– Расстрелом?
– А как еще это назвать? Похоже, что их просто заманили в засаду и расстреляли.
– Ты уж совсем, Владимир Иванович, азербайджанцев за лохов держишь. Как это их могли заманить? Морковкой на удочке?
– Пока не знаю. Но я этим займусь.
– Займись, только аккуратно.
– Я сейчас о другом думаю. Во-первых, разборка произошла на нашей территории. Нам это припомнят, в чем я не сомневаюсь. Но прольется много крови. Это плохо, очень плохо. Ни Порожняк, ни Айваз щадить друг друга не будут. Главное для них сейчас – уничтожить соперника. А в результате пострадает город. Власти с этим ничего не смогут сделать. Все, что в их силах, – нагнать рядового милицейского состава на улицы.
Панфилов отодвинул от себя опустевшую чашку кофе, прищурившись, посмотрел на Семенкова. Глаза его холодно блеснули, скулы обострились, подбородок напрягся.
– Владимир Иванович, ты вроде бывший разведчик, а не понимаешь одной простой вещи. Эту разборку возле пансионата мы можем использовать в собственных интересах.
– Как?
– Власть с этим справиться не может. Верно? Менты на улицах только обывателя могут запугать, а мы прекратим войну и наведем порядок собственными средствами.
– Не понимаю.
– Тут и понимать нечего. Пока посмотрим, что будет дальше. Чем глубже власть влезет в это дерьмо, тем лучше нам. Главное – не прогадать момент. Когда все поймут, что власть окончательно обосралась, мы скажем свое слово. Все, на этом закончили. Что у нас еще?
Помолчав немного, Семенков вынул из внутреннего кармана пиджака газету, развернул ее и положил на стол перед Панфиловым.
– Читай, Константин Петрович.
Отпечатанный заглавными буквами заголовок статьи гласил: «Криминал рвется к власти».
Пока Панфилов читал статью, начальник службы безопасности с любопытством поглядывал на лицо Константина. Тот бегло пробежался глазами по газетным строчкам, поднял голову. На его лице не отразилось никаких чувств, не шевельнулся ни один мускул.
– Ну и что? – спокойно спросил он.
– Как – ну и что?
Семенков был по-настоящему удивлен поведением Панфилова. Он ожидал от него другой реакции. Неужели Константина совершенно не волнует то, что о нем написали как о законченном негодяе с исключительно криминальными наклонностями, проявившимися еще в детстве?
И это накануне выборов на пост главы городской администрации, когда нужно дорожить каждым избирателем. А ведь многие, прочитав такое, ужаснутся – какой подонок и мерзавец этот Панфилов, настоящий душегуб и едва ли не растлитель малолетних.
– Я не понимаю, Константин Петрович, почему ты так спокойно к этому относишься?
Губы Панфилова тронула едва заметная усмешка.
– Это я только выгляжу спокойным. Характер у меня такой, Владимир Иванович. Говоря по-честному, я думал, что будет хуже.
– По-моему, хуже уже некуда, – поморщился Семенков. – Что ни строчка, то грязь.
– А ты, Владимир Иванович, хотел, чтобы в статье, написанной по заказу гражданина Кинелева, мне выдали положительную характеристику?
– Думаешь, это он инспирировал?
– Уши за версту торчат.
– Журналисты у нас теперь свободные, – почти не веря собственным словам, проговорил Семенков. – Как там его фамилия, Иванов?
– Наверняка липа.
– Если это псевдоним, то в принципе можно узнать, кто за ним скрывается. Достаточно в редакции по бухгалтерским ведомостям проверить, кто получил гонорар за эту статейку. Если это необходимо, конечно.
– Да, пожалуй, не помешает, Владимир Иванович. Любопытно было бы посмотреть в глаза этому Иванову. А то даже как-то неприятно – писал обо мне статью, а встретиться даже не удосужился. Это не есть карашо, как говорил один мой знакомый.
– Значит, стоит организовать встречу?
– Потом. А сначала стоит намекнуть человеку, что он поступил неправильно. Только фамилию разузнай.
– Хорошо, Константин Петрович. Надо продумать и другие контрмеры. Может, стоит выйти на других журналистов?
– Обязательно выйдем. А эта статейка, – Константин положил руку на газету, – пусть у меня сохранится, на память. Первый раз в жизни обо мне в газете большую статью напечатали. А еще я вот что подумал, Владимир Иванович, – пусть дерьмо на меня льют. У нас народ пострадавших от власти любит.
– Зато богатых не любит, – кисло заметил Семенков.
– У нас сегодня – богатый, завтра – бедный. От тюрьмы да от сумы не зарекаются. Главное, чтобы о людях мог позаботиться. Знаешь, какой я себе вчера предвыборный лозунг придумал? «Сильным – работу, слабым – заботу!» Звучит, да?
– Вообще-то неплохо, – согласился Семенков, – легко запоминается и в рифму.
– Главное, надо быть проще, тогда к тебе потянутся люди. Ты мне скажи, Владимир Иванович, как движется дело о нападении на наш обменник? Двое невинных людей легло…
– Пока, увы, информации почти нет. – Семенков развел руками. – Телефон майора Турченко мы поставили на прослушку. Больших трудов стоило. Эффект нулевой. По нашему делу ничего узнать не удалось. Складывается такое впечатление, что его положили под сукно. Турченко занимается чем угодно, но не расследованием нападения на обменный пункт. Странно только, зачем он требовал учредительные документы банка?
