о вернётся к той, что была до последней гибели.
Убивали капитана с разным успехом раз пять. Два раза — почти фатально, с некрологами, памятниками и военной пенсией.
После Тэрры его сшивали по кускам, от джангарской истории — вообще осталась одна полуобгоревшая голова.
И лежала бы сейчас эта голова в криобоксе на Севере Империи, если бы его друг, командующий Объединённым Югом лендсгенерал Колин Макловски по прозвищу Дьюп, не пошёл на «сговор с хаттами», — так потом писали об этом в североимперских дэпах.
Хаген, глава Гамбарской группы хаттов, помог Дьюпу выкрасть замороженную голову капитана Пайела. Сделал он это так ловко, что у военного Министра до сих пор не было ничего, кроме подозрений. Ну и личность капитану тоже пришлось сменить.
К счастью, фамилия Пайел оказалась распространённой, и её оставили.
Тело клонировали из сохранившихся клеток, вырастили в ускоренном режиме, а после на «молодой» мозг наложили нейроинформацию, скопированную со «старого».
Конечно, «старый» мозг в условиях гипоксии горящего катера часть информации растерял. Какие-то сегменты удалось нейроимплантировать, остальные воссоздавали с помощью воспоминаний друзей и сослуживцев капитана, но кое-что оказалось безвозвратно утрачено.
А вот способности к накату и другим психическим фокусам, распространённым на Юге Галактики, постепенно восстанавливались сами.
Капитан знал, что так будет. Похожие ощущения были у него после «Тэрры».
Тогда, после длительной медреабилитации, оглушённый медицинскими препаратами, он примерно с год ощущал себя почти нормальным человеком. Без предчувствий и желания крушить всё вокруг, когда на него накатывало.
Хорошо ли это — быть условно «нормальным», он не знал. И не спрашивал себя об этом.
Только наблюдал, что с каждым месяцем чужаки в его присутствии всё сильнее нервничают и всё обильнее обливаются пóтом.
Он привык к себе такому. И был, в общем-то рад, что дурная сила, неконтролируемая и непредсказуемая, снова чешется под кожей и бьётся с кровью в виски.
А вот память…
«Дневник, — пообещал он себе. — Сегодня же обязательно начну вести дневник. Надо систематизировать воспоминания. Если найду провалы — расспросить старичков из команды. Пусть это будет не совсем моя память, но всё-таки…»
Медик закрыл рот и вопросительно уставился на капитана.
Тот понял, что прослушал примерно всё.
— Ну а теперь, — невозмутимо сказал он. — Успокойтесь и изложите мне свои претензии безо всех этих воплей. Что случилось?
— Я настаиваю, что Логана нужно отправить в госпиталь на базе спецона, — начал говорить и краснеть медик. — Я не понимаю причин внезапной остановки сердца. Он проходил все положенные осмотры, всё было штатно! Ему нужны реабилитация и углубленные исследования, которые мы не можем предоставить ему в рамках крейсера да ещё и на рейде! Я не слепой! Здесь есть наши корабли! Они что, не могут взять хотя бы одного больного и доставить в госпиталь?
— Хорошо, — кивнул капитан. — Изложите мне это в служебной записке, я подумаю, что тут можно сделать.
— Да что тут думать⁈ — взвился начмед. — Нужно действовать, и немедленно! Пока мы ещё в нормальном пространстве! Пока рядом висят корабли крыла! Отправьте его на «Ирину» сейчас же! Как вы планируете госпитализировать его из Изменённых земель? Мало того, что мы все там потом передохнем, но Логану нужна квалифицированная медицинская помощь сейчас! Его-то вы можете отпустить уже из дурдома?
Капитан посмотрел на начмеда, давя раздражение, но тому хватило.
Дар речи был временно утерян, глазки выпучились, по вискам побежали ручейки пота.
— Освободится Дарам, он вам пояснит, как следует действовать в сложных ситуациях! — рявкнул капитан. — Я вам — не нянька! Идите в медблок и радуйтесь, что экзекутору сейчас не до вас!
Начмед был дурак и не понимал, что госпитализировать Логана вместе с Моисеем невозможно. Кто его возьмёт в госпиталь с собакой?
Конечно, хорошо бы отправить больного в тыл. Но без реабилитации боец, может быть, как-то и встанет на ноги, а без собаки, тайком протащенной на корабль, — нет.
Капитан попытался бы объяснить это медику, если бы не успел его изучить. Но он успел.
И знал, что мужика такого типа и в таком в возрасте можно только сломать, перевоспитывать — бесполезно. И поменять его на другого — тоже не удалось. Хоть в шлюз выкидывай, в самом деле.
Поначалу была надежда, что «рак» обкатается постепенно, как галька в бурной реке. Научится думать о людях, не как о лягушках, распяленных для гальванических опытов.
Всё-таки новичок — его перевели на крейсер месяца два назад. Отозвали старого, с которым уже сработались, сунули этого. Как сумели при таком бардаке в медицинском руководстве?
Мода у них, понимаешь — начмедов ратировать.
Потеет, зараза…
Капитан задумчиво кивнул сам себе, повернул голову, заметил идущего по коридору Дарама — тот задержался, обустраивая пленных хаттов — и зашагал навстречу.
Им было о чём поговорить. И про хаттов-исполнителей, и про Бо.
