«Тебе, братец, стало спокойнее, когда вы остались втроем?»
Решение он уже принял, осталось донести его до остальных.
Дверь открылась, вернулась учительница.
– Что вы делали на стройке? – суховато спросил он у Чернявого.
– А? Чего? – деланно всполошился тот. – В войнушку, блин, играли, сколько можно повторять…
Бабкин перевел взгляд на Бычка. Тот вжался в спинку стула и замотал головой.
– А вы не давите, товарищ следователь, на наших деток! – взволнованно сказала учительница, перепутав сразу все, что можно. На щеках у нее выступили красные пятна, но смотрела она храбро.
Он про себя усмехнулся: похоже, переборщил с мрачностью. Ни слова злого, считай, не сказал, а все вокруг уже перепугались и готовятся звонить в комитет по защите детей.
– Никакого давления, – добродушно сказал он. – Но если вы настаиваете… Не хочу никому причинять моральных травм, и жалобы моему руководству мне, честное слово, тоже не нужны. Уведите, пожалуйста, в класс этих ребят…
Он указал на Чернявого и Бычка.
– Значит, ты Даня, – задумчиво сказал он Лапше, когда они остались одни. – Даниил Чеплагин.
Парень настороженно кивнул.
– А учительницу как зовут?
– Юлия Семеновна.
– Пока Юлия Семеновна отведет твоих друзей в класс, пройдет минут пять…
– Десять, – негромко сказал Даня. – У нас урок во втором корпусе.
– Так. На обратном пути она остановится перекурить… Это еще минуты три, может, четыре…
– Откуда вы знаете?
Во взгляде его мелькнуло восхищение, которое он тут же постарался скрыть. «Господи, ну дети же, в натуре, – умиленно подумал Бабкин. – Ореол романтики вокруг «гражданина следователя» неистребим, хотя, казалось бы, уж этому поколению до ореолов нет никакого дела. Не будем разочаровывать мальца, сверкнем дедукцией».
– У Юлии Семеновны от одежды пахнет сигаретами. Я бывший курильщик, такие запахи улавливаю за три метра.
– А я ничего не чувствую… – протянул Даниил.
– Это профессиональный навык, он развивается, – не моргнув глазом, соврал Бабкин. И понял, что только что вырос в глазах Чеплагина еще сантиметров на пять. – У нас с тобой, получается, есть чуть меньше пятнадцати минут.
– Для чего? – насторожился парень.
– Для того, чтобы ты рассказал мне, что видел на самом деле.
Сергей говорил со спокойной уверенностью, которой на самом деле не испытывал. Он понятия не имел, что видел Чеплагин. Но перед ним сидел наблюдательный неглупый паренек, не испытывавший иллюзий по отношению к своим приятелям. Он прибился к этой компании, потому что одиночек обычно травят, а таких лапшевидных одиночек – особенно. Мог он что-то заметить и держать язык за зубами? Мог. Остальные были укуренные. А Даня по доброй воле остался на стреме – потому что трусоват. Мало ли кого может занести на стройку…
Все построения Бабкина могли оказаться возведенными на песке.
«Но один раз сблефовать не помешает».
– Я… ничего не видел, – запинаясь, сказал Даня. – В смысле, видел то же, что и все.
– Двенадцать минут. – Сергей посмотрел на наручные часы. – Ты не хочешь говорить при Юлии Семеновне. И я не хочу, чтобы она слышала лишнее. Остальным ты, когда выйдешь, расскажешь, что я пытал тебя на предмет того, что вы делали на стройке, но ты водил меня за нос, как и вчерашнего следователя. Мне плевать, чем вы занимались. Я ищу то, что поможет найти похитителя.
– Похитителя? – Глаза у Даниила расширились.
«Ну, естественно! Никто не объяснил им, кого мы ищем. Сгорела машина, вокруг этого подростки настроили своих версий… Мне нужно подсыпать ему немножко корма. Повысить его значимость».
– Преступник похитил женщину, – сказал Бабкин. – Сжег старую тачку, в которой могли оставаться его следы. Жертву перетащил в новую машину и скрылся. Он совершил ошибку: если бы просто бросил «Форд» в первом попавшемся дворе, мы могли бы искать его еще полгода. Но он привлек к нему внимание. Это большое упущение. – Сергей говорил медленно, веско. – Теперь я хочу, чтобы ты мне помог.
– То, что я видел, вам все равно ничего не даст!
Ага. Не выдержал все-таки.
– Позволь это мне решать, – мягко сказал Сергей. В голове у него отстукивал метроном. Он знал, что, когда вернется учительница, парень замкнется. «Я не из тех, кто сливает инфу мусорам!» Такая репутация ему не нужна, и Бабкин больше слова из него не вытащит.
Чеплагин заерзал на стуле. Даже щеки у него покраснели. Сергей молча ждал.
– Блин, там был какой-то мужик! – выпалил он наконец.
– Где именно?
– В подвале! Прятался от нас. Мы там просто так шарахались… Илья на стенах писал из баллончика… А потом я смотрю – он шевелится за грудой кирпичей. Мне стрёмно стало, я ушел оттуда.
– Во сколько это было?
– Минут за десять до того, как увидели горящую тачку. Мы на нее отвлеклись, я и забыл про него.
«Врешь, малыш, не забыл».
– Как он выглядел? – спросил Сергей и приготовился записывать.
– Да просто… – растерянно сказал парень. – Старый вроде. Лет пятидесяти. Я его вообще не разглядел, если честно. Только увидел сверху фигуру в подвале и сразу отошел.
