— Нет, к сожалению. — Она развела руками, вздохнула грустно. — Хотя что с меня взять? Я старая бабка, и мозги уже не ахти. Может, я вообще занимаюсь не своим делом. Пора смотреть слезливые сериалы по телевизору. И с соседками сплетничать на лавочке у подъезда.
— Не смешно, Звезда. Скажи лучше — как выглядел тот мужик?
— Одежда неброская, а сам — крепкий такой, здоровый. Из степняков, насколько могу судить. Кожа смуглая, глаза жёлтые…
***
Снегирь поражённо уставился на хозяйку.
Слов не было, одни буквы.
Степняк с жёлтыми глазами? Тот самый перец, который выдавал себя за трактирщика? Вёл мутные разговоры, угощал грогом, а потом вдруг нарисовался в реале, на заснеженной улице, где ходит трамвай?
Да ладно…
И если предположить, что он — и есть Бакенщик…
Блин, с ходу даже трудно сообразить, что из этого следует…
В каньоне готовится какая-то хрень. Ритуал, условно говоря. В новолуние, на следующей неделе. Наверняка это как-то связано с зеркалом… И Бакенщик имеет к этому отношение. Какое именно — пока непонятно, но он недавно устроил встречу со Снегирём. Хотя ничего конкретного не сказал, только присмотрелся…
Ищет союзников?
Предположим. И сделаем следующий логический шаг.
Бакенщику нужен не кто-нибудь, а человек из Птичьего Ордена. Один из тех, кто полностью сохраняет память в игре и не позволяет другим утрачивать связь с реальностью.
Связь…
Коннект…
Снегирь задумчиво хмыкнул.
Впервые за эти дни он почувствовал, что уже не бредёт на ощупь, а начинает различать хоть какие-то ориентиры. Пусть даже их пока слишком мало, чтобы определить, куда заведёт дорога. Но нечто осмысленное вырисовывается-таки, это радует…
— По-моему, ты что-то понял, Артём, — сказала Звезда. — Поделишься?
— «Понял» — это чересчур громко сказано. Но я, оказывается, знаю этого типа. Ну, по крайней мере, один раз сталкивался. Теперь надо сообразить, где он прячется. И прикинуть, как дальше действовать. Ясности надо больше, короче…
Она взглянула с иронией:
— Ты, может, не замечал, но именно за этим люди ко мне и ходят. За ясностью в голове. Звёзды, между прочим, способствуют. А ты почему-то только и делаешь, что допрашиваешь старушку, хотя вроде воспитанный мальчик.
— Погоди, ты мне предлагаешь… — Снегирь покосился на мерцающий потолок. — Сеанс колдовства?
— Что тебя смущает?
— Я никогда это всерьёз не воспринимал.
— Сам же говоришь — в последнее время происходят странные вещи. Жизнь меняется. Так что не упрямься. Смотри наверх.
Он запрокинул голову — и ему показалось, что его кресло тоже опрокидывается назад. Но падение было долгим, невообразимо растянутым, как на каком-нибудь планетоиде с мизерной силой тяжести. А потом гравитация и вовсе исчезла — Снегирь парил в невесомости, растворяясь в звёздном сиянии.
Космический свет, превращаясь в шёпот, вплетался в мысли — исподволь, мягко, но при этом неотвратимо. Его не сдерживали человеческие условности. Свет с лёгкостью разъедал защитный панцирь цинизма, плёнку вранья, облепившую разум за минувшие годы. И тормошил, извлекал наружу детскую память.
Артём опять оказался в родном дворе — возле дряхлой пятиэтажки, где родители жили до развода и переезда. Качели, детская горка, старые яблони, металлическая фигня для выбивания ковров — без понятия, как она правильно называется…
Каникулы. Летний вечер, переходящий в ночь. Исцарапанная скамейка. Дворовые пацаны — ещё даже не старшеклассники, а подростки-мальки — распускают хвосты перед двумя соседками-сверстницами. Ржание вперемежку с хихиканьем.
Духота, зудят комары. В доме гаснут окна. Фонарь неподалёку то ли разбит, то ли перегорел. Темно.
Артём сидит на скамейке с краю. Случайно поднимает глаза — и замирает от восхищения, увидев небо над крышами. Россыпь звёзд серебрится, манит, обещает что-то невыразимое. Там, среди созвездий, таится будущее — такая мысль вдруг приходит в голову.
И не успевает он удивиться, как будущее приоткрывается.
Он видит себя через четверть века. Тесная кухня, бутерброд с колбасой, початая коньячная фляга. Больше в квартире нет никого — только дикторша в телевизоре бубнит что-то про указ президента. Надо дожевать бутерброд и лечь спать, а завтра с утра — опять на работу, в кокон…
Артём-подросток недоуменно хмурится. Что за бред? Никакое это не будущее. Это обманка, грубая и топорная. Потому что на самом деле всё будет совсем не так. Он станет знаменитым писателям, его романы экранизируют в Голливуде. И жена у него будет — красотка, как Алёнка из параллельного класса. Они купят виллу в Лос-Анджелесе… хотя нет, он — русский писатель, ему лучше жить в России, а продюсеры пусть приезжают сами, когда назреет очередная экранизация… Не суть, короче, главное — он уж точно не будет квасить один на убогой кухне…
А тот чувак с колбасой, бутылкой и коконом — самозванец, призрак, который сейчас развеется. Настоящий же Артём повзрослеет и выстроит себе жизнь — осмысленную, полноценную, яркую. Да, вот именно — жизнь, а не фантомную пьесу в ублюдочных декорациях…
Он досадливо мотнул головой, и рисунок созвездий смазался.