– Чем же он теперь занимается?
– Ему, например, поручили расследование убийства Николая Кураева.
– Это кто такой?
– Телохранитель Саши Порожняка. Турченко также занимается взрывом на стоянке возле ресторана «Маленький принц».
– Это ему за особую любовь к Порожняку поручили? – улыбнулся Панфилов.
– Не знаю, какие чувства он испытывает к Саше, но в городском отделе внутренних дел майора Турченко считают специалистом по особо тяжким преступлениям.
– Ну вот что, Владимир Иванович, мы на этого специалиста особо полагаться не будем. Заряди своих людей, а если понадобится, и наших ребят-афганцев из охранного агентства «Витязь». Чтобы вычислили гопстопников. Их надо примерно наказать, чтоб другим неповадно было. Не упускай из виду Порожняка и Айваза. Я должен знать все, что они делают. Но только наблюдать, в их дела не вмешиваться. И еще, неплохо было бы узнать, что там задумывает Кинелев. Я думаю, что у него в загашнике есть оружие посильнее, чем газетная писанина.
– Попробую выяснить через Бирюкова. В городской прокуратуре должен быть доступ к документам из горизбиркома. А там много интересующей нас информации.
– Действуй, Владимир Иванович.
Глава 23
– Твою мать, куда ж ты подевался?
Корень уже битых полчаса сидел на скамеечке под окнами квартиры Самсона. На звонок в дверь никто не откликался. Соседей, как назло, не было дома, и Корень начал нервничать.
Бросив под ноги очередной окурок, он встал и отправился к магазину: «Может, пошел за жрачкой и застрял где-нибудь?»
Рядом с магазином находилась пивная с небольшим павильончиком и открытой площадкой. Там среди забулдыг, жадно прикладывающихся к живительному напитку, Корень увидел крепкую фигуру Самсона.
Тот стоял, опершись локтями на высокий деревянный столик, чистил сушеную воблу и вполуха слушал невнятный рассказ какого-то алкаша о его пребывании в ментовке.
– Я, бля, ему говорю: «Гражданин начальник, я ж ничего не сделал. Мы вот выпили с друзьями и идем домой». А он, сволочь такая, дубинкой по загривку… Во, хочешь посмотреть, куда попал.
Он стал расстегивать рубашку, демонстрировать грязную шею.
– А, кочумай, – сморщился Самсон.
– Не, не, ты посмотри, чуть шею не сломал. Ты, друг, зря не смотришь. Попадешься вот таким…
– Пошел на хрен отсюда, – зло велел ему подошедший Корень.
Алкаш осекся на полуслове, глянул на синие перстни, украшавшие пальцы Корня, бережно охватил свой бокал ладонями и пошел рассказывать другим о том, как его били менты.
Самсон, казалось, совершенно не обрадовался появлению своего старого знакомого.
– Я тебя уже хрен знает сколько жду, – недовольно сказал Корень.
– Где ждешь? – равнодушно спросил Самсон, отрывая от сушеной воблы кусочек и запивая его пивом.
– Где, где – в п…е, на третьей полке, – скривился Корень. – Возле хаты твоей, где же еще.
– А чего я – каторжник, вечно на хате сидеть?
– Мы ж с тобой вчера добазарились, что меня будешь ждать.
Самсон, игнорируя претензии Корня, принялся обсасывать рыбешку.
– Ты хоть, бля, в курсах, чего там наши пацаны вчера натворили?
– Все из-за тебя, сука, – с неожиданной злобой сказал Самсон, взмахнув перевязанной рукой.
– Ты чего? – опешил Корень.
– А кто базланил – сховаться надо? Порожняка ухандохают, мы с тобой центровыми будем. Ни хрена с ним не сталось. Он меня теперь, как эту воблу, бля, выпотрошит.
– Ты чего – ссыканул, Самсон? Чего – очко не железное, играет?
– Порожняк сейчас в почете, пацаны его уважать стали. А все из-за тебя, говнюк!
– Ты, падла, – выпучив глаза, прошипел Корень, – ты на кого бочки катишь? Если б не я, Порожняк бы тебя давно в верзуху оттянул. Кто с Катькой разобрался? Не ты же, паскуда.
– Я свое дело сделал. – Самсон демонстративно помотал забинтованной ладонью. – Ты сам так решил.
– Ладно, – сощурился Корень, – не ценишь, значит. Думаешь – все путем? И дальше все будет ништяк? Ну так хрен тебе в зубы! Ты мне в какой замазке торчишь?
– Ну, два с половиной косаря.
– Когда разбашляешься?! – В голосе Корня прозвучала угроза, и Самсон ее почувствовал.
– Будет лавэ, разбашляюсь. А че?
– Хрен через плечо. Я счетчик включил, бык ты доеный. Свой счетчик, вкурил? Будешь в замазке и мне, и Порожняку. Че выпучился? Берляй свой пивняк. Захочешь отмазаться, найдешь меня на хате.
Смачно харкнув в бокал Самсона, Корень развернулся и зашагал прочь.
Корень жил с матерью, выжившей из ума старухой, в малогабаритной двухкомнатной квартире обычной панельной «хрущобы». О том, чем занимается сын, старуха не знала. Обычно она сидела в своей маленькой комнате, захламленной донельзя, и, что-то бормоча себе под нос, раскладывала карты.