Для племянницы Сан Саныч был опорой на все времена. Она привозила к нему своего мужа, сгружала перед покосившимся деревенским домом, обнимала дядьку, целовала в колючую щеку и уезжала в слезах.
На две недели Овчинников и Сан Саныч оставались вдвоем.
Две недели Никин отец пил. Опохмелялся с утра, в обед начинал и к вечеру ползал по огороду. На следующий день цикл повторялся заново. Рядом небритым ангелом-хранителем существовал Сан Саныч.
В сарае ржавел мотоцикл с коляской. При необходимости дядька грузил бесчувственное тело в коляску и вез до больнички в соседний райцентр.
В конце двухнедельного срока Светлана приезжала за мужем. Из деревенского самогонного быта, где все дни сливались в один, прозрачный и зеленоватый, как толстое бутылочное стекло, Овчинников попадал в наркологическую клинику. Там его приводили в порядок. Он возвращался домой чистый и гладкий, словно проутюженный с паром, очень стыдящийся самого себя и твердо намеренный начать новую жизнь – на следующие полгода.
Никин план, точно слон на черепахе, держался на широкой спине человека по имени Евгений Харитонов.
По имени его никто и никогда не звал, только Харитоном.
В цех его привела она сама.
Старый друг родителей, которого Ника знала с детства, из-за несчастного случая на производстве Харитон когда-то лишился ноги. На протезе он бегал очень ловко. С маленькой Никой они часто играли в пиратов: Харитон сажал девочку на плечо и воинственно вышагивал по кухне, громко стуча протезом по плитке.
Харитону исполнилось пятьдесят пять. Он был тем самым локомотивом, который способен тащить за собой многокилометровый поезд. Знал досконально каждый этап производства. Умел делать все. И пользовался непререкаемым авторитетом среди работяг.
Вместе с измученной женой, состарившейся раньше времени, они растили позднего сына-подростка с ДЦП, колясочника, на которого уходили все его заработки.
Заработки были скудны, потому что ни на одном месте Харитон не задерживался дольше чем на полгода. Как и Никин отец, Харитон был запойным алкоголиком.
Пить он начал после увечья. В отличие от Овчинникова, выпив, Харитон становился буен и зол. Лез в драку, причем выбирал начальственные рожи покрепче. Трижды сидел, четырежды ломал кости себе и другим, но ни перспектива нового срока, ни слезы жены его не останавливали.
Вот какого человека Ника выбрала себе в помощники.
У Егора, задумай он что-то подобное, ничего бы не вышло. Харитон хорошо знал и любил Нику. Она выросла на его глазах из веселой малышки во взрослую женщину; двадцать с лишним лет ее жизни прошли рядом с ним.
Ника поставила его старшим в цеху. Харитон пришел позже остальных мастеров, и у многих ее решение вызвало гнев.
Недовольных Ника мгновенно уволила.
Егор скрипел зубами, но сделать ничего не мог. Месяц, выделенный ей, только начался. Ему оставалось лишь с изумлением наблюдать, как жестко действует его обычно мягкая жена.
«Никакого бунта на корабле, – решила Ника. – Иначе все пойдем ко дну».
Через Харитона она постепенно, исподволь выяснила все об оставшихся работниках. Отыскала и приняла на работу еще четверых – на место выгнанных.
И в течение следующих двух недель уволила всех до единого, кто выпивал на рабочем месте.
В коллективе из двадцати пяти человек остались или непьющие, или запойные алкаши вроде Харитона.
Ника не кричала. Не материлась. Не размахивала кулаками, как ее муж. Но в глазах ее горел тот огонь фанатизма, который люди послабее духом опознают безошибочно и обычно пугаются.
Мастера пытались между собой говорить о том, что шеф их слил, отдал на растерзание своей бабе… Этот треп мгновенно пресек Харитон. Одного из выступающих он отходил собственным протезом, другого предупредил, что забьет его зубы ему же в глотку, если услышит еще хоть одно дурное слово о Веронике Кирилловне. Молчаливый, хмурый, сам после отсидок оставшийся без половины зубов Харитон производил устрашающее впечатление.
Работяги притихли.
Первый месяц прошел без эксцессов на производстве. О драке Сотникову никто не докладывал.
Ника выпросила еще три месяца «под свое управление». Затем – полгода.
Следом – год.
За окном стемнело. Постриженные кроны деревьев в сумраке напоминали тучи, низко плывущие над садом.
Чай остыл. Надо бы заварить новый, но Ника так уютно и хорошо устроилась в кресле, что не хотелось шевелиться.
Из приоткрытого окна повеяло вечерней прохладой. Она поежилась. Даша встала, принесла из комнаты плед, укрыла ее.
Удивительно спокойно Нике было рядом с ней.
– Слушай, а как ты с ними справлялась? – спросила девушка. – С работничками твоими, когда они бухали? Я помню маминого придурка. Все разносил! Кто под руку попался, тот сам виноват. Мать один раз отоварил поленом по спине – она неделю лежала, охала.
– Одна бы не справилась, – признала Ника. – Харитон помогал. Мы вдвоем возились с ними, как с детьми. Подшиваешь работягу, контролируешь, звонишь, стоишь над душой, подталкиваешь его в нужную сторону, как упирающегося осла… Постоянно держишь руку на пульсе. И прощаешь все его загулы, потому что, когда трезвый, он все вытянет: сложную кухню, причудливую конфигурацию, и сделает в два раза быстрее, чем другие, и результат будет идеальным.