Вместо двора со скамейкой снова появилась гостиная.
— Что-то не так? — спросила Звезда с тревогой. — Ты ведь услышал шёпот. Но теперь ты на меня злишься.
— Не на тебя, — ответил Снегирь. — Я сам виноват. Знал ведь, что воспринимаю магию по-особому, но всё равно решил попытаться. В итоге ничего не увидел по существу, только отвлёкся от дела…
— Не торопись. Звёзды не дают нам прямых ответов, но их шёпот может кое-что подсказать. С какого ракурса, например, лучше оценить ситуацию.
— Боюсь, это не мой случай… Прости, Звезда, а можно личный вопрос? Он не по игре и вообще, может, некорректный…
— Не стесняйся, Артём.
— Ну ладно… Вопрос такой — ты довольна прожитой жизнью?
Она не особенно удивилась. И, как ему показалось, могла бы ответить сразу — но не стала спешить. Помолчала некоторое время в раздумьях:
— Давай посмотрим. Я всю жизнь занималась любимым делом. Смотреть на звёзды — где ты ещё найдёшь такую работу? И даже вот на старости лет нашла себе развлечение… А в семье… Не скажу, что с мужем у нас всё было тихо и гладко. Ругались иногда самозабвенно, до хрипа. Но всё же — двое детей, четверо взрослых внуков… Так что, если в общем и целом, повезло мне с жизнью, Артём, лукавить не буду.
— А со страной? Не жалеешь, что Союз развалился?
— Ты сегодня не мелочишься, — сказала она с мягкой усмешкой. — Звёзды тебя настроили на патетический лад… Ждёшь, наверное, что и я сейчас, воздев руки к небу, запричитаю — ах, какую страну сгубили! Но всё не так однозначно. Ты, Артём, пойми меня правильно, я не претендую на истину в последней инстанции…
— Тем интереснее для меня.
— С одной стороны — страна и правда была великая, по-своему уникальная. Но те, кто её застал, скучают сейчас не столько по ней, сколько по себе же самим, тогдашним. По молодости скучают, говоря проще. Моя вот юность, к примеру, пришлась на шестидесятые. Какое время было — ты даже не представляешь… Но не хочу утомлять тебя старческой болтовнёй. И так у нас странноватая выходит беседа для магического салона…
Артём поднялся:
— Да, ты права. Спасибо, Звезда.
— Тебе спасибо. Удачи в поисках.
Уже на пороге он обернулся:
— Кстати, давно хотел уточнить. Сирень во дворе уж слишком шикарная. Выбивается из общего сеттинга. Персональная льгота от городской управы?
— Нет, — сказала она спокойно. — Я просто посадила цветы, потому что они красивые. Мне очень хотелось, чтобы они здесь принялись, несмотря ни на какой сеттинг. И вот результат. Волшебство, Артём, бывает очень и очень разное.
Он вышел и забрался в седло. Подумал, что беготни на сегодня хватит и можно ехать на постоялый двор.
Тронулся не спеша. Желая сократить путь, направил коня в проулок — и услышал взвизг летящей стрелы. Миг спустя зазубренный наконечник вошёл ему под лопатку.
Глава 13
Снегирь качнулся вперёд, едва не вылетев из седла. Шкала урона, раскалённо-оранжевая, сверкнула перед глазами. Стрела, похоже, была усиленная, с отравленным наконечником. Рану жгло так, будто её напичкали солью. Дышать стало невозможно, тело выше пояса перестало повиноваться.
Но убивать его не планируют — стрелу всадили в правое лёгкое, а не в сердце. Это не приговор, если в мире есть лечебная магия. Значит, попытаются взять живым…
Эти мысли пронеслись в голове за долю секунды.
Мир накренился, как судовая палуба в шторм.
Конь завалился набок — тоже словил стрелу.
Ногу из стремени Снегирь выдернул в последний момент. Упал на брусчатку, чуть не врезавшись в стену. Боль внутри полыхнула так, что он почти отключился. Но всё-таки сохранил остатки сознания и прохрипел:
— Разгон.
В мозгах прояснилось. Боль немного утихла, руки вновь обрели подвижность. Он даже сумел вздохнуть — магия наполнила лёгкие, перераспределяя нагрузку. Это не было исцелением — лишь отсрочкой, суррогатом боеспособности.
Он встал на ноги.
Стрела по-прежнему торчала в спине — магическая заноза, из-за которой он не мог активировать свой доспех. Да и вообще, передвигаться в таком режиме можно было лишь три-четыре минуты.
Значит, его задача — отбиться за это время.
В проулке стояла темень. Снегирь перешёл на ночное зрение. Оно включилось с трудом, буквально со скрипом — в мозгу, казалось, сдвинули заржавевший рычаг рубильника.
Проулок наполнился призрачным полусветом.
Снегирь увидел врага.
Тот приближался — тёмный, обезличенный силуэт. Расплывшийся рисунок гуашью на сером фоне. При этом от него почему-то воняло тиной, болотной гнилью.
Враг развёл руки в стороны и сделал странный жест, словно хотел погнать невидимую волну. Снегирь приготовился к магическому «гидроудару» — вроде того, что получил недавно связник. Но нет, происходило что-то другое.