Когда он завербовался на «Персефону» — улыбка не сходила с его физиономии. Бо нравилось тогда абсолютно всё, и всё вызывало радость: дежурства, рейды, патрульные вылеты.
Игрушки… Они были для него, как игрушки для маленького ребёнка.
— А скажи-ка, боец? — спросил капитан. — Как вышло, что ты завербовался именно на «Персефону», если считалось, что «хотеть» ты не можешь?
— Мне были интересны полёты, — с готовностью ответил Бо. Рядом с капитаном он чувствовал себя уверенно. Один против пятерых — ведь он, наверное, понимал, что Дарам пришёл не один, а с «группой поддержки» из стальных шариков. — Старший предложил мне три варианта специализации, из которых я должен был выбрать. Выбор поощряется при обучении. Но это оказалось трудно. Сначала я не понимал критериев. Но, когда разобрался, стало ясно — только на «Персефону». Это — самый крутой крейсер на Юге Галактики!
— Значит, тогда алгоритмы у тебя не сбоили? — с улыбкой поинтересовался капитан, глядя, как ловко Бо заваривает йилан.
Пачечка была синяя с серебряной молнией. С Рэмкиных плантаций.
— Они у него и сейчас не сбоят, — сказал Дарам. — Пакет данных за последний час релевантен тому, что предоставил мне Хаген. Есть некий хаос в работе нейронов, но это не сбой.
— А что?
— Я бы сказал, что его эмоции образуют несколько неожиданные связки.
— А как он вообще испытывает эмоции? — Капитан мысленно поругал себя, что не глянул учебник.
Что-то же было в учебнике про эмоции у машин?
— У нас есть аналоги гормонов, — пояснил Дарам. — Они вырабатываются организмом, когда он реагирует на внешние раздражители по заданному алгоритму. Например, алгоритм оценивает информацию, как полезную, и появляется гормональный отклик, а следом — улыбка.
— А зачем это нужно машине? — удивился капитан. — Чтобы имитировать человека?
— Отклик понадобился, чтобы машина могла создавать модель себя, некую карту своих реакций на мир. Формировать понятия о хорошо/плохо. Но база этих понятий — задана алгоритмами мышления. И сбойных алгоритмов у Бо я не вижу, а вот отклик на них — не стандартный. Бо не просто видит сразу несколько возможных реакций на раздражитель, он реагирует разнопланово. Загоняет себя в ситуацию гормонального противоречия.
— Может, мы его переучили на что-то своё? И это стало противоречить его базовым алгоритмам? — спросил капитан. Он улыбнулся, принимая из рук Бо чашку с йиланом и плюхаясь в кресло. — Сядешь ты уже, наконец? — спросил он Дарама. — Давай-ка выпьем по чашечке и успокоимся. Хочешь, я тебе свои карты открою?
Дарам кивнул и сел.
Бо поставил перед ним чашку с йиланом. И остался стоять — кресла в каюте было только два.
— Мне от тебя нужно одно, — сказал капитан, глядя, как осторожно Дарам берёт чашку в ладони, словно он забыл, как это делается. — Как ты считаешь, может Бо исполнять обязанности пилота?
Дарам сделал глоток и задумчиво посмотрел на младшего.
— А вот сейчас, — сказал он. — У него внутри настоящая буря эмоций. И вот тут есть одна странность. Если это какой-то сбой генерации, он проявился бы у родственных моделей. Мне нужно понаблюдать за ним.
— А мне гарантии нужны, а не версии. Летать ему можно?
Хатт сделал вид, что размышляет, и Бо замер.
Капитан с удивлением понял, что ощущает его напряжение. Он никогда не задумывался, как Бо справляется с эмоциональным давлением членов команды. Раньше парень словно бы не замечал его вовсе, но сейчас…
— Ну? — спросил капитан, усиливая давление. Уж давить на экипаж он умел в совершенстве.
Дарам вроде бы ничего не заметил.
Он подумал ещё секунду и вынес вердикт:
— Нет. Я думаю — нет…
Бо вздрогнул. Но не телом, а что-то изменилось в нём на миг, но было подавлено, замаскированно привычной улыбкой, пилота, который видал ситуации и пострашнее.
— Нет, — повторил Дарам. — Летать ему это не помешает.
Глава 11Открытый космос. «Братство щенков»
На вид Рао выглядел самым мелким среди «щенков» гнезда Локьё, но на деле был как раз наиболее сильным и подготовленным к дальнему полёту.
Коренные грантсы внешним видом обычно не впечатляют. Незнающий эту породу, никогда бы не смог догадаться, что худощавый и тонкокостный Рао мог дать фору спортсмену-многоборцу средней руки. И по силе, и по выносливости.
Сутки назад грантс вытащил Эберхарда из ложемента за шкирняк, как ташипа. Хотя тот был тяжелее процентов на двадцать.
Руки Рао, привыкшие к холодному оружию, казались сделанными из железа. Он и сейчас в раздражении гнул пальцами кусок толстой проволоки, извлечённой из «бардачка» катера. Ему было из-за чего раздражаться.
Сначала всё складывалось хорошо. Катер легко миновал маяки Содружества, а потом бац — и сквозанул через алайскую развязку, оставив шпионам только горькие слёзы вместо своего дальнейшего направления.
Рао почему-то не сомневался, что шпионы были. Ну не дураки же служат на «Леденящем»?
Рао-О-Иско
Наследник земель старой Крайны
Родился на Гране, прошёл наречение положенными тремя именами и получил «первый ключ» к власти.