– Он был один?
– Ага. Ну, рядом с ним никого я не заметил, а в подвал уж не полез, извините.
– Своим ты что-нибудь сказал?
– Не. Зачем?
Все как Сергей предполагал. Но больше ему не удалось ничего вытащить. Парень испугался, увидев чужого, и заподозрил, что от взрослого человека, забравшегося на стройку, не приходится ожидать ничего хорошего. Или наркоман, или какой-нибудь извращенец. Он увел своих приятелей подальше, ничего им не говоря, а потом они почувствовали запах гари и услышали треск.
– Остальные точно его не видели? – без особой надежды спросил Сергей.
– Точно!
– А он тебя заметил?
– Вроде нет… Не знаю… Он как пьяный был, пошатывался!
Пьяный пошатывающийся мужчина лет пятидесяти в подвале замороженной стройки. «Пятьдесят» можно смело раздвигать лет на десять в обе стороны. Подростки плохо определяют возраст.
«И что нам дает этот шатающийся человек? – спросил Бабкин и сам себе ответил: – Примерно ни черта. Только усложняет все дело».
Найти его по этим приметам – невозможно.
К делу его не пришьешь. Забрался какой-то наркоман на стройку – ну, бывает.
Но и бросить просто так эту информацию теперь нельзя. Таскаться с ней Бабкину, как с писаной торбой: никуда не приладить, ни к чему не применить.
Тьфу. Поговорил, называется, с подростками на свою голову.
Зато неожиданно выяснилось, что зря подозревал оперативников в сливе информации. Один из них опросил соседей Овчинниковой. Кто-то вспомнил, что метрах в ста на выезде из поселка три дня назад стояла машина с затемненными стеклами. Значит, все просто. Сотников решил проследить, когда Ника поедет на работу. А Ника повезла девчонку гулять, и обеих без труда срисовали.
То-то, наверное, Егор был потрясен.
Бабкин вышел из школы, провожаемый недовольным взглядом охранника. Сергей обернулся, и охранник тут же убрался внутрь, словно черепаха в панцирь. «Дармоед». Школьную охрану Бабкин особенно не любил. Бессмысленное препятствие для родителей и ничтожное затруднение для тех, кто действительно опасен.
Так, и что же теперь?
Надо ехать к следователю. Неизвестного пятидесятилетнего мужчину, испугавшего Данилу Чеплагина, можно смело забыть. Найти его невозможно. Камер на стройке нет. Этот человек был внутри и вряд ли что-то видел, когда Сотников перетаскивал своих жертв из одной машины в другую.
Однако Бабкин медлил.
В конце концов, у него еще полно времени. А о недвижимости родственников Сотникова оперативники все выяснят и без него. Бабкин был заранее убежден, что и это ложный путь. Человек, который не берет с собой телефон, чтобы его не отследили, не станет использовать дачу двоюродной бабушки для содержания пленниц. Слишком просто и слишком глупо.
А Сотников, как они запоздало поняли, кто угодно, но не дурак.
Сергей вернулся к высоткам и неторопливо побрел по тротуару, рассматривая вывески.
Китайская забегаловка, крошечная, на четыре столика. Илюшин бы ей обрадовался. Парикмахерская. Студия бальных танцев, а через дверь – химчистка. Кофейня. За ней еще одна.
По дороге носились дети на скейтах. Мамы с колясками уткнулись в телефоны на детских площадках.
Возле продуктового магазина на переносном стульчике сидела старушка. Перед ней на коробке были разложены носки, варежки, тут же стояли огурцы в литровых банках и зеленел пучок укропа. Вид у старушки был благообразный. Бабкин купил пару уродливых носков, спросил, не знает ли она, кто любит захаживать на заброшенную стройку, выслушал наставление о молитве Спиридону Тримифунтскому и сбежал в магазин.
Внутри неожиданно обнаружилась пивная.
«СВЕЖИЕ РАКИ», – извещало написанное от руки объявление на двери.
Он почувствовал, что проголодался. Бесполезных подростков хорошо заедать свежими раками.
В пивной все было правильное. Круглые столики, не совсем чистые на вид. Потертые стулья. Тихие, словно ангелы, пьянчужки в дальнем углу. Высокие пыльные окна, между рамами которых ходили, прихрамывая, мухи, тоже похожие на похмельных.
Отличное место, подумал Бабкин. Илюшина, конечно, здесь перекосило бы. А вот для него все отлично, просто замечательно.
Он пожалел, что поехал на машине. Взял бы здесь пива. Сидел бы, никуда не торопясь, раз уж провалено все, что только можно провалить.
Раков ему принесла круглощекая женщина. Кружевная наколочка белела у нее в завитых волосах. Бабкин умилился. Умиление его длилось до тех пор, пока он не обнаружил, что раки посредственные, а его обсчитали на пятьдесят рублей.
– …а где же ваш Шаляпин?
Продавщица, разносившая закуски, кокетливо разговаривала с двумя посетителями за соседним столиком. Бабкин в задумчивости пропустил начало беседы. Но посетителей он приметил сразу, как только вошел.
Интеллигентные алкоголики. Бородки, очки. На лицах сложное укоризненно-смиренное выражение – как у людей, которых постоянно безосновательно обвиняют в сомнительных поступках. Один в длинном летнем обтрепанном пальто, второй в куцей джинсовой курточке и темных очках. Типаж – молодящийся бард.