Злорадство.
Предвкушение.
Самодовольство.
«Но тебе повезло, псссина. Ты умрёшь гораздо раньше, чем ощутишь весссь этот прекрасссный ссспектр».
Кинжал, наконец, полностью пробил броню и целиком утонул в моём животе.
Нестерпимая боль вымела любые мысли из моей головы, и я отключился.
На какой-то миг мне действительно захотелось сдохнуть, лишь бы прервать эту агонию. Предательская слабость всегда ждёт наготове, чтобы поднять свою мерзкую харю. Как любимый слуга она бегает за господином, покорно заглядывая ему в глаза. И тихонько шепчет-шепчет. «Давайте-с опустим руки, барин». Заискивает и юлит. «Не жалеете-с вы себя, владыка, ох не жалеете. Загоняли-с! Загоняли себя!» Подстрекает. «Отчего ж не сдаться? Самое милое дело-с! Ну же, барин, сдавайтесь».
Один раз позволишь слабости взять верх, и вы поменяетесь ролями. Она разожрётся и станет твоим беспощадным господином. Тираном. Выбьет из тела любую решимость, приучая его к покорности. К тёплой удушливой слабости.
С беззвучным криком я ворвался в собственное тело, а вместе с ним вернулась и картинка.
В реальности прошёл десяток секунд с момента потери контроля, но каждая из них ощущалась вечностью.
Кинжал уверенно полз вверх по нагруднику, оставляя за собой глубокую рану. Даже если бы я хотел отвернуться, не смог бы, потому что подконтрольное врагу тело уставилось на объект своей миссии. Поэтому моему взгляду открылась вся неприглядная правда. Рассечённая кожа, капилляры и вены, мышечные волокна и нервы, а где-то в глубине розовые змеи кишечника. Мерзкое зрелище.
Подобно Моисею, разделяющему воды Красного моря, клинок разделял мою плоть. И даже красные воды нашлись — из расходящегося разреза хлестали потоки крови прямо на мои сапоги. Какая чудесная метафора.
От дикого шока хотелось смеяться, и уверен, вернись ко мне такая возможность, я расхохотался бы до слёз. Ведь своими руками я вспарывал себе живот. Вот только рядом нет помощника, который обезглавил бы меня и остановил это корявое сеппуку.
Придётся выбираться самому.
Я собрал всю свою волю и ударил вовне, пытаясь выбросить из тела невидимого захватчика.
Рука, держащая кинжал, замерла на долгую секунду…
И продолжила свой убийственный путь.
«Люблю, когда сссопротивляютссся. Толку ноль, зато надежда живёт до сссамого конца. Есссли жертва сссдаётся ссслишком быссстро, половина вессселья улетает в трубу».
Рыча и беснуясь, я бил наотмашь тем, что составляет моё «Я». Боль только разгоралась и дурманила рассудок.
Аврора не сдалась перед мощью грёбаного титана. У меня нет никакого права сдохнуть от рук этого ушлёпка-садиста.
Поток отборной ругани помог собраться и резко отбросить эмоции. Впервые с начала утраты контроля я обратил внутренний взор на своё тело. Пытаясь найти хоть что-то, до рези в несуществующих глазах изучал его. Неприглядная рана стала поистине огромной. Лезвие почти достигло желудка.
На секунду мне показалось, что я увидел какой-то…
Болевой шок смял меня волной кипящей агонии.
Хотелось раскрошить зубы от ощущения рвущегося нутра.
Потому что моя левая рука скрылась в раскрытой ране и с силой схватилась за извивы кишечника.
«Живее, псина! У меня нет времени ждать, пока ты там копаешься. Мне ещё награду у Малаака получать!»
Я отбросил в сторону боль, заталкивая её ногой куда-то в глубину души. Плевать на неё. Я отказываюсь умирать.
Отказываюсь!
Вновь раскрыв магическое зрение изучил доступную мне картину, и, наконец, увидел её.
Наши с Айнхэндером души соединяла закручивающаяся тёмная нить. Она появлялась у меня из груди, уходя куда-то за границу видимости. Канал, позволяющий этой твари управлять мной. Бесполезно долбиться головой в бетонную стену, пытаясь сбросить ошейник. Но в дверь… Не зря между нами протянута связь, и она работает в обе стороны!
Я вспомнил того дроу из Псов Войны и представил всепожирающее пламя, сотканное из теней. Моей ледяной ненависти хватило бы, чтобы намертво сковать всех недобитков из клана Буревестников. И она подпитывала огонь, жадно забирающий мои эмоции.
А в это время левая рука намотала на себя потроха и настойчиво потянула их наружу. На белый свет арены, пытаясь выполнить вложенную команду. От боли хотелось выть и лезть на стенку, но я всё сильнее раздувал пламя.
Моего топлива хватит на всех.
Вы сгорите!
И ты будешь первым!
Почти невидимый канал дрогнул и изогнулся, раздуваясь, как засорившийся шланг. Сквозь него пытались протолкнуть что-то настолько объёмное, что он вспух гребнем.
ТЫ ХОТЕЛ МОЮ ДУШУ?!
ОНА ТЕБЕ НЕ ПО ЗУБАМ!
«Что ты…»
Голос плетельщика душ оборвался.
И он завизжал.
Контроль вернулся так же резко, как и пропал. Змеелюд поджаривался изнутри. Его чешуя лопалась, выпуская из себя холодное тёмное пламя.
