– Разумно, – согласился я. – Но, надеюсь, нам не придется стать врагами.
Он потупился.
– Ты извини, что я вел себя по-свински. Надо было послушаться тебя, насчет Бьянки.
– Кстати… – я выудил кое-что из кармана. – Тайсон это нашел, пока мы прибирались в домике. Я подумал, вдруг тебе пригодится.
Я протянул ему оловянную фигурку Аида – статуэтку из «Мифов и магии», которую Нико оставил зимой, убегая из лагеря.
Нико замялся.
– Я в это больше не играю. Это для маленьких.
– У него сила атаки – четыре тысячи! – вкрадчиво заметил я.
– Пять тысяч, – поправил меня Нико. – Но только если противник атакует первым.
Я улыбнулся.
– Может быть, иногда все-таки можно побыть маленьким.
Я бросил ему статуэтку.
Нико несколько секунд разглядывал ее, держа на ладони, потом сунул в карман.
– Спасибо.
Я протянул ему руку. Он нехотя пожал ее. Рука у него была ледяная.
– Мне многое нужно исследовать, – сказал он. – И кое-что из этого… Короче, если узнаю что-то полезное, я дам тебе знать.
Я не был уверен, что правильно его понял, но кивнул.
– Ты не пропадай, Нико.
Он повернулся и пошел в лес. Тени как будто тянулись к нему на ходу, словно ждали его внимания.
Голос у меня за спиной произнес:
– Вот пошел весьма расстроенный молодой человек.
Я обернулся и обнаружил, что за спиной у меня стоит Дионис, по-прежнему в черном костюме.
– Идем, пройдемся, – позвал он.
– Куда это? – подозрительно спросил я.
– Да до костра, – сказал он. – Я почувствовал себя несколько лучше и решил немного поболтать с тобой. Ты всегда ухитряешься испортить мне настроение.
– Ну, спасибочки…
Мы молча шли по лесу. Я обратил внимание, что Дионис шагает по воздуху: его блестящие черные туфли не касались земли. Наверно, он не хотел их запачкать.
– Слишком много предательств, – произнес он. – Похоже, дела Олимпа плохи. Однако вы с Аннабет сумели спасти этот лагерь. Даже не знаю, стоит ли тебя благодарить.
– Это был результат совместных усилий.
Он пожал плечами.
– Невзирая ни на что, я полагаю, что вы двое более или менее справились с делом. Я подумал, что тебе следует знать: это нельзя назвать полным провалом.
Мы дошли до амфитеатра, и Дионис указал на наш лагерный костер. Кларисса сидела плечом к плечу с высоким парнем-латиносом, который явно рассказывал ей какой-то анекдот. Это был Крис Родригес, полукровка, сошедший с ума в Лабиринте.
Я обернулся к Дионису.
– Это вы его исцелили?
– Я специалист по безумию. Это было проще простого.
– Но… вы взяли и сделали доброе дело. Почему?
Он вскинул бровь.
– Да я вообще добрый! Доброта так и прет. А ты разве не замечал, Перри Йоханссон?
– Ну-у…
– Может, я был огорчен гибелью сына. Может, я подумал, что этому парню, Крису, стоит дать еще один шанс. Во всяком случае, это, кажется, улучшило настроение Клариссы.
– А зачем вы мне это говорите?
Бог вина вздохнул.
– Аид его знает. Но запомни, мальчик: добрые поступки иногда бывают сильнее меча. Когда я был смертным, я не был ни хорошим бойцом, ни атлетом, ни поэтом. Я всего лишь делал вино. Люди из моей деревни надо мной потешались. Они говорили, что из меня не выйдет толку. А теперь погляди, чего я добился! Иногда мелочи помогают достичь многого.
И он оставил меня одного размышлять над его словами. И, глядя на то, как Кларисса с Крисом распевают дурацкую походную песню и держатся за руки в темноте, думая, будто их никто не видит, я невольно улыбнулся.
Глава двадцатаяМой день рождения принимает мрачный оборот
Остаток лета прошел как-то странно: все было нормально. Мы занимались обычными повседневными делами: стрельбой из лука, скалолазанием, ездой на пегасах. Играли в захват флага (хотя от Зевсова Кулака все старались держаться подальше). Вечерами пели у костра, устраивали гонки на колесницах, делали пакости соседним домикам. Я много времени проводил с Тайсоном, играл с Миссис О’Лири, но она все равно выла по ночам, тоскуя по старому хозяину. С Аннабет мы старались держаться на расстоянии. Мне было приятно с ней общаться, но в то же время это было как-то болезненно. Но и без нее мне тоже было плохо.
Мне хотелось поговорить с ней о Кроносе, но теперь этого нельзя было сделать, не упоминая Луку. А о Луке говорить было нельзя. Аннабет затыкала мне рот всякий раз, как всплывало его имя.
Миновал июнь. Четвертого июля, в День независимости, мы устроили на пляже фейерверк. Август выдался таким жарким, что клубника в поле запекалась прямо на кустах. Наконец наступил день отъезда из лагеря. После завтрака на моей кровати появилось стандартное извещение, что, если я еще буду здесь после полудня, меня сожрут гарпии-уборщицы.
В десять часов я стоял на вершине Холма Полукровок и ждал машину, которая должна была отвезти меня в город. Миссис О’Лири я договорился оставить в лагере: Хирон обещал, что за ней присмотрят. Мы с Тайсоном должны были по очереди навещать ее в течение года.
