– Обратно в Нью-Йорк, – сказал я. – Рейчел, ты можешь…
Я застыл. В паре метров впереди луч фонарика высветил затоптанную красную тряпку, лежащую на полу. Это была растаманская шапочка, та самая, в которой всегда ходил Гроувер.
Я поднял шапочку. Руки у меня тряслись. Шапочка выглядела так, словно на нее наступили большим грязным башмаком. После всего, через что я прошел сегодня, мысль о том, что еще и с Гроувером что-то случилось, была невыносимой.
И тут я заметил кое-что еще. Пол пещеры размок от воды, капающей со сталактитов. И на нем виднелись большие следы, похожие на следы Тайсона, и отпечатки поменьше – козлиные копытца. Следы вели налево.
– Надо идти за ними, – решил я. – Они проходили здесь. И, похоже, недавно.
– А как же Лагерь полукровок? – спросил Нико. – Времени-то нет!
– Надо их найти! – произнесла Аннабет. – Это наши друзья!
Она взяла затоптанную шапочку Гроувера и побрела вперед.
Я пошел следом, заранее готовясь к худшему. Тоннель оказался коварным. Он спускался вниз под самыми странными углами и был скользким от влаги. Мы больше скользили и оступались, чем шли вперед.
Наконец мы спустились и очутились в большой пещере с громадными колоннами сталагмитов. Пещеру делила пополам подземная река, и на берегу реки сидел Тайсон, держащий на коленях Гроувера. Глаза у Гроувера были закрыты.
– Тайсон! – завопил я.
– Перси! Скорей!
Мы подбежали к нему. Слава богам, Гроувер был жив, но дрожал всем телом, как будто он замерз до смерти.
– Что случилось? – спросил я.
– Ой, много всего… – пробормотал Тайсон. – Большая змея. Большие собаки. Люди с мечами. Но потом… мы пришли сюда. Гроувер обрадовался. Он побежал. Потом мы пришли в эту пещеру, а он взял и упал. Вот так вот.
– А он ничего не говорил? – спросил я.
– Он сказал «Мы уже близко». А потом ударился головой о камни.
Я опустился на колени рядом с ним. Единственный раз, когда я видел, чтобы Гроувер потерял сознание, был в Нью-Мехико, когда он ощутил присутствие Пана.
Я посветил фонариком по стенам пещеры. Заблестели скалы. В дальнем конце находился вход в другую пещеру, по сторонам которого возвышались гигантские колонны из хрусталя, выглядевшие как бриллиантовые. И там, в этой пещере…
– Гроувер! – сказал я. – Очнись!
– Ы-ы-ы-ы-ы-ы…
Аннабет опустилась на колени рядом с ним и плеснула ему в лицо ледяной водой из реки.
– Ай! Тьфу!
Гроувер заморгал.
– Перси? Аннабет? А где…
– Все в порядке, – произнес я. – Ты отрубился. Не вынес его присутствия.
– Я… я помню. Пан!
– Ага, – кивнул я. – Вон там, в той пещере – нечто очень могущественное.
Я быстро всех перезнакомил: Тайсон и Гроувер никогда не виделись с Рейчел. Тайсон сказал Рейчел, что она миленькая, отчего ноздри у Аннабет раздулись, как будто она вот-вот пыхнет огнем.
– Короче, – сказал я. – Гроувер, пошли! Обопрись на меня.
Мы с Аннабет помогли ему встать, и все вместе перешли вброд подземную реку. Течение было сильное. Вода доходила до пояса. Сам я усилием воли заставил себя остаться сухим – оч-чень полезная способность, – но остальным от этого было не легче, и даже я ощущал холод, как будто в пургу.
– По-моему, это Карлсбадские пещеры, – проговорила Аннабет, стуча зубами. – Быть может, их неисследованная часть.
– А ты откуда знаешь?
– Карлсбад же в Нью-Мехико, – пояснила она. – Это объяснило бы то, что случилось прошлой зимой.
Я кивнул. Гроувер потерял сознание именно тогда, когда мы пересекали Нью-Мехико. Тогда он оказался ближе всего к могуществу Пана.
Мы выбрались на берег и пошли дальше. По мере того, как мы приближались к хрустальным столпам, я начинал чувствовать могущество, исходящее из соседней пещеры. Я уже бывал в присутствии богов, но это было не то. Кожу покалывало от живой энергии. Усталость куда-то делась, как будто я хорошенько выспался. Я ощущал, как наливаюсь силой, точно растение в замедленной съемке. И запах, исходящий из пещеры, не имел ничего общего с подземной сыростью. Пахло деревьями, травой, жарким летним днем.
Гроувер заскулил от возбуждения. Я был слишком ошеломлен, чтобы говорить. Даже у Нико как будто язык отнялся. Мы вступили в пещеру, и Рейчел сказала:
– Ух, ты-и!
На стенах мерцали кристаллы: красные, зеленые, голубые. В странном свете росли великолепные растения: гигантские орхидеи, цветы, похожие на звезды, лозы, отягощенные оранжевыми и пурпурными гроздьями, вьющиеся среди кристаллов. Пол пещеры был выстелен мягким зеленым мхом. Потолок над головой был выше, чем в соборе, и сверкал, как целая галактика звезд. В центре пещеры стояло ложе в римском стиле, позолоченного дерева, изогнутое в форме буквы U, с бархатными подушками. Вокруг него, развалившись, возлежали животные – те животные, которых давно уже не существует. Была там и птица-дронт, и нечто похожее на помесь волка с тигром, и громадный грызун, праматерь всех морских свинок, а позади ложа бродил, обрывая хоботом гроздья ягод, лохматый мамонт.
