– Попрощаться приходил, – хрипловато произнес он.
– Мы только о тебе и говорили за обедом. Ты мог бы сесть за наш стол.
– Нет.
– Нико, не можешь же ты не ходить на обед. Если не хочешь жить в домике Гермеса, тогда пусть сделают для тебя исключение и поместят в Большой дом. Там уйма комнат.
– Я не останусь в лагере, Перси.
– Но как же так? Ты не можешь просто взять и уйти. Для полукровки оставаться в полном одиночестве слишком опасно. И тебе необходимо тренироваться.
– Я тренируюсь с мертвыми, – равнодушно ответил он. – Ваш лагерь не для меня. Есть причины, по которым здесь никогда не поставят домик для детей Аида, ты сам это понимаешь. Нас не ждет радушный прием и тут, и на Олимпе. Я чужой для вас, и поэтому мне лучше уйти.
Конечно, мне пришла в голову целая куча возражений, но вместе с тем я не мог прогнать мысль о том, что он прав. Мне было очень досадно из-за этого, но и впрямь Нико должен искать свой путь, пусть опасный, но зато свой собственный. Я вспомнил пещеру, где мы видели Пана, вспомнил, как он обращался к каждому из нас. Ко всем, кроме одного. И этим «одним» был Нико.
– Когда ты уходишь?
– Прямо сейчас. У меня прорва вопросов. Кто моя мать? Кто платил за наше – мое и Бьянки – обучение в школе? Кем был тот адвокат, который вытащил нас из отеля «Лотос»? Я ничего не знаю о своем прошлом, а значит, мне предстоит найти ответы на все вопросы.
– Разумно, – признал я. – Только я хотел бы быть уверен, что мы не расстаемся врагами.
Нико опустил голову, глаза его уставились в землю.
– Мне совестно, что я вел себя гадко. Мне бы следовало поступить так, как ты советовал. Ну, насчет Бьянки…
– Ой, чуть не забыл. – С этими словами я выудил из кармана одну вещь. – Эту штуку нашел Тайсон, когда мы наводили порядок в нашем домике. Мы подумали, что тебе хотелось бы иметь ее.
Я протянул ему сделанную из свинца статуэтку Аида, ту маленькую фигурку из «Мифов и магии», которую Нико забыл, когда прошлой зимой бежал из лагеря.
– Я больше не вожусь с такими играми. Это для маленьких.
– У нее мощность – четыре тысячи атак, – искушал его я.
– Не четыре, а пять, – поправил меня Нико. – Но только в том случае, если противник нападает первым.
Я улыбнулся.
– Возьми, совсем неплохо иногда побыть ребенком. – Я бросил ему фигурку.
Он поймал ее, минуту разглядывал, держа на ладони, потом опустил в карман.
– Спасибо.
Я протянул ему руку, и Нико неохотно пожал ее. Его ладонь была холодной как лед.
– Мне многое надо разузнать. И кое-что из этого может оказаться… Короче, если я узнаю что-нибудь полезное для лагеря, я дам тебе знать.
– Хорошо. – Я не совсем понял, о чем он, но кивнул. – Не пропадай надолго, Нико.
Он быстро отвернулся и зашагал в лес. Тени, изгибаясь, тянулись за ним следом, будто хотели привлечь его внимание.
Неожиданно сзади меня послышался чей-то голос:
– Очень трудновоспитуемый молодой человек.
Вздрогнув, я оглянулся и увидел Диониса. Он был все в том же парадном костюме.
– Пойдем со мной, – неожиданно пригласил он меня.
– Куда? – подозрительно осведомился я.
– Всего лишь к лагерному костру. Мое самочувствие стало чуточку получше, и я решил, что неплохо было б побеседовать с тобой. Ты всегда умудряешься каким-то образом разозлить меня.
– Ну спасибо.
Мы шли в молчании. Искоса поглядывая на Диониса, я заметил, что при ходьбе он не ступает по земле, его черные лакированные башмаки парили примерно в дюйме над нею. Я сразу догадался почему – просто ему не хотелось потом их чистить.
– Много отступников, – неожиданно заговорил он, – очень много. Для Олимпа обстановка складывается отнюдь не блестяще. Но вам с Аннабет удалось отстоять и спасти лагерь. Не уверен, что следует благодарить вас за это.
– Это заслуга всех ребят.
Дионис пожал плечами.
– Тем не менее то, что вы двое предприняли, можно назвать весьма компетентными действиями. Можно даже сказать, успешными.
Мы подошли к стадиону, и Дионис указал на горевший костер. Около него, плечом к плечу с Клариссой, сидел высокий, похожий на испанца парень и рассказывал ей что-то смешное. Я узнал в нем Криса Родригеса, полукровку, который свихнулся после того, как побывал в лабиринте.
Я обернулся к Дионису.
– Вы излечили его?
– Душевные болезни – это моя специальность. Данный случай был несложным.
– Но… Но это ведь был добрый поступок. Так почему вы его совершили?
Бог иронически приподнял бровь.
– А я и есть добрый, разве ты не знал? Из меня просто изливаются потоки доброты, Перри Джонсон.
– Я не Джонсон.
– Возможно, такой выход нашло мое отцовское горе. Или мне пришло в голову предоставить этому Крису еще один шанс. Между прочим, настроение у Клариссы резко улучшилось.
– Зачем вы мне это рассказываете?