Я надеялся, что Аннабет поедет на Манхеттен вместе со мной, но она просто пришла меня проводить. Она сказала, что договорилась побыть в лагере подольше. Она будет ухаживать за Хироном, пока у него нога не заживет, и продолжать заниматься ноутбуком Дедала, в котором она непрерывно копалась предыдущие два месяца. А потом она вернется к отцу в Сан-Франциско.
– Там есть частная школа, я буду туда ходить, – сказала Аннабет. – Наверно, мне там не понравится, но…
Она пожала плечами.
– Ага, ну, это, позвони тогда, ладно?
– Конечно, – кивнула она, не очень искренне. – И я буду смотреть, не появится ли…
Ну вот, опять! Лука. Она даже имени его не могла произнести, не открыв огромный ящик боли, тревоги и гнева.
– Аннабет, – спросил я, – а что там было в конце пророчества?
Она устремила взгляд на дальний лес и ничего не ответила.
– «Ты во тьму бесконечных тоннелей войдешь… – начал вспоминать я. – Мертвеца, подлеца и потерю найдешь». Ну, мертвых там было предостаточно. А подлец – это, похоже, Этан Накамура, который нас в конце концов предал. Ну, а потеря – это бог Пан, чей дух мы пробудили.
Аннабет замотала головой, словно хотела, чтобы я замолчал.
– «Царь призраков смерть иль победу несет», – упорно продолжал я. – И «царь призраков» – это не Минос, как я думал. Это Нико. Он встал на нашу сторону, и этим нас спас. Ну, а «Смертный бой дитя Афины ждет» – тут речь о Дедале.
– Перси…
– «Кончина героя заклятье развеет». Ну, теперь понятно. Дедал умер, чтобы разрушить Лабиринт. А вот последняя строчка…
– «Утратишь любовь с тем, что смерти страшнее».
В глазах у Аннабет стояли слезы.
– Вот тебе последняя строчка, Перси! Ну что, доволен теперь?
Солнце вдруг сделалось холоднее, чем было только что.
– А-а, – сказал я. – Значит, Лука…
– Перси, я же не знала, о чем это пророчество! Я… я не знала, а вдруг…
Она беспомощно запнулась.
– Мы с Лукой… он же много лет был единственным, кому я действительно была небезразлична. И я подумала…
Но прежде, чем она договорила, рядом с нами появилась полоска света, как будто кто-то отдернул висящую в воздухе золотую занавеску.
– Тебе не за что извиняться, дорогая!
На холме стояла высокая женщина в белом платье, с темной косой, переброшенной через плечо.
– Гера! – сказала Аннабет.
Богиня улыбнулась.
– Ты нашла ответ. Я знала, что ты это сделаешь. Ваш поход окончился удачно.
– Удачно?! – воскликнула Аннабет. – Луки больше нет. Дедал умер. Пан умер. Что же тут уда…
– Наша семья в безопасности, – заявила Гера. – А те, другие – не стало их, ну, оно и к лучшему. Я тобой горжусь.
Я стиснул кулаки. Мне просто не верилось, что она говорит такое.
– Это ведь вы заплатили Гериону за то, чтобы он нас пропустил через ранчо, верно?
Гера пожала плечами. Ее платье замерцало всеми цветами радуги.
– Я хотела вам чем-нибудь помочь.
– А на Нико вам было плевать! Вы были бы только рады видеть, как его отдадут титанам!
– Да ладно тебе! – Гера небрежно повела рукой. – Сын Аида сам сказал: никому он не нужен. Он не наш.
– Прав был Гефест, – проворчал я. – Вы заботитесь только о своей идеальной семье, а настоящие живые люди вам по фиг. И боги тоже.
Ее глаза грозно блеснули.
– Берегись, сын Посейдона! В Лабиринте я заботилась о тебе куда больше, чем ты думаешь. Я была рядом с тобой, когда ты сражался с Герионом. Это я направила твою стрелу. Я послала тебя на остров Калипсо. Я открыла путь в гору титанов. Аннабет, дорогая, ну ведь ты-то понимаешь, как сильно я вам помогала! Я бы не отказалась от жертвоприношения за свои труды.
Аннабет стояла неподвижно, как статуя. Она могла бы сказать «спасибо». Могла бы пообещать бросить кусочек жареного мяса в жаровню для Геры, и забыть все это, как страшный сон. Но Аннабет упрямо стиснула зубы. Она выглядела точь-в-точь как тогда, когда она говорила со сфинксом – как будто она не согласна принять самый простой ответ, даже если это сулит ей серьезные неприятности. Я понял, что это – одна из тех черт, которые мне сильнее всего нравятся в Аннабет.
– Перси прав.
Она повернулась к богине спиной.
– Вы сами – не наша, владычица Гера. Так что спасибо, конечно… но нет, спасибо.
Оскал Геры был страшнее, чем у любой эмпусы. Ее фигура засветилась.
– Ты пожалеешь об этом оскорблении, Аннабет! Очень сильно пожалеешь.
Я отвернулся: богиня приняла свой подлинный божественный облик и исчезла во вспышке света.
На холме снова воцарился покой. На сосне дракон Пелей дремал под золотым руном, так, будто ничего и не случилось.
– Извини, – сказала мне Аннабет. – Мне… мне пора назад. Потом свяжемся.
– Слушай, Аннабет…
Я подумал о горе Сент-Хеленс, об острове Калипсо, о Луке и Рейчел Элизабет Дэр, и о том, как вдруг все сделалось сложно. Мне хотелось сказать Аннабет, что мне на самом деле вовсе не хочется быть так далеко от нее.