На ложе лежал старый сатир. Он смотрел на нас глазами, голубыми, как небо. Его курчавые волосы были белыми, как и заостренная бородка. И даже козий мех у него на ногах подернулся сединой. Рога у него были громадные: блестящие, коричневые и кривые. Да уж, такие рога ни под какой шапочкой не спрячешь! На шее у него висела тростниковая свирель.
Гроувер подошел к ложу и пал на колени.
– Владыка Пан!
Бог улыбнулся ласково, но в глазах у него виднелась печаль.
– Гроувер! Мой милый, мой отважный сатир! Как долго я тебя ждал!
– Я… я заблудился, – виновато проговорил Гроувер.
Пан рассмеялся. Это был чудный смех: словно первый порыв весеннего ветерка, от него вся пещера исполнилась надежды. Тигроволк вздохнул и положил голову богу на колени. Птица-дронт принялась ласково поклевывать копыта бога. Из глубины клюва у нее слышались странные звуки. Я мог бы поклясться, что она мурлычет «От улыбки станет всем светлей»[18].
Но Пан все равно выглядел усталым. Вся его фигура мерцала, как будто он состоял из Тумана.
Я обратил внимание, что мои друзья преклонили колени. Лица у них были благоговейные и завороженные. Я тоже опустился на колени.
– Ваш дронт что-то напевает, – глупо заметил я.
Глаза у бога лукаво блеснули.
– Да, это моя Деде. Моя маленькая актриса!
Дронт-Деде, похоже, обиделась. Она клюнула Пана в коленку и замурлыкала нечто, напоминающее похоронный марш.
– Как же тут красиво! – воскликнула Аннабет. – Красивее, чем в любом здании, что когда-либо было построено.
– Рад, что тебе тут нравится, милая, – сказал Пан. – Это одно из последних диких мест в мире. Мои владения наверху, боюсь, уже исчезли. Остаются лишь анклавы, крохотные клочки жизни. Вот этот останется непотревоженным… чуть дольше остальных.
– Владыка, – произнес Гроувер, – прошу тебя, вернись со мной обратно! Старейшины глазам своим не поверят! Они будут так рады! Ты сможешь спасти леса!
Пан положил руку на голову Гроуверу и взъерошил его курчавые волосы.
– Ты так молод, Гроувер. Так благороден, так предан. Думаю, я сделал правильный выбор.
– Выбор? – переспросил Гроувер. – Я… я не понимаю…
Фигура Пана мигнула, на секунду развеялась дымом. Гигантская морская свинка с испуганным визгом шмыгнула под ложе. Мохнатый мамонт нервно всхрапнул. Деде сунула голову под крыло. Но тут Пан возник снова.
– Я проспал многие века, – проговорил бог с несчастным видом. – И сны мои были мрачны. Я пробуждаюсь лишь ненадолго, и с каждым разом пробуждения мои все короче. Теперь конец уже близок.
– Как?! – воскликнул Гроувер. – Нет же, нет! Вот же он ты!
– Милый мой сатир, – улыбнулся Пан, – я ведь уже пытался сказать это миру, две тысячи лет тому назад. Я объявил об этом Лизасу, сатиру, очень похожему на тебя. Он жил в Эфесе и попытался сообщить об этом всему миру.
Глаза у Аннабет расширились.
– То древнее предание! О том, как моряк проплывал вдоль побережья Эфеса и услышал голос, взывающий с берега: «Объяви, что великий бог Пан умер!»[19]
– Но это же была неправда! – сказал Гроувер.
– Ваш род так этому и не поверил, – произнес Пан. – Славные, упрямые сатиры отказались смириться с моим уходом. И я люблю вас за это, но вы лишь отдалили неизбежное. Вы лишь продлили мою долгую и мучительную кончину, мой темный сумеречный сон. Этому пора положить конец.
– Нет! – Голос у Гроувера задрожал.
– Милый Гроувер, – проговорил Пан, – ты должен принять истину. Вот твой спутник, Нико – он понимает.
Нико медленно кивнул.
– Он умирает. Ему давно уже следовало умереть. Это… это скорее воспоминание.
– Но боги же не могут умереть! – сказал Гроувер.
– Они могут исчезнуть, – ответил Пан, – когда уходит все, что они воплощали. Когда они лишаются власти и их святыни гибнут. Милый мой Гроувер, глуши теперь осталось так мало, она так раздроблена, что никакому богу ее не спасти. Царство мое ушло. Вот почему мне нужно, чтобы ты доставил весть. Возвращайся к Совету. Скажи сатирам, и дриадам, и прочим духам живой природы, что великий бог Пан действительно умер. Расскажи им о моем уходе. Им больше не стоит ждать, что я приду и спасу их. Я не могу. Спастись вы можете только сами. Каждому из вас следует…
Он запнулся и, нахмурив брови, уставился на птицу-дронта, которая снова что-то замурлыкала себе под нос.
– Ну что ты делаешь, Деде? – осведомился Пан. – Ты опять поешь «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»?[20]
Деде посмотрела на него с невинным видом и поморгала желтыми глазками.
Пан вздохнул.
– Кругом сплошной цинизм. Но, как я уже говорил, милый Гроувер, каждому из вас придется внять моему призыву.
– Нет… нет! – всхлипнул Гроувер.
– Мужайся, – велел Пан. – Ты меня нашел. А теперь тебе придется меня отпустить. И унаследовать мой дух. Бог больше не может его хранить. Его придется взять на себя вам всем.