Четверо суток.
Она провела в подвале четверо полных суток.
Они провели.
Ника была за стеной. Иногда до Даши доносились голоса. Временами Ника читала книгу вслух: громко, с выражением. Теперь Даша была уверена, что ей не чудится. Ей больше ни разу не нахлобучивали на голову мешок и не вытаскивали в коридор. Очевидно, Ника вела себя хорошо.
Появлялся Калита, плюхал на пол пластиковый лоток с незамысловатой жратвой. Картошка, макароны. Хлебный ломоть. «Как поросенка откармливают», – думала Даша. Она подъедала все до последней крошки. Горбушкой подтирала масло или соус, облизывала пальцы. Даже если не хочется есть, надо себя кормить. Ей понадобятся силы, а откуда их брать, когда не видишь белого света и не знаешь, насколько это затянется.
Рассиживаться здесь Даша не собиралась.
Итак, они в подвале. Сыро. Воздух спертый. В первый же день Даша попробовала поорать для развлечения, и тут же явился Калита, двинул ей по шее, однако без особой злости: Даша без труда увернулась, а ловить ее по углам, как мышь, он не стал. Не слишком-то они боялись ее крика. Вопли их просто раздражали. Правильно она предположила, что вокруг никого нет, свидетели ей не помогут.
Значит – что получается?
Вывезли их в глухую деревню или даже фермерское хозяйство. Вокруг только куры, индюки да сторожевые собаки. И будут держать здесь сколько Егору вздумается. Он может годами куражиться над своей бывшей женой – никто ей не поможет.
Над головой время от времени раздавались шаги. Перекрытия сделаны на совесть, иначе слышен был бы каждый звук. Даша выросла в частном доме и прекрасно об этом знала.
Может, люди находятся в другой части строения?
А может, это вообще не дом? А, скажем, старая фабрика?
Или это такое специальное овощехранилище – например, под магазином.
Или даже бомбоубежище! Она видела передачу, в которой бомбоубежище использовали как нелегальную тюрьму.
Но скорее всего, они все-таки в подвале коттеджа.
Во всех этих размышлениях ее смущало одно.
Егор хотел убить Нику. Они прожили под одной крышей достаточно времени, чтобы Даша поняла это совершенно точно.
Но дом, в котором их содержали, был подготовлен заранее. Например, подвал утеплили. Обшили досками, пусть и не успели с внешней стеной. Надо думать, все-таки кирпичная – это именно внешняя… Приладили снаружи засов. Но зачем утеплять камеру для пленника, если собираешься с ним покончить?
Что-то здесь не складывалось.
Даша долго голову не ломала. Она знала о себе, что много мозгов бог не дал, а значит, нечего и биться башкой об стену, – все равно ничего умного из себя не выжмешь. Зато у нее есть практическая сметка и ловкость.
А еще – удача, елки-палки!
Вот когда она нужна по-настоящему!
Обувь с нее сняли, пока она валялась без сознания. Оставили только одежду: джинсы, носки, футболку и тонкую спортивную кофту, которую она накинула, когда пошла выгуливать Бурана. К вечеру второго дня Калита притащил ей толстенную упаковку детских салфеток. Предполагалось, значит, что таким образом она будет мыться. Сменного белья ей никто не предложил. Носи, Дашенька, одни труселя! И ноги пусть мерзнут в тех же носках. Правда, когда она сказала Максу, что ей холодно, тот расстарался и притащил целых два пледа: тяжелых, шерстяных, попахивающих мокрой псиной.
– Грейся, лягуха!
Его хорошим отношением к себе Даша не обманывалась. Макс с тем же доброжелательным выражением на лице перережет ей горло, как своей тренировочной свинье. Хороший он парень, только убийца. И работает не на Дашу, а на Егора.
Вот, кстати, и вторая странность. Где Сотников? Отчего не удосужился зайти к Даше, попрекнуть ее побегом? Оскалить зубы ей в лицо: ну чего, малышка, далеко убежала-то, а? Стоила игра свеч? Поставила, дура, не на ту лошадь. И где она сейчас, твоя призовая кобыла? Известно где: сидит все в том же подвале через стеночку от тебя. И зачем-то разговаривает вслух, будто радиопостановка.
Однажды Даша задумалась: а вдруг и впрямь никакой Ники по соседству с ней уже нет? Потому что от монотонных книжек та перешла к громким диалогам, будто бы сама с собой, и это уже совсем не лезло ни в какие ворота. А допустим, стоит посреди подвала табуреточка, на табуреточке – ящичек, а из ящичка вещает записанный голос. Сама же Ника лежит в земле, под яблонями. Как и мечталось Сотникову. Сам ее туда положил, сам присыпал черноземом.
Но для кого тогда играет радио?
«Так для Егора и играет! Свихнулся окончательно».
Она целыми днями вспоминала Никину историю. Представляла себя на ее месте, хотя это было и непросто: где красивая высокая Ника с лицом, будто взятым у дамы червей из старой колоды, которой они с Пашкой резались в подкидного по вечерам, а где она сама. Арабский скакун против ишака. И хотя Даша вообще-то умела понравиться, если захочет, она понимала: такой как Егор ей никогда бы не достался. И слава богу!
Но все-таки.
Допустим, ей несказанно повезло.
И что бы она сделала на месте Ники?
«Зуботычины терпеть не стала бы, это уж точно».
Даша добросовестно представляла, как проходит весь тот путь с фабрикой, который прошла Овчинникова.
