Краа снова угрожающе расправил крылья и так сердито захлопал ими, что клетки, качаясь, стукались друг о друга, а Хотбродд чуть не придавил Бена и Барнабаса. Даже обезьяны и летяги, устроившиеся на ветках над троном Краа, едва не попадали вниз; а что-то и в самом деле свалилось оттуда, с пронзительным криком шлепнувшись прямо перед Краа. Накал подобрал непонятное существо и поднял над головой.
– Мухоножка! – закричал Бен. – Эй, ты, отпусти его!
Но никто не обратил на него внимания.
Краа с любопытством наклонился к гомункулусу, но тут с веток над троном соскочила еще одна фигура и приземлилась рядом с Накалом.
– Не тронь его, пернатая кошка! – донесся до Бена пронзительный голос Лолы. – А ты, – она направила на носача свой крошечный сигнальный пистолет, – немедленно отпусти моего друга, а не то жить тебе осталось считаные минуты!
Лола, несомненно, была одним из храбрейших созданий, каких когда-либо встречал Бен, но не всегда самым здравомыслящим. Один из скорпионов-шакалов схватил ее клешней, даже не поморщившись от выстрела из сигнального пистолета, отрикошетившего от его золотого панциря.
Бен в бессильном отчаянии тряс прутья своей клетки.
Даже Барнабас побледнел, а Хотбродд издал рык, какого не постыдились бы и сами грифоны. Тролль был очень привязан к летающей крысе, хотя и старался не показывать этого окружающим.
– Нет, ты только посмотри! – Краа с таким интересом наклонился к Лоле и Мухоножке, что едва не уткнулся в них клювом. – Грызун-паразит и дженглот! Ну и союзников ты себе набираешь, Шрии!
– Я никакой не дженглот! – воскликнул Мухоножка дрожащим, но очень решительным голосом. – Я гому…
– Нет-нет! – пронзительно перебила Лола. – Он дженглот. Конечно он дженглот, да еще какой! Очень опасный, очень ядовитый дженглот! А крыса сейчас покажет тебе, помешанная на золоте птица пустыни, – Лола промахнулась на миллиметр, пытаясь пнуть сапогом в нос державшего ее скорпиона-шакала, – кто тут паразит!
У Бена перехватило дыхание. Краа приподнял голову и задумчиво посмотрел на двух крошечных созданий, как бы размышляя, кого из них склюнуть первым.
– Что скажешь, Накал? Крыса, одетая, как человек, и дженглот с кожей белой, как слоновая кость, – за такой товар можно получить хорошую цену, как ты считаешь?
– Истинная правда, ваше величество! – подобострастно отозвался Накал. – Любой собиратель редкостей отдаст все, чтобы только заполучить их в свою коллекцию. А что они такие мелкие, так это даже лучше: их можно перевозить в обычной птичьей клетке.
Лола хотела что-то ответить, но Накал уже вытянул ее из клешни скорпиона-шакала и засунул в мешок вместе с Мухоножкой.
– Боюсь, у нас не осталось надежды на спасение! – прошептал Барнабас Бену. – Хотя… мы не раз уже так думали, правда? А всё еще живы и здоровы.
Бен кивнул, но не очень убежденно. Не потеряй он пластину Лунга, сейчас он позвал бы дракона на помощь. Ради Мухоножки! Краа одним прыжком соскочил с трона, последний раз торжествующе взглянул на клетку Шрии и шагнул к краю платформы. Скорпионы-шакалы разогнали толпу на его пути, угрожающе щелкая клешнями, а потом вскарабкались по мощным задним лапам грифона и скрылись у него под крыльями.
– Отнесите пленников к грифоновым деревьям! – крикнул Накал.
Краа двумя мощными ударами крыльев уже вознесся к своему дворцу.
Прочие грифоны повиновались. Они зажали в орлиных когтях лианы, на которых висели клетки, и поднялись с ними в воздух. Двое грифонов взялись за клетку с Шрии. Их остановил крик Краа, режущий, как острие ножа.
– Нет, этот остается здесь! – провозгласил он от дворцовых ворот. – Вы что, не слышали, что я сказал? Он умрет последним. Я обрежу ему когти и крылья и буду кормить золотом, которое выручу за его прислужников, пока оно не забьет ему глотку. Тогда я вырву сердце из его пестрой груди и съем. Хотя оно, наверное, мягкое и приторно-сладкое на вкус, как перезрелая дыня.
Ответил ли что-нибудь Шрии, Бен уже не слышал. Если и ответил, крики остальных грифонов заглушили его слова.
Чра подхватил клетку с Барнабасом, Хотброддом и Беном и тронулся впереди всех в южном направлении.
33. Осьм
Синие киты не все еще уничтожены.
В Антарктике еще остался криль, а в Чесапикском заливе – немного устриц.
Половина коралловых рифов еще в приличном состоянии – они охватывают нашу планету, словно усыпанный самоцветами пояс.
Время развернуть руль еще есть, но оно уже заканчивается.
Майя оказалась права.
Колотье в сердце указывало Лунгу дорогу не хуже компаса. Они с Тату летели всю ночь. Как и надеялся Лунг, младший дракон оказался вынослив и с восходом солнца не потребовал передышки. Лететь среди бела дня было небезопасно, хотя сок драконьих цветов надежно заменял лунный свет. Но страх, который Лунг чувствовал как свой собственный, гнал его вперед, невзирая на риск.
