– Она спрыгнула с крыши?
Важенко кивнула.
– Да, с крыши собственного дома. Оля с Наташей как-то ухитрились раздобыть ключи… А может быть, дверь и вовсе не запиралась, не помню. Девочки часто там загорали вдвоем. В тот день после школы они поссорились и разошлись. Наташа пошла домой, а Оля поднялась на крышу и спрыгнула. Вот так ужасно все закончилось. Ужасно и бессмысленно.
Она поднялась, поправила сухоцветы в вазе на подоконнике.
– Нику гибель Оли очень изменила. Она сразу повзрослела. Превратилась в серьезную девушку. Представьте: мы с ней год занимались, готовились поступать в Москву… Она отказалась от этой идеи и выбрала первый попавшийся местный вуз, чтобы быть с родителями. Лучше бы оставалась веселой певуньей, крутящей романы. Мне нравятся нынешние двадцатилетние, которые гоняют на самокатах и красят волосы в синий цвет. Нике такого не выпало. Она к своим двадцати несла ответственность за мать с отцом и за себя, потому что случись с ней что – они бы не пережили, и она это прекрасно понимала. Родители самоубийцы! – Важенко языком вытолкала эти слова изо рта, как куски отравленного яблока. – Вы представляете, что это означает в таком городке, как наш? Клеймо на всю жизнь! Овчинниковым повезло, что происшествие с танцевальной студией стало широко известно.
– Расскажите, пожалуйста, что сделали эти девочки, – попросил Макар.
– Не расскажу. – Важенко, едва заметно прихрамывая, вернулась к Илюшину. – Гнусная история. Не желаю ее вспоминать. Мелкая гадость, порождение завистливых умов… Те учителя, что преподавали у Ники и Оли, до сих пор работают в школе. Да и одноклассниц вам не составит труда найти.
Она остановилась возле Макара, показывая, что его время вышло.
– Алла Федоровна, позвольте кое-что спросить… – Важенко величественно кивнула. – Вы не задали мне ни одного вопроса о Нике.
Илюшин тоже поднялся, глядя на нее сверху вниз.
– …и вы решили, что старая свихнувшаяся училка обиделась на бывшую ученицу, – констатировала Важенко. – На звездочку, не пожелавшую сиять на том месте, которое было для нее предназначено. Это глупость, молодой человек! Я не спрашиваю о Нике, потому что не хочу услышать от вас, как напыщенная посредственность Егор Сотников уничтожил самое прекрасное, что могло случиться в его жизни.
Из недолюбленного ребенка выросла злая девочка. Нашла подружку себе подстать, и ту сильно обидела Вероника Овчинникова. Уничтожила. Растерла в пыль.
Илюшин последовал совету старой преподавательницы и пришел в школу, где учились сестры Овчинниковы.
Детей в школе летом не было, и его пропустили. Он выяснил, что классная руководительница Вероники давно переехала. Но женщина, учившая Олю и Наташу Асланову, по-прежнему работала здесь.
– Тамара Даниловна в двадцать пятом кабинете, – рассеянно сказали Илюшину. Вокруг шел ремонт, и всем было не до него.
Пустые гулкие коридоры. Особенный запах – школьной пыли, мела, мокрой тряпки, хлорки возле туалетов… Школьные воспоминания неистребимы. Стук мячей, эхо криков в физкультурном зале. Макароны с сыром на толстой белой тарелке.
Макар постучался, толкнул дверь и вошел.
– Оля Овчинникова действительно была очень умная девочка. Но ум ее был не академический, а практический. Училась она плохо. Зато в пятом классе наладила торговлю булочками: отбирала их у младших школьников и продавала старшим. В нашей столовой выпекали чудесные ванильные булочки с белой глазурью…
Учительница улыбнулась и сразу спохватилась, что улыбка неуместна.
– Конечно, был скандал! Вызывали родителей… Оля с Наташей плакали и извинялись. Это все они проделывали вдвоем. Наташа всегда была у нее на подпевках. Тихоня, скрытная, но с характером…
Очки в старомодной оправе. Белые руки с маленькими изящными часиками на запястье. Доброе, скучное, ничем не примечательное лицо. Услышав от Макара о похищении Вероники Овчинниковой, учительница заохала и стала выпытывать подробности. Ему едва удалось вернуть ее к теме, которая его интересовала.
– Но при чем здесь Оля? Она покончила с собой в девяносто восьмом.
– Я собираю все факты, имеющие отношение к Веронике, – объяснил Илюшин.
Судя по сочувственному взгляду, она приняла его за кого-то вроде практиканта, которого сослали подальше от места действий и загрузили ерундовым заданием.
– Я жалела Наташу Асланову, – сказала она. – Девочка мечтала быть певицей, но заниматься вокалом стала не она, а Ника.
– Мне говорили, ее мать оплатила только уроки игры на фортепиано…
Тамара Даниловна небрежно повела полным плечом:
– Ну и что? Алла Федоровна занималась бесплатно с одаренными детьми, это все знали. Я слышала, как поет Наташа, и поверьте мне, изначально обе девочки звучали очень похоже. Но преподаватель всегда настроен субъективно. Важенко взяла девочку, с которой было приятно заниматься. И не нужно маскировать свое решение якобы большей одаренностью или нацеленностью на занятия! – Она рассердилась, сняла очки и потерла переносицу. – Но ведь каждому хочется оправдать себя! Значит, надо очернить ту, которая осталась за бортом… Это не взрослое поведение. Педагог так себя вести не должен.
