Краа не сожрал Мухоножку. Еще не сожрал. Но положение гомункулуса было незавидное. Крайне незавидное. Его держал в тонких коричневых пальцах Накал.
– Чем дольше я разглядываю это существо, танунда, – обратился он к Краа с подобострастной улыбкой, – тем больше удивляюсь. Посмотрите, во что он одет. А эта бледная кожа и острый нос! Мне кажется, он в буквальном смысле не от мира сего.
Неплохое описание гомункулуса, если вдуматься!
Накал вблизи пах приторно-сладко, как те хищные цветы, что питаются мушками. Как будто он пропитал всю свою длинную шерсть духами! Мухоножка заткнул бы нос, но Накал держал его так крепко, что он не мог пошевелить рукой. Как могли они с Лолой забыть про носача! Они подумали о скорпионах-шакалах, о змеях, об обезьянах… С другой стороны, кто мог догадаться, что жезлоносец Краа спит под крылом своего господина?
Накал понюхал волосы Мухоножки, словно хотел понять, из чего они сделаны. «Я и сам хотел бы знать!» – чуть не крикнул ему гомункулус, но у Накала были слишком длинные и острые зубы, а в глазах таилась злоба, не уступавшая той, которой славился его повелитель.
Лола, конечно, успела удрать. Мухоножка до сих пор не мог поверить, что она так постыдно бросила его в беде. Хотя, нужно признать, даже такая отчаянная крыса, как Лола, вряд ли могла ему чем-то помочь. Даже если она вернется с подмогой, он к тому времени уже будет лежать полупереваренный в желудке у Краа. Ну и конец! Гомункулусы, видимо, всегда кончают жизнь в брюхе какого-нибудь чудища. Ах, зачем он не оказался, раз уж такое дело, в том же брюхе, что его братья! Глупости, Мухоножка! Если бы Крапивник сожрал тебя тогда вместе с братьями, ты никогда не встретился бы с Беном; а хозяин, безусловно, лучшее, что было у тебя в жизни. Неужели они действительно никогда больше не увидятся?
Над ним поблескивали в мерцании светлячков солнечные перья Краа, словно язычки пламени на песочно-желтом оперении уроженца пустыни. Все напрасно! Они не справились с задачей. Он не может утешать себя даже тем, что его гибель спасла последних пегасов! «Прекрати, хромункус, – зазвучал у него в ушах насмешливый голос Лолы. – Жалеть себя – опасная трата времени, если ты влип».
– Знаете, что мне кажется, танунда? Это то самое существо, которое мы продали браконьерам! – Накал говорил с такой важной миной, словно это открытие поднимало завесу над всеми тайнами мироздания. – И знаете, крыса мне тоже показалась подозрительно знакомой! С чего бы браконьеры отпустили эту парочку? Предположим, за крысу много денег не выручишь. Но этот… – он повертел Мухоножку в руках, как куклу, – на него-то уж точно нашелся бы покупатель!
Как хотелось Мухоножке пнуть его с размаху в огромный нос! Но тогда Накал наверняка откусит ему голову. «А это уж точно совсем ни к чему, гумклупулус, – сказал Лолин голос у него внутри, – ведь голова у тебя единственная полезная часть тела».
– По мне, так это просто дженглот, – буркнул Краа, с презрением взглянув на Мухоножку. – Когда я последний раз проглотил такого, у меня половина перьев повылезла.
Ага! Это звучит обнадеживающе, а, Мухоножка?
– Да, вы правы, грозный, все и вся поглощающий Краа! – Ну почему у него голос от страха становится таким писклявым? – Я, несомненно, дженглот, причем особо ядовитый дженглот из… из далекого царства, где все такие же бледные, как я.
К сожалению, это не произвело на Краа должного впечатления.
Он нагнулся к гомункулусу и в упор уставился на него. Мухоножке казалось, что он тонет в желтых орлиных глазах, как мошка в янтаре. А клюв у него! Туда даже Серношерстка поместилась бы целиком.
Серношерстка… А вдруг Лола приведет драконов на помощь?
С крысами никогда не угадаешь. Они всегда борются до последнего. Нет. Нет, пусть бы Лоле лучше не приходила в голову такая идея. Хотя…
Краа поднялся.
– Я, пожалуй, съем его попозже. Накал, запри его и пойди посмотри, куда подевались скорпионы!
Ах да! Скорпионы-шакалы. Когда Накал разбудил своими воплями Краа (Мухоножка сам удивлялся, как у него тогда сердце не остановилось), ни одна из этих тварей не появилась. Видимо, Барнабас все же справился со своей частью задачи.
Накал с важным видом повернулся и двинулся с Мухоножкой в горсти к выходу из гнезда. Но далеко он не ушел.
– Накал, погоди! – крикнул ему вслед Краа.
Поворачивая назад, Накал злорадно улыбнулся Мухоножке:
– Ага, он все же решил тебя съесть! Ты наверняка сочный, как устрица!
Но Краа вернул их не за этим.
– Спроси дженглота, почему он сюда вернулся! – рыкнул он. – Браконьеры наверняка подослали его разведать, где хранятся мои сокровища!
– Слыхал? – Накал потряс гомункулуса, как погремушку. – Тебя за этим подослали, дженглот?
– Да! Все так и есть! – пролепетал Мухоножка. – Эти браконьеры… О Краа, наводящий страх, они хотят похитить все твое золото!
– Вот как?
