И теперь исчез, не оставив ни единой зацепки.
На памяти Бабкина никому не удавалось дважды влепить им с Макаром оплеуху такой силы. «То ли мы расслабились, то ли этот сукин сын уникален, – подумал он. – Мориарти хренов».
Макар не преминул бы заметить, что Мориарти такие мелкие замыслы не по чину. Бабкин к злопамятным мужчинам относился с брезгливостью. Тем более накануне стали известны подробности уголовного дела, по которому Сотникова посадили на четыре года, и эти подробности были таковы, что Сергею многое стало ясно в поведении Овчинниковой.
«Куда же ты ее увез»?
Официальное расследование подвисло. Все ждали результатов экспертизы. Следователь занимался телефонными номерами, которые появлялись во время похищения возле поселка, но у Бабкина имелось нехорошее подозрение на этот счет. Он был почти уверен, что люди в машине сидели вообще без телефонов.
Сотников постоянно опережал их на шаг. Скорее всего, перехитрил и в этом.
Ни телефонов. Ни машины.
Никакой недвижимости, зарегистрированной на Сотникова. Квартиру, принадлежавшую ему, он продал вскоре после выхода из колонии. Сергей предполагал, что на эти деньги был снят частный дом, куда и отвезли Овчинникову и Белоусову. Находиться он мог где угодно – хоть под Ростовом, хоть под Выборгом.
Все ниточки, ведущие к себе, Сотников обрывал с поразительной ловкостью.
Если б Сергей не знал его биографию, то поручился бы, что тот работал в полиции.
Получалось, что Егор готовился загодя. Все продумал. Судя по всему, этот замысел вызревал несколько лет.
А значит, Даша Белоусова ошиблась, считая, что Егор хочет просто убить жену.
Он запланировал что-то другое.
Бабкин с утра поехал на заброшенную стройку – ту самую, возле которой нашли сгоревший «Форд». Необходимости в этом не было: здесь все исследовали без него. Но верный привычке все перепроверять, он хотел увидеть место событий своими глазами.
Макар Илюшин когда-то работал один. Познакомившись с Сергеем, он поразился его добросовестности и въедливости. Кроме того, Бабкин умел располагать к себе. Илюшин не раз наблюдал, как те, кто шарахался от бритоголового громилы, спустя пять минут рассказывали ему то, о чем умалчивали в разговорах с другими.
Потому что Сергей хотел докопаться до истины. Люди это чувствовали. Это стремление превращало его из просто хорошего оперативника в отличного. У него была цель, и эта цель выходила за рамки задачи «нормально сделать свою работу», хотя сам Бабкин вряд ли отдавал себе в этом отчет.
Илюшина это поначалу насмешило. Он всегда забавлялся, видя перед собой человека с идеалами. Однако постепенно насмешливость вытеснилась заинтересованностью, а затем – уважением. Макару прежде не доводилось встречать сыщика, который был бы так хорош в своей профессии и одновременно безукоризненно честен.
При этом Сергей не был дуболомом, видящим мир в черно-белом цвете. На таких Илюшин насмотрелся. Они всерьез ощущали себя карающей дланью государства и быстро зверели. Макар их на дух не выносил: ограниченных, злобных, втайне считающих себя праведниками, уборщиками с метлой посреди человеческого мусора.
Бабкин был этого начисто лишен.
Наконец, Илюшина подкупило то неприкрытое восхищение, с которым Сергей отнесся к нему самому.
Сергей вышел из машины и огляделся.
Его окружали разноцветные многоэтажки, возносившиеся к небу. Пестрота компенсировала отсутствие излишеств: на зданиях не было даже балконов.
Он неторопливо пошел по направлению к заброшенной стройке.
Здесь собирались возвести огромный квартал, но что-то пошло не так. Строительство прекратилось. Остались два микрорайона, издалека пугающе похожие на декорацию. Казалось, если подует ветер, высотки сложатся, будто карты, и лягут цветными рубашками вверх.
Сергей миновал детский сад, магазины на первых этажах, турники, парковки, клумбы, мусорные баки и вышел в арку, сквозь которую, как нить через игольное ушко, тянулся тонкий ветер. Поежившись, он подумал, что зря не захватил куртку.
Теперь он был снаружи декорации.
Сразу за домами начинался пустырь. Здесь ветер гулял уже широко, привольно. Через пустырь вела утоптанная тропа – жители срезали путь к остановке. Слева от тропы, в стороне, виднелись первые два этажа недостроя с торчащим частоколом арматуры. Весь цоколь густо покрывали жирные письмена граффити.
Стройка оказалась намного больше, чем ожидал Сергей. Даже по карте он не смог правильно определить ее масштабы. Мимоходом пожалев, что надел хорошие кроссовки, он свернул с тропы.
У него ушел час, чтобы обойти руины. Мусор, камни, доски, бетонные блоки, снова груды истлевших досок… То и дело попадались старые покрышки.
С противоположной стороны сохранилась заасфальтированная, хоть и разбитая дорога. Площадка перед стройкой была укрыта как от шоссе, так и от высотных домов. «Отличное укромное место чтобы подпалить машину», – подумал Сергей. Он походил вокруг, рассматривая следы. Заглянул в черный проем неслучившейся двери, осмотрел изнутри бетонную коробку. Грязный пол. Стены испещрены однообразными надписями.