– Как Алла Федоровна очернила Асланову?
– Ну… рассказала кое-кому, что девочка ее обокрала. Само собой, это разнеслось широко.
– Это было враньем? – спросил Илюшин.
– Нет, это была правда. Но дети в четырнадцать-пятнадцать лет часто воруют. У нее почти не водилось карманных денег. Господи, она и стащила-то ерунду – копеечные украшения, серебро-мельхиор. Не нужно было оставлять их на виду. Это, знаете ли, называется провокацией!
– Странно, что Важенко мне ничего не сказала об этом, – вслух подумал Макар.
– Наташа в итоге вернула украшения… Хотела их продать, но не успела.
– И после этого Алла Федоровна перестала с ней заниматься?
– Нет, не перестала, – неохотно признала учительница и замолчала, глядя в окно.
– Они ведь вам тоже не нравились, правда? – негромко спросил Макар.
– Педагог не должен позволять, чтобы его действиями руководила личная неприязнь, – сказала она, не оборачиваясь. – Это непрофессионально и неэтично.
За окном на подоконнике нахохлился голубь. Тамару Даниловну он не боялся.
– Что за история вышла с танцевальной студией? – Илюшин обращался к спине, обтянутой трикотажной кофтой. – Это был ваш выпускной класс, да?
Спина вздохнула.
Название танцевальному коллективу придумала она, Тамара. Сказала Лиле: «Бери “Глория”. Универсально!» – и Лиля согласилась. Все, что угодно, можно назвать Глорией, от яхты до шоколадных конфет.
Студия обрела имя.
Лиля, Лилечка, Лилия Маркова – любовь всей школы. Полноватая, но легкая, как воздушный шарик. Лиля ставит современные танцы. Лиля одевает девочек в голубоватые хламиды, которые красиво развеваются в танце, мальчиков – в широкие белые рубахи, просвечивающие под софитами. Каждый раз повторяет, что в танце они рассказывают историю.
Оля Овчинникова и Наташа Асланова записались в студию в девятом классе. Обеим хотелось славы. Чтобы они танцевали на Дне города, и им все аплодировали, а после их фотография украшала первую страницу еженедельной газеты.
Легкость характера не мешала Лиле быть очень требовательной, когда дело касалось работы. Дети у нее пахали всерьез. Четыре раза в неделю по два часа, одной только растяжки сорок минут. Наташа с Олей занимались из-под палки, ныли и много пропускали.
Лилия выгнала бы обеих, если бы не заступничество Тамары Даниловны. «Надо дать им шанс. Девочкам не повезло, им не выпало больших талантов или большого трудолюбия, но ставить на них крест рано!» Лилия послушалась и дотащила Асланову и Овчинникову до конца одиннадцатого класса. Танцы шли обеим на пользу. Улучшилась осанка, стали плавными движения. Обе с гордостью говорили, что они солистки в «Глории».
Лилия действительно пообещала Наташе Аслановой сольную партию в ближайшем большом выступлении, на девятое мая, но только при условии, что та будет посещать студию без пропусков.
– У меня было предчувствие, что нас ждет что-то нехорошее, – сказала Тамара Даниловна. – Девочки взрослели, их шалости становились злее. Олю пыталась наставлять ее старшая сестра, но та никогда не слушала Нику. Они дразнили других школьниц. Это звучит по-детски – «дразнить»! Но в их классе была такая Люда Медведева, довольно полная девочка, и Наташа с Олей стали клеить ей на спину листок с надписью «толстожопая свинья». Люда выходила в коридор, дети смеялись над ней… Это было довольно жестоко. Потом Наташу бросил ее мальчик, и она закрутила роман со взрослым мужчиной. Какой-то маргинал, без работы, на двадцать лет старше… Мать переживала безумно! Наташа с ним и сбежала потом. В обеих девочках чувствовалась нарастающая злость, словно у них накопились претензии к миру, и они готовились выставить счет. Долгое время им все сходило с рук. Но потом как будто набралась критическая масса, и все взорвалось.
Из апрельских занятий Наташа с Олей пропустили в «Глории» половину. Лилия твердила, что в мае выступление, что она не позволит его сорвать и заменит их другими… Ольга до последнего была уверена, что этого не случится.
– Пугает наша Лилечка. Мы у нее незаменимые.
Когда стало известно, что Маркова действительно назначила других танцовщиц на главные роли, обе девочки явились к ней домой. «Подлижемся, поплачем, она нас оставит».
Но руководительница «Глории» рассердилась всерьез. Не помогли ни слезы, ни напоминание о том, что у них выпускной класс и они не могут уделять много времени студии. «Я вас обеих предупреждала, – сказала Лилия. – Девятого вы не выходите. Вы не подготовлены».
Асланова к этому времени разболтала всем, что в День Победы танцует на главной площади города. Ольга мечтала показать родителям, что может выступать не хуже старшей сестры. Из-за упрямства Лили все сорвалось.
И кто виноват?
Лиля – злобная сука! Она ведь знает, как важно им обеим это выступление!