Краа почесал орлиный затылок львиной задней лапой – и вдруг поднял голову.
В ночи раздался крик грифона. Потом еще один.
– Скорпионы-шакалы! – Нос Накала трясся, как перезрелый фрукт. – Куда запропастились эти шипастые бестолочи?
Краа издал хрипловатый, очень низкий рык. Слышать такое из клюва было даже страшнее, чем из львиной пасти. Хвост-змея вился в воздухе и скалил ядовитые зубы.
– Что там происходит, а, дженглот?
Ох уж этот огромный, отвратительный, сводящий с ума клюв! Он был теперь так близко, что едва не касался носа Мухоножки.
– Ничего особенного, – выдавил он из себя. – То есть… Это я вру, конечно. Остальные грифоны сговорились с браконьерами! Они давно уже хотят завладеть вашими сокровищами! А еще они задумали… Они хотят короновать Шрии на царство!
Ему явно пригождался многовековой опыт общения с чудовищами, пораженными манией величия!
Краа уставился на почти незаметный люк посредине возвышения, на котором он спал.
– Ерунда! Чра меня не предаст!
– Чра? Чра все и затеял! – Мухоножка понятия не имел, к чему приведут его россказни, но вдруг остальные все же подоспеют и спасут его! Нет! Хозяин пусть остается в безопасности на спине дракона! Подальше от этого страшного клюва и пугающих когтей!
Краа снова прислушался. По его крыльям пробежала дрожь, каждый мускул львиного тела напрягся под рыжеватой шкурой.
Крики стали громче.
– Измена! – рявкнул грифон. – Повсюду измена!
Он расправил крылья. Из его клюва вырвался боевой клич, пронизавший Мухоножку до мозга костей. Даже Накал испуганно вздрогнул и еще крепче стиснул Мухоножку в горсти. Раздавлен обезьяной-носачом! Нет уж, даже «сожран грифоном» звучит лучше…
Краа наклонился к Мухоножке. Клюв его, казалось, улыбался. Очень жестокой улыбкой.
– Я, правда, потерял немало перьев, когда съел дженглота, – вкрадчиво проговорил он. – Но зато – помнишь, Накал? – потом я почувствовал себя намного сильнее прежнего. И к тому же он был необыкновенно вкусным – одновременно хрустящим и сочным!
– Это, наверное, был другой вид! Мы не такие, о кривокогтый Краа – мы не сочные и не хрустящие! – Мухоножка отчаянно пытался вывернуться из пальцев Накала. – Нет, правда! Мы на вкус как… как…
Он запнулся. Кто его знает, что грифонам вкусно, а что нет!
Краа разинул клюв:
– Клади его сюда, Накал. Сейчас попробуем.
Носач поднял руку с Мухоножкой – и застыл, потому что снаружи донесся звук, от которого даже Краа вдруг стал неподвижен, как фрески у него на стенах.
Этот рык он слышал один-единственный раз за всю свою долгую-предолгую жизнь. Беззвездной ночью много сотен лет назад.
«Слышите? – сказал отец ему и его братьям. – Это голос крылатого змея. Напейтесь его крови, и вы станете бессмертными и могущественными, как те грифоны, чьи статуи украшают дворцы древних царей». Словно в ответ на это, с небес снова раздался рык, будто змей услышал его и принял вызов. Но отец не позволил им лететь за ним. Краа тогда задавался вопросом почему. «Может быть, он боится крылатого змея», – предположил его младший брат. Краа за такие слова исклевал ему крылья до крови.
– Что это, танунда? – шепотом спросил Накал. – Я никогда не слышал подобного рыка!
Краа продолжал стоять неподвижно; перья у него встали дыбом. Крылатый змей. Что ж, Краа всегда хотел стать бессмертным.
42. Вызов
Одна честная причина для драки все же имеется, и состоит она в том, что драку затеял кто-то другой.
Барнабас Визенгрунд видел в жизни немало горя. Однако на сердце у него редко бывало так тяжело, как сейчас, когда по его вине два дракона оказались в непосредственной близости от опаснейшего врага.
Он как раз склонился над одним из скорпионов-шакалов, чтобы убедиться, что наркоз еще действует, когда у него над головой сквозь лиственный потолок прорвались Лунг и Тату со своими ездоками.
«Нет! – хотелось ему закричать. – Улетайте! Пожалуйста!»
Но тут он увидел Шрии. Тот приземлился рядом с Лунгом на тронной платформе. Грифон бок о бок с двумя драконами! Такого мир, наверное, еще не видел. На мгновение Барнабас забыл о своих страхах. Но только на мгновение. В следующую секунду из дворцового гнезда появился Краа со своим носачом-жезлоносцем. В руке носач сжимал… Мухоножку!
Бен вскрикнул от ужаса. Серношерстка едва успела ухватить его за куртку, а то он свалился бы со спины Лунга.
Ах, как проклинал себя сейчас Барнабас! Как мог он, с его-то опытом, понадеяться, что в таком предприятии удастся обойтись без борьбы? «Барнабас, романтик проклятый, – обругал он себя, – ты никак не смиришься с тем, что в этом мире насилие порождает все новое насилие».
А вот и остальные грифоны. Только Чра пока не было видно. Как стая голодных стервятников, они расселись по ветвям над троном. Сильнее ненависти, с которой они смотрели сверху на драконов, было только отвращение, отражавшееся в их взглядах при виде Шрии.