И что же, из-за одного кретина, за которого угораздило выйти замуж, пустить всю свою жизнь псу под хвост?
Даша долго ломала голову и в конце концов пришла к выводу, что Егора нужно грохнуть. А что такого? Он же решил убить Нику? Значит, все справедливо.
Как только Даша пришла в себя, она обшарила стены, изучила сверху донизу укрепленную дверь, но глазка камеры не нашла. Выходит, за ней никто не следит. Нет видеонаблюдения в этом подвале! Развязаны, считай, руки у Даши Белоусовой.
Когда она убедилась в этом, то сделала две вещи. Во-первых, заново обыскала подвал. Не просто осмотрела, а ощупала, как слепец, каждый сантиметр пола, обнюхала все углы. Хоть бы гвоздик завалящийся или шуруп, что обронил строитель. «Ну же, миленький, – бормотала она, ползая по своей камере. – Ты же доски гвоздиками прибивал, верно? Вот один и уполз от тебя, как червячок от рыбака…»
Но червячки не находились.
Тогда Даша принялась изучать стены. Пусть только хоть одна шляпка торчит наружу, не забитая до конца! Уж она найдет способ ее поддеть. Зубами будет выкусывать из стены!
Какое там. Те, кто утеплял подвал, сделали свою работу на редкость качественно. Даша их за это возненавидела.
Матрас мягкий, с расползающейся, как туман, ватой. Проку от него никакого.
Ведро? Пластик и пластик.
Металлических приборов ей не давали.
Даша не отчаивалась. Инструмент найдется, надо только хорошенечко поискать. Перебрав все, что можно, она вспомнила про джинсы. Язычок на бегунке молнии ее всегда ужасно раздражал: был огромным, в полмизинца длиной, и брякал при ходьбе, как ботало у коровы.
На то, чтобы снять бегунок с молнии, у нее ушло не меньше двух часов. Даша действовала медленно и аккуратно. Самая большая ценность сейчас – не бегунок, а она сама. Нельзя повредить пальцы.
Наконец все удалось. Металлический язычок лежал на ее ладони. Кажется, эта штука называется собачкой.
Даша тихонько засмеялась про себя. С собачками-то у нее всегда складывалось неплохо.
Казалось бы, любой нормальный человек будет пытаться отодрать доски. Но Даша твердо знала: за досками – утеплитель, за утеплителем, скорее всего, бетонная плита, – и что ей это даст? Даже если собьет пальцы в кровь и выломает все-таки хоть одну дощечку, а за ней и пару-тройку соседних. А проку-то?
Нет, заходить нужно с другой стороны.
Даша села на корточки около внешней стены и ощупала кирпичи. Выбрала один в третьем ряду снизу. Угол темный, свет сюда не падает. И работать удобно.
Она перехватила бегунок покрепче и принялась короткими движениями «пилить» цементный раствор, соединяющий кирпичи.
Потихоньку.
Шаг за шагом.
Терпения ей не занимать, а делать в подвале все равно больше нечего. Даша начала было напевать себе под нос, но спохватилась, что может не услышать шагов Калиты. Кто знает, когда ему вздумается навестить ее в следующий раз.
Сначала ничего не получалось. Даша не расстраивалась. Кирпичная кладка – это дело такое: она поддается не сразу. Тем более, когда из инструментов только бегунок от «молнии» на джинсах.
Но постепенно она стала ощущать на пальцах тонкую пыль. Цемент незаметно истирался. Ссыпался на пол, разлетался в воздухе.
Даша пилила и ругала себя. На энергии чистой ненависти можно сделать намного больше, чем на энергии простого желания. Недостаточно сказать: «Хочу выбраться отсюда!» Нужно, чтобы это намерение было подкреплено мысленными подзатыльниками. «Дура ты, Даша! Дура идиотская! Ясень пень, Ника вовсе не звонила, не звала тебя выйти из поселка! И голос был не ее, а всего лишь похожий! И говорить она так никогда не стала бы, обязательно объяснила бы, в чем дело! Она основательная, и непохоже, чтобы часто психовала. Но кто у нас купился на дешевую разводку? Да-а-ашенька купилась! Так хотела заполучить к себе братика, что выдумала лютую шнягу! Ах, Ника привезла Пашеньку! Тьфу, дура!»
На последних словах Даша с такой силой вдавила бегунок в углубление, что оцарапала палец о шершавую поверхность кирпича. Сунула его в рот. Ай-ай! Этими руками еще работать и работать! Нельзя так сильно злиться.
Но злиться хотелось. Сама притащилась к тачке Егора, разве что внутрь не забралась. Идиотка лучистая.
Через два часа у нее болели плечи. Пальцы скрючились, как птичьи когти, и когда наконец бегунок выскользнул из них, Даша не сразу смогла найти его на полу. Перепугалась, что он провалился в щель между досками, хотя никаких щелей не было и в помине, она сама все проверила.
Бегунок оказался под ногами. Лежал, маленький и совершенно несерьезный на вид.
«Посмотрим, что этим несерьезным можно наворотить».
Три дня. Три полных дня ушло на то, чтобы обточить кирпич со всех сторон. К концу этого времени Даша стала ощущать его частью своего тела, по какому-то недоразумению встроенной в стену. Она знала каждый его микроскопический выступ. Чувствовала, что его поверхность на ощупь отличается от соседних кирпичей. Этот был ее собственный, уникальный кирпич. В некотором смысле – Избранный.