— Паран-о-оик, — зевнул Лес, когда грантс, выйдя На Семи ветрах — так называлась развязка — расхохотался, разбудив этим приятелей, мирно спавших в своих ложементах.
Первые пять мнут Рао излучал радость и удовлетворение: если у них на хвосте и висел кто-то лишний, то сейчас он точно потерял след.
Но веселье длилось недолго. Ровно до того момента, когда грантс вызвал на виртуальный экран схему энергетических щитов катера.
— Ну? — спросил Эберхард, поднимая пилотское кресло из горизонтального положения и усаживаясь поудобнее. — А дальше чего? Ты зачем на орбиту* ложишься? Устал?
— А дальше… — задумчиво сказал Рао, выгибая пальцами проволоку. — Дальше — ещё один прыжок, и мы выйдем в секторе жёлтой звезды Кога.
— Ну, так нам туда и надо, — кивнул Эберхард. — И «Персефона» нас уже догоняет, наверное. Давай живее? Устал, так я сам сяду.
Рао сдержанно фыркнул: видал он такую самость — на головидео об алайской кухне, мелко порубленную, с лучком и картошечкой.
— В системе Кога, — пояснил он лениво, — до войны висел северный имперский патруль.
— Так мы же смотрели с Лесом… — Эберхард потряс головой, словно стараясь забыть, как сунул нос в неположенные пока по статусу документы. — Патруль ушёл. Я потому и согласился лететь. Ты думаешь, что мы вообще идиоты? Или сейчас — или никогда. Не будет больше такого шанса, понимаешь, Рао? Имперцы как раз утрясают с алайцами и Содружеством насчёт патруля. Делят зоны влияния. Через неделю — может, и не прорвёмся уже туда.
— А если на обратном пути перехватят? — ухмыльнулся грантс.
Лес заворочался в ложементе, спинал на пол плед. Когда Рао велел лечь в ложементы и пристегнуться, он отрубился первым. Прошлой ночью ему меньше всех удалось поспать.
— Если кто нас и перехватит — то «Персефона», — сказал Лес и зевнул так, что едва не вынес себе челюсть. — На порку Эберхард согласен, я его предупредил.
— «Персефона»? — с сомнением спросил Рао и вызвал над пультом окошко справочника.
Полистал. Нашёл нужный корабль.
Голограмма имперского крейсера закрутилась, сбрасывая сначала щиты, потом обшивку, словно капустный кочан — листья.
Обнажилась начинка — четыре реактора, две жилые палубы, ангары, техотсеки, боевые турели для ударных шлюпок.
— Серьёзный кораблик, — кивнул Рао и повернулся к Лесу: — Это там у тебя куча знакомых пилотов?
— И капитан, — кивнул тот. — Но влетит — как пить дать. Готовьте спины.
— Я обезболивающее приму, — пообещал Рао с самой серьёзной физиономией.
Способность легко переносить боль была коньком рождённых на Гране.
Эберхард обхватил руками плечи. Без транквилизатора ему в этой затее с полётом не нравилось всё. Особенно порка, которой уже не избежать.
Но какой же он эрцог, если не способен преодолеть страх, а?
Пока Эберхард страдал, а Лес ёрзал в ложементе, пытаясь размяться, Рао задумчиво изучал параметры угнанного катера.
— Не верю я в такие подарки судьбы, — сказал он наконец. — Раз имперцы отозвали патруль, там теперь до самой шеи пиратов. А если и их нет — то ещё какая-нибудь жуткая хрень.
— А есть варианты? — пожал плечами Лес. — Пока не прыгнем — всё равно ничего не узнаем. Пространство там глючит, но с этим мы справимся. Паутина как-нибудь выведет. Твари?.. А что им в открытом космосе делать? В пиратов верю, но противопоставить им у нас всё равно нечего. Надо прыгать и действовать по ситуации, как в спецоне.
— Ну-ну, — отозвался Рао. — Прыгнул один такой. Сломал кое-что, с тех пор не стоит.
Он отстегнулся и полез в хвост салона.
Зашебуршал там, поднял и оттащил в сторону верхнюю часть лодки, залез в образовавшуюся дыру.
— Это чё за фигня? — первым опомнился Эберхард.
Рао пятился задом и тащил из-под лодки здоровенную чёрную кишку, внутри которой переливалось что-то жидкое.
— Это привод, — сказал грантс, с трудом переводя дыхание. — Тяжёлый, хэдова бездна.
Он остановился и вытер со лба пот.
— Привод? — не понял Эберхард.
— Ну да. Магнитный привод, который можно кинуть на батарею катера.
— Да ну тебя? — заинтересовался Лес и вылез из ложемента.
Вот за такие штучки он и привязался к Келли, зампотеху с «Персефоны».
Однажды, когда у команды выдалась передышка, Келли, чтобы наградить Леса за старательную уборку, взял самую обычную ложку и выточил из неё ножик. Острый, маленький, как раз под мальчишескую ладонь.
Лес сам обмотал ручку своего сокровища ремонтным скотчем. И потом почти всегда носил его при себе. Но не уберёг. Как-то в приюте он плохо заныкал ножик на время медосмотра, и его спёрли. Было так жалко, что Лес прибил бы вора, если б поймал.
Келли — много чего умел. Мог собрать бомбу из ненужных кусков металла и пластика. Или прикормить голубей, пока эмка висит над центральной площадью Аннхелла, а потом на