А Харитоном она занималась сама. Егор устранился: «Извини, милая, алкашами брезгую». Он осуждал Никин способ контроля работников, считая, что проще было бы отсеять всех пьющих. «И эти пятеро несчастных трезвенников будут работать за три дюжины человек?» – про себя интересовалась Ника. Вслух вопросов не задавала. Егор не выносил, когда жена ставила его правоту под сомнение.
Она привлекла на свою сторону жену Харитона. Наняла выездную бригаду, готовую сорваться по ее звонку. Каждый день внушала помощнику, как важна его работа. Отправила его к анонимным алкоголикам. Встречи Харитон вскоре забросил, и до психиатра Нике тоже не удалось его дотолкать. Несмотря на это, она чувствовала, что ситуация пусть относительно, но под контролем.
– Не будь дурой! – кричал Егор. – Какой может быть контроль с этой пьянью? Им ни в чем верить нельзя! Они тебя подведут в решающий момент, и меня, между прочим, тоже!
Ника каждый раз отвечала одинаково:
– Когда подведут, тогда и будем разбираться.
Она составила календарь харитоновских отлучек на год вперед, и заказы в цеху стали распределять таким образом, чтобы на «отпуск» мастера не выпадало ничего сложного.
Производство росло. Теперь за встречи с клиентами, работу в цеху, сборку готовой мебели и доставку отвечали разные люди. В крупных торговых центрах появились точки продаж с образцами материалов. Клиент мог сесть за стол и на месте выбрать, что хотел.
И вот здесь Егор оказался на голову выше конкурентов. Он нашел десять сногсшибательно красивых девушек и на два месяца разве что не поселил их в цеху. Они проводили там все время с утра до вечера, изучая процесс изготовления мебели. Их натаскивали лично Харитон и двое старших мастеров. Из десятерых отсеялись пятеро; зато оставшиеся знали предмет досконально.
Этих пятерых рассадили в торговых центрах.
Расчет Егора оправдался в точности. Картина выглядела так: вымотанная поисками семейная пара брела по огромному магазину, оглядывая безнадежными глазами одинаковые на первый взгляд стойки с образцами и вялыми недружелюбными женщинами средних лет, которые без всякого энтузиазма поджидали заказчиков. Женщины сидели не на проценте, а на окладе, и глаза их были мутны.
И вдруг среди этих сонных водорослей супруг замечал нимфу. Красота ее била в глаза и ослепляла, как сверкание золотой монеты, блеснувшей среди камней. Очарованный странник тянулся на этот блеск, волоча за собой супругу.
Тогда происходило второе чудо.
Нимфа знала все. Артикулы, цвета, производители и цены отлетали у нее от зубов. Она помнила длину рейлингов для всех кухонь и размеры систем хранения в гардеробах. Она была способна в уме посчитать стоимость спальни в цветах «орех» или «вишня».
Даже супруга заказчика таяла перед профессионализмом и вниманием к клиенту. Тем более что красавица сразу же обещала скидку на кухонную вытяжку.
Ника и Егор учились на ходу. Очевидная, казалось бы, вещь: сборщик должен быть чист и аккуратен. Но пока они до этого додумались…
– …ты не представляешь, в каком состоянии сборщики приезжали к клиентам! – Сейчас Ника веселилась, вспоминая об этом. – Отличные профессионалы, все делали на совесть. Но грязь! Запах! Один из них рассказывал, вернувшись: «Дама, хозяйка квартиры, мне говорит: «Снимите, пожалуйста, уличную обувь». Ну, я снял. А она такая: «Ах, нет, наденьте обратно!»
– И что, ты заставляла их мыться? – спросила Даша.
– Сначала я покупала им свежие носки и дезодоранты.
Даша расхохоталась, запрокинув голову.
– Правда? Не может быть!
– Честное слово! А что еще мне было делать, скажи на милость? Сборщик – это лицо фирмы, а хозяева по два дня после них проветривали квартиру. Я уверена, на этом мы потеряли многих клиентов.
Девушка перестала смеяться и задумалась.
– Ну-у-у-у… А доплачивать сборщикам, чтобы они приезжали чистыми?
– А самой мне их в тазике не отмывать? – в тон ей ответила Ника. – Никакой доплаты. Мы поставили душевые кабины, соорудили хорошие раздевалки. Комбинезоны закупили. Постепенно все стало сдвигаться в лучшую сторону.
А потом ударил экономический кризис.
К этому времени Ника давно бросила работу на заводе, куда ее когда-то пристроила мать. Бумажная волокита и контроль за производством отнимали все время.
Во всех крупных мебельных центрах Игнатинска и Нижнего Новгорода Егор поставил свои собственные мебельные секции: по пятьдесят квадратных метров каждая – избыточная роскошь! В секциях сидели все те же красавицы, а рядом – по дизайнеру, готовому сразу сделать полный расчет. Никто уже не говорил, что дизайнер им не нужен, что они все придумают сами… Через эти точки шел нескончаемый поток заказчиков. Егор взял в аренду еще два цеха и по настоянию Ники потратился на дорогущую пилу. Ника, увидев инструмент, впала в экстаз, а когда Харитон показал их новое приобретение в деле, счастливо засмеялась.