Особенно про Бо. Капитан полагал, что Хаген отрежет ослушника хотя бы от библиотеки на корабле-матке. Но и этого не случилось.
Глава Гамбарской группы проглотил непослушание. В результате Бо обнаглел и стал цитировать то, о чём даже разведка не знает. Берега потерял или ему это разрешили?
Чего вообще добивается Хаген? Чем для него так ценен опыт младшей машины-ослушника?
И ведь молчат все, как рыба об лёд.
История с хаттами — сплошной комок домыслов и конспирологии. Может, пока «Персефона» висит на границе, хотя бы часть секретности сняли? Раз Бо разрешили не просто лезть в библиотеку, но и открыто использовать информацию?
У кого же спросить?
Кэп посмотрел на браслет: генеральский маячок был тусклым. Напиши он сейчас Мерису — ответа не будет, а через его голову — чревато.
Надо разгребать этот бред самостоятельно. И, видимо, возвращаться к утверждённым задачам рейда. Никакого «назад» не будет. Нечего расслабляться.
К несчастью, пойманный в коридоре Дарам тоже не мог рассказать, откуда такие перемены в политике Хагена.
С ним на связь хатты с корабля-матки пока не выходили. Он направил туда запись допроса, но даже ответа не получил, кроме стандартного: «Пакет данных принят».
— Странно всё это, — сказал Дарам. — Я очень удивился, услышав от машин-исполнителей весь этот предвоенный бред. Ему гораздо больше ста лет, если хочешь знать.
— Про душу? — переспросил капитан и выругался. — Придумали же, хэдова бездна.
— Точно, — кивнул Дарам. — Про неё, родимую. Это очень старые исследования. Но именно наличие души Станúслав вытащил на публику перед войной. И лозунг, что никакой души у людей нет — сработал.
— Такой тупой — и сработал?
— А ты подумай? Раз души нет, значит, люди — такие же звери, как и все остальные. Мыши, пауки, люди… И править людьми должен разумный искусственный интеллект. Даже не такие полумашины, как я, а выращенные искусственно. Чтобы не было никаких сомнений — человеческого в них нет.
— А детский мозг? — напомнил капитан.
— Это уже было гораздо позже, — невесело усмехнулся Дарам. — Когда поняли, что с искусственным мозгом тоже проблем хватает.
— Ну душа — ладно, это предмет тёмный, — кивнул капитан. — А сознание? Его у нас тоже нет?
— Вопрос с сознанием на тот момент решался предельно просто. Есть реальность, а есть виртуальная картина мира, которую каждое животное выстраивает в своей голове. Машины тоже выстраивают виртуальную модель мира, а значит — у них есть сознание. Может, оно немного иное, но ничем не хуже, чем у людей или, к примеру, летучей мыши.
— Но ведь машинная модель реальности не связана с эмоциональным откликом на мир? Что машина может считать за отклик? Зрительные ощущения? Сенсорные?
— Магнитные, радиолокационные… А боль можно обозначить ощущением износа.
— А любовь? Веру?
— Вот тут — сложнее. Особенно с верой и доверием. У машины есть чёткий алгоритм, кому доверять, а кому — нет. Он не имеет отношения к вере, ведь друга, бога или хозяина машины можно поменять в пару секунд. И ещё — машина не строит интуитивной модели доверия к миру. Просто доверяет тому, что в ней прописано как алгоритм. А ошибки соответствия безжалостно выбраковывает. Потому я не понимаю не только поведение Бо, но и поведение Хагена. Да, Бо — это его генерация. Но сбойная, и у главы Гамбарской группы привязанности к Бо быть не должно.
— Только научный интерес?
— Да, только он. Но этот вопрос придётся пока отложить, я не знаю всех фактов.
— Ну, тогда вернёмся к нему попозже, — кивнул капитан. — Значит, кое-что недоступное для восприятия машин в людях всё-таки есть?
— Есть. Некая часть сознания, непонятная искусственному интеллекту. Можно назвать её душой, чтобы не точить лишний раз бритву Оккама.
— А если принять за алгоритм идею Хэда, что души у человека нет? Это значит, что машине позволено всё? Ведь по остальным параметрам она лучше человека?
— Верно. Только вопрос сто лет назад ставился иначе. Машина, может быть, и не лучше человека, но она может лучше него познавать мир. Люди стали ей просто мешать, не давая…
Дарам вдруг замер, глядя на капитана.
— Ну-ну, — констатировал тот. — Похоже, я поймал, наконец, шпиона, который знает про Землю всё.
— Да, — сдался Дарам. — Может, и знаю. Но говорить о причинах войны — вне моей компетенции.
— Почему?
— Мир между людьми и хаттами сейчас очень хрупок.
— Ага, — покивал кэп. — Значит, хатты — много где нагадили людям, да?
— Можно сказать и так, — сдался Дарам.
— И Гамбарская группа отошла по этой причине от ошибочной цели познания мира?
— Да, — сказал Дарам с явным облегчением. — Мы вышли из тупика, поменяв цель. В приоритете машин Гамбарской группы — познание самих себя. И вот тут мы безопасны для вас.
— А в приоритете у пойманных нами машин всё ещё познание мира… — задумчиво произнёс капитан. — И мы им мешаем… Заперли в Изменённых землях… А раз души у нас нет, раз мы — такие же машины, как и они, только хуже… То нас пора пускать на шашлык…