Впрочем, в детстве он бы многое отдал за то, чтобы все это царство битого кирпича, бетона и арматуры было в его распоряжении.
Сотников загодя присмотрел это место.
Бабкин вышел на открытую площадку и уставился на высотки.
Где-то здесь живут подростки, которые нашли «Форд».
Подростков было четверо.
«Раз – котенок самый белый, – сказал про себя Бабкин. – Два – котенок самый смелый». Перед ним сидел котенок, который считал себя самым умным, и дерзко смотрел на Бабкина голубыми глазами. Белые усики топорщились над губой.
Чего Сергей никак не ожидал, так это столкновения со школой. Оказалось, что седьмые классы посещают занятия в августе. «Программа для отстающих, – веско сказала по телефону завуч и поправилась: – Для неуспевающих».
Вот они, неуспевающие. Сергею удалось добиться от завуча разрешения поговорить с детьми. Молодая учительница с длинной косой сидела рядом и явно скучала. Дети эти ей не нравились. Она их считала придурками – не без оснований.
– Мы уже все рассказали! – Белые Усики кривлялись и хотели внимания, но притворялись, что не хотят. – Чего еще-то вам надо!
Остальные трое закивали. Они были до смерти рады, что их сняли с урока и появилось хоть какое-то развлечение, но считали правильным показать, что они здесь главные. Как скажут, так и будет. А чего? Их никто не может заставить говорить! Им вообще никто ничего не может сделать! Они же дети!
– Что мне нужно от тебя? – переспросил Бабкин и задумчиво посмотрел на парня. – От тебя – совершенно ничего. Свободен.
Учительница встрепенулась:
– Что такое?
– Александр мне ничем не может помочь, – вежливо сказал ей Сергей. – Отведите его, пожалуйста, в класс.
И сам поднялся. Чтобы у Александра не возникло искушения покрепче развалиться на стуле.
Парень растерялся. Еще можно было шуткануть, прикинуться дурачком, но он не успел перестроиться. Бабкин сыграл слишком быстро. Раз – и не нужен больше Александр. Никто в нем здесь не заинтересован. Пустышка ты, Саша, даром что с усишками, и купиться на них могут только твои одноклассницы, а не взрослые серьезные мужики.
Учительница вывела ошарашенного парня. По коридору процокали и стихли ее каблучки.
Но еще более ошарашенными остались трое его приятелей. «Обезглавили вашу кодлу, а?» – про себя ухмыльнулся Бабкин.
Итак, капитана команды выкинули. Демонстративно, с презрением. Раз выпендриваешься, значит, ты бесполезен.
Не показывать сильную заинтересованность в результате – первое правило разговора с подростками вроде этих. Иначе волчата чувствуют слабину и начинают куражиться. А перед ним сидели именно волчата: хмурые, бритые, тощие. Запавшие глаза, скошенные подбородки. Они, разумеется, дружно сказали, что на стройке просто бегали и сражались на палках. Бабкину не нужно было читать историю их приводов, чтобы понять, что на самом деле у них с собой была какая-то дрянь: дурь или, может, клей, если не повезло разжиться чем-то посерьезнее.
Со слов этих четверых, они почувствовали запах дыма. Прошли бетонными лабиринтами насквозь и высунулись наружу, когда машина уже вовсю полыхала. Некоторое время они восторженно наблюдали за происходящим. Полицию и пожарных вызвали жители многоэтажек, заметившие из окон дым.
Уехавшую машину не видел никто из них. Они не слышали голосов, не находили оброненных предметов. С любой точки зрения – это были самые бесполезные свидетели: они явились, когда всё уже закончилось. Однако Бабкин не задавался вопросом, зачем дублировать работу следственной группы. Он просто делал то, что должен.
«По умолчанию следует считать, что кто-то из свидетелей скрывает информацию».
Подростки врут. Такие подростки, как эти, врут постоянно. Это их привычный способ общения со взрослым миром.
Итак, перед ним осталось трое.
Номер один выведен с площадки.
Номер два. Плечистый парень с густыми сросшимися бровями. Похож на молодого бычка. Разве что не фыркает возмущенно в сторону Бабкина: как же, другана выставили, словно нашкодившего мальчишку! А ведь они – ценные свидетели!
Туповат. Ненаблюдателен. Доверяет мнению своего приятеля.
Ладно, следующий: номер три. Чернявый, тощий, с кривой ухмылочкой. «Личинка блатаря», – подумал Бабкин. Гнусный и подловатый парень. Прикидывает, какую выгоду можно извлечь из того, что старшего здесь нет. Неглуп, но пусть катится вместе со своим умом к чертовой бабушке.
Номер четыре: сутулый, длинноносый. Пытается сложиться пополам, чтобы казаться ниже. Похоже, ему достается из-за роста. Бабкин помнил таких парней: астеничная длинная лапша. Подарит своему классу десять минут счастливого смеха, когда придет час сдавать на физре подъем по канату.
Неглуп. Неплохо учится, в отличие от остальных.
И он единственный, кто с уходом Александра слегка выпрямился и вытянул ноги. Движение это Бабкин уловил сразу же, а теперь рассмотрел парня внимательнее.