На небе не было ни облачка, и все, что могло скрыть их от посторонних глаз, это стремительность их полета. Тату и в этом отношении оказался идеальным спутником. Он не уступал Лунгу в скорости. Матрос китайского торгового судна, не вовремя взглянувший на небо, был незаслуженно высмеян за рассказ о двух драконах, потому что, пока он звал товарищей к фальшборту, горизонт уже опустел. Мальчик, снявший Тату на мобильный телефон, был страшно разочарован, когда оказалось, что на фотографии видна лишь смазанная тень.
Скорее. Скорее, Лунг! Он успокаивал себя тем, что боль в сердце, наверное, прекратилась бы, не будь Бен еще живой. Но так ли это? Горные гномы очень неопределенно ответили на его вопрос, может ли пластина чешуи передавать страх, который уже прошел и забыт. Слишком давно у драконов бывали свои ездоки. Никто уже не знал в точности, как работает эта связь, и некому было объяснить Лунгу, что пластина чешуи будет звать его, пока он ее не найдет, как сигнал бедствия с давно покинутого корабля.
На небе зарозовели первые пятна заката, и тут Лунг почувствовал, что один из бесчисленных, расстилавшихся под ними островов притягивает его подобно магниту. На северной стороне острова драконы увидели пару рыбачьих деревушек, но пластина, похоже, звала Лунга к южной его оконечности. Серношерстка спрыгнула со спины Лунга в горячий песок и покрутила головой, ища взглядом самолет Хотбродда. Но докуда хватало глаз, везде были только птицы, моллюски и черепахи.
– Выглядит не больно обнадеживающе, – заметила она. – Ты уверен, Лунг?
Тату, озираясь по сторонам, явно сомневался, как и Серношерстка.
Лунг не знал, что ответить. Внутренний голос говорил ему, что они на месте, но, глядя на пустой берег, он уже и сам себе не верил. Дальше от моря остров был покрыт густым тропическим лесом. Искать там Бена и Барнабаса можно было очень долго.
– Груздь заплесневелый! Ненавижу взморье! – Серношерстка отряхивала от песка мохнатые лапы. – Земля под ногами должна быть твердой и влажной! Ни один гриб не растет в песке. В нем только блохи водятся.
Единственной весточкой из мира людей оказалась пластиковая бутылка – но она точно попала сюда не с Беном и Барнабасом. В Мимамейдре пластиковые бутылки были внесены в черный список. Гиневер даже ниссе удалось отучить от страсти к пластику.
– Они должны быть здесь! – воскликнул Лунг. – В груди у меня колет так сильно, словно Бен стоит вон у того утеса!
Серношерстка слишком хорошо его знала, чтобы не поверить. Она зашагала к утесу – и застыла как вкопанная. Кобольдиха узнала медальон, лежавший на песке среди тины и ракушек: она не раз видела его на письменном столе Барнабаса Визенгрунда. Серношерстка наклонилась за ним, но тут ей в пальцы впились две красные клешни.
– Это мое! – произнес тоненький, но очень пронзительный голос.
Серохвостка потерла укушенный палец и изумленно уставилась на крошечного рачка, угрожающе выставившего ей навстречу клешни. У него было четыре глаза, сидевших на тонких длинных стебельках.
– Врешь! – прорычала Серношерстка. – Во-первых, у тебя даже шеи нет, чтобы носить такое, а во‐вторых, эта вещь принадлежит Барнабасу Визенгрунду.
Эти аргументы не произвели на рачка ни малейшего впечатления.
– То, что выброшено морем, принадлежит тому, кто его нашел! – Он сердито защелкал клешнями. – Это неписаный закон оке…
Он смолк на полуслове и уставился через плечо Серношерстки.
За ее спиной стоял Лунг. Рачок испуганно засеменил сначала направо, затем налево – двигался он на своих десяти тонких ногах удивительно быстро, – а потом закрыл все четыре глаза.
– Дракон? Нет, Евгений, нет! – донеслось до Лунга и Серношерстки его бормотание. – Ты, видно, коралловых блох объелся! Хотя… – Евгений открыл один глаз, потом второй и наконец все четыре. – Да, почему бы и нет? Дракон. Нет, два дракона. Ну что ж. И один… кто? – Четыре глаза оглядели Серношерстку с головы до ног. – И одна обезьяна. Но какой породы?
Тату и Лунг весело переглянулись. Зато Серношерстку Евгений нисколько не позабавил.
– Обезьяна?! – возмущенно выкрикнула она.
Евгений пристальнее вгляделся в нее:
– Гм… Нет, беру свои слова обратно. Так ты…
– Пестрый шотландский кобольд! – выпалила Серношерска. – Мы, кобольды, не любим тварей с клешнями! Особенно когда они обворовывают наших друзей.
Евгений еще крепче обхватил клешнями цепочку медальона и поставил две ноги на серебряную крышку.
– Ладно. Докажи, что эта вещь принадлежит твоему другу. Что там внутри?
– Пластина моей чешуи, – ответил Лунг. – Я так думаю.
Во всех четырех глазах Евгения отразилось глубокое разочарование.
– Ну что ж, коли так, – пробормотал он и опустил клешни. – Пластина драконьей чешуи. Я как раз удивлялся, зачем кто-то положил в такой красивый серебряный медальон непонятный кусок металла. Ни один разумный рак не станет отрицать, что пластина внутри очень похожа на те, из которых состоит твой панцирь.