– Забери меня Аид, если я знаю. – Бог вина вздохнул. – Только запомни одно, юноша, – добрый поступок, случается, имеет такую же силу, как и меч. В облике смертного я ничего особенного собой не представлял: не герой, не великий атлет или там поэт. Я просто научился давить виноград и гнать из него вино. Люди в моей деревне потешались надо мной. Говорили, что я ни на что не гожусь. А посмотрели б они на меня сейчас! Да-а, иногда самое малое становится самым великим.
Он оставил меня раздумывать над этими словами. Я думал и иногда улыбался, наблюдая за Клариссой и Крисом, которые сидели у костра и, распевая смешную лагерную песню, держались за руки, полагая, что этого никто не видит.
Глава двадцатаяВечеринка принимает дурной оборот
Дальше лето покатилось без всяких передряг, и это казалось мне очень странным. Дни проходили в привычных лагерных занятиях: стрельба из лука, лазанье по стене, уроки верховой езды на пегасах. Играли в захват флага (хотя, не сговариваясь, старались не прятаться около Кулака Зевса). По вечерам приходили к лагерному костру, чтобы петь песни, устраивали состязания на колесницах и разыгрывали ребят из соседних домиков. Я много времени проводил с Тайсоном, мы возились с Миссис О’Лири, которая иногда принималась по ночам скулить, потому что скучала без своего прежнего хозяина. С Аннабет мы старались по возможности избегать друг друга. Конечно, мне было приятно находиться рядом с ней, но и немного обидно. Хотя и без нее тоже было плохо.
Мне хотелось поговорить с ней о Кроносе, но я не знал, как затронуть эту тему без того, чтобы разговор коснулся Луки. А об этом мне беседовать не хотелось. Да и Аннабет обрывала меня всякий раз, когда я упоминал его имя.
Так прошел весь июль. Четвертого июля мы, конечно, устроили торжественный праздник на берегу. Август обернулся такой жарой, что клубника на грядках сохла прямо на глазах. Наконец настал и последний день лагерной жизни. Вернувшись в наш домик после завтрака, я обнаружил на своей кровати письмо, в стандартной форме извещавшее меня о том, что каждого, кто останется в лагере после полудня, сожрут гарпии-чистильщицы.
В десять часов я уже стоял на вершине Холма полукровок, поджидая автобус, который должен был подбросить меня в город. Мы с Хироном договорились, что я оставлю Миссис О’Лири в лагере, он обещал о ней позаботиться, а Тайсон и я по очереди будем навещать ее зимой.
Я надеялся, что мы с Аннабет вместе доедем хотя б до Манхэттена, но она только небрежно помахала мне на прощание и равнодушным тоном сообщила, что хочет еще немного задержаться в лагере. Будет ухаживать за Хироном, пока его нога совсем не заживет, и продолжит понемногу работать с заметками Дедала, изучать оставленные на дисках записи, чем и занималась последние два месяца лета. А потом поедет к родителям в Сан-Франциско.
– Там есть одна частная школа… наверное, я в ней буду учиться, – объяснила она. – Почти уверена, что там окажется ужасно, но что поделаешь. – Аннабет пожала плечами.
– Ага, ну понятно… В общем, ты мне звони.
– Конечно позвоню, – неискренно пообещала она. – А если встречу…
И Аннабет замолчала. Ну вот, опять. Лука. Когда б она ни вспоминала его, перед ней разворачивался целый список огорчений, обид и непонимания.
– Аннабет, – попросил я, – расскажи мне, пожалуйста, о последних строках пророчества.
Ее взгляд скользнул в сторону леса, и она не ответила.
– «Будешь бродить в нескончаемой тьме лабиринта, – стал припоминать я самостоятельно. – Мертвый, предатель и прежде пропавший восстанут». Все так и было. Мы видели кучу воскресших мертвецов. Мы спасли Эфана Накамуру, но он оказался предателем. Мы разыскали Пана, которого до тех пор считали пропавшим.
Аннабет покачала головой, словно не хотела меня слушать.
– «От руки царя-призрака падет иль поднимется он», – настойчиво продолжал я. – Раньше я думал, что тут речь идет о Миносе, но нет, это не про него. Конечно, это про Нико. Приняв нашу сторону, он всех нас спас. А то место, где про «чадо последней надежды Афины», это про Дедала.
– Перси, прошу тебя, перестань.
– А слова «рухнет с героя последним дыханьем» теперь тоже становятся понятными. Дедал умер, чтобы разрушить лабиринт. Вот только самого последнего предложения я не знаю.
– «Рухнет с последним дыханьем героя»… – Аннабет чуть изменила строку, в глазах ее стояли слезы: – «И ты утратишь любовь, что хуже смерти порою»… Вот такая была последняя строчка. Что, теперь ты доволен?
Лучи солнца словно стали холоднее, чем были минуту назад.
– Ох, – пробормотал я, – выходит, Лука…
– Перси, я не знала, что означали эти слова. Я подумала, что… – Аннабет на минуту беспомощно замолчала, потом продолжала: – Долгие годы Лука был единственным, кому было до меня хоть какое-то дело, поэтому я и думала…
Не успела она договорить, как перед нами, совсем рядом, вдруг вспыхнул яркий свет, будто чья-то невидимая рука подняла в воздухе золотой занавес.
– Тебе не за что извиняться, моя дорогая.
На холме стояла высокая женщина в белоснежном одеянии, ее темные волосы были заплетены в косы.