со своими демонами. И махнул рукой: пускай попробует.
Егор плохо знал Нику.
Ника вовсе не была «душевно травмирована». Ее отец уходил в запои два раза в год, как по расписанию, и обе девочки Овчинниковых относились к ним как к чему-то вроде затяжного эпилептического припадка: противно, тяжело, но рано или поздно заканчивается.
Большую роль в формировании стоического отношения сыграла их мать. Дважды в год, по осени и весной, заметив, что муж становится беспокоен, она отвозила его в далекую деревню и сдавала на руки своему дядьке Сан Санычу. Для своей бывшей жены Сан Саныч был человеком пустым и никчемным. Собственных детей не содержал и не слишком ими интересовался. Жил огородом и рыбалкой вместе с дворовой собакой Дурнем, временами уходя в беспробудное пьянство.