Я начал действовать в ту же секунду, игнорируя торчащую из огромной раны требуху. Меч, до сих пор зажатый в правой руке, наискось рубанул корпус противника. Клинок вспорол остатки кольчуги под металлический звон и влажный шелест разрезаемой плоти.
Айнхэндер отшатнулся назад, заливаясь кровью, и внезапно превратился в дым. Тёмные клубы рванули прочь, будто под действием мощного сквозняка. За один миг он преодолел десяток метров, материализуясь на удалении от меня.
— Как?.. — он не мог не спросить.
А я не ответил.
К чему говорить с мертвецом.
Боль и слабость девятым валом накрывали всё тело, но я побрёл к нагу, с трудом переставляя ноги. Голова, набитая ватой, едва соображала. Сознание помрачилось. Конечности оперировали машинально под действием вбитых в них тренировок.
Противник что-то скастовал, и до сих пор пожирающее его пламя исчезло. Змеёныш выглядел, как жертва, обгоревшая в страшной аварии. И всё же медленно под волдырями, лопнувшими пузырями, язвами и чёрной коркой проступала новая чешуя.
Змеи сбрасывают кожу, да?
Гадёныш направил на меня посох, но метательный нож отыскал его кулак, перерубая пальцы. Палка покатилась по песку под истошный крик. А я продолжал бросать ножи прямо на ходу. Увы, меня качало из стороны в сторону, как моряка, а потому лишь два из оставшихся пяти достигли цели. Один вошёл в грудину, а второй в плечо.
Я почти отключился в этот миг, и понял, что без хила умру. Мне нельзя светить Улыбку фортуны, иначе спадёт маскировка Хамелеона. Придётся пойти на риск.
Первородные оковы выстрелили из земли, опутывая Айнхэндера. Сумрачные звенья обдирали отслаивающееся мясо с его костей, и наг надрывался от воя.
Эти десять метров стали моей Голгофой.
Я шёл целую вечность.
Ноги переступали, так и норовя уронить разваливающееся тело.
Голова падала на грудь, но упрямо сверлила взглядом чешуйчатую мразь.
Постепенно в голове частично прояснилось, и, коротко взглянув, я увидел, как потроха скрываются внутри. Вампирический эффект цепей откачивал жизненные силы у моего врага, заживляя страшную рану.
Стоило оковам рассеяться, как Айнхэндер попытался взорваться волной тьмы. Я считал это намерение в потускневших глазах, горящих от ненависти. Подобным образом он уже застал врасплох Фризоленту и Амидраэль.
Однако я был быстрее. Мой кулак впечатался в солнечное сплетение оппонента Ударом под дых. Того выгнуло, обрывая каст, но я уже активировал Осенний листопад. Этот танец получился самым неуклюжим и медленным из тех, что мне доводилось исполнять. В ногах не хватало той привычной молниеносной скорости. Координация рук тоже оставляла желать лучшего.
И всё же раз за разом я вбивал кинжал в тело хрипящей от боли гниды.
— За ГидроПонику.
За Лизу.
Лезвие вошло под лопатку.
— За Фризоленту.
За Виктора.
Где-то внутри лопнула пробитая почка, и наг онемел.
— За Амидраэль.
За Анфису.
Я рывком перебил позвоночник, лишая его контроля над нижней половиной тела.
Плетельщик душ рухнул на песок кучей обожжённого и кровавого мяса.
Я проговаривал про себя имена тех, кого не мог назвать здесь и сейчас. Не при всех этих зрителях. Не при богах.
Еле слышное дыхание всё ещё портило мне настроение.
Вокруг того, что осталось, от Айнхэндера, вспыхнул защитный барьер. С краёв арены доносились крики, но мне было плевать.
Целители не отнимут его у меня. Не сейчас.
Присев на корточки, я приблизил своё лицо к обугленной голове. Настолько тихо, насколько вообще мог, я прошептал ему на ухо:
— А ты уже достал язык из задницы Арка?
И он вспомнил.
В его глазах мелькнуло узнавание.
Он вспомнил, кто бросил ему в лицо это же оскорбление в прошлый раз. Змеиные губы растянулись, чтобы выдать крик. Чтобы назвать моё имя. Но лезвие кинжала, окутанное Бронебойной заточкой, пробило барьер, а за ним и лобную кость, чтобы скрыться внутри покатого черепа.
Я провернул клинок в ране и подставил лицо тёплым солнечным лучам.
Мне было хорошо. На губах играла едва уловимая улыбка.
Фоном говорили комментаторы, но я прикрыл глаза, вдыхая горячий воздух.
Те, кто рассуждали о том, насколько бесплодна и напрасна месть, ни черта не понимали в этом. Потому что меня переполняла радость. Хотелось делиться ей со всем миром.
Ну что ж, я даже знаю, с кем поделюсь ею в самое ближайшее время.
Поднявшись на ноги, я развернулся к ложе Малаака и поклонился. Покрытый самоцветами утырок ответил мне благосклонным взмахом руки. Трибуны кричали и голосили, но мои уши воспринимали это белым шумом.
Вежливо и настойчиво меня попросили покинуть площадку. Попутно ещё и долечили окончательно.
А, ну да, сейчас же будет финальный групповой поединок.
Усевшись в укрытии, я сложил перед собой пальцы, и наблюдал, как Доминион и Буревестники убивают друг друга за победу. Когда ещё представится изучить возможности своих будущих противников?