Аннабет подняла брови.
– Эй, не срывай на мне зло! И формально он и есть чудовище.
– Но ты же сама позволила ему войти в лагерь.
– Потому что это был единственный способ спасти твою жизнь! То есть… Прости, Перси. Я не думала, что Посейдон признает его. Циклопы – самые лживые, коварные…
– Он не такой! И вообще, что ты имеешь против циклопов?
У Аннабет покраснели уши. У меня возникло ощущение, что она чего-то недоговаривает и это что-то плохое.
– Просто забудь об этом, – сказала она. – Что там у нас с осью для колесницы?..
– Ты так с ним обращаешься, как будто он какое-то мерзкое отродье, – возмутился я. – Он спас мне жизнь.
Аннабет отшвырнула карандаш и встала.
– Тогда, может быть, тебе следует придумывать чертеж колесницы вместе с ним.
– Может, и следует.
– Ну и прекрасно!
– Ну и прекрасно!
Она убежала, а я остался сидеть на берегу, чувствуя себя еще хуже, чем раньше.
Следующие несколько дней я пытался не думать о своих проблемах.
Силена Борегард, одна из самых симпатичных девчонок, живших в домике Афродиты, дала мне мой первый в жизни урок езды на пегасах. Она объяснила, что существует только один бессмертный крылатый конь по имени Пегас, который по сию пору бродит на воле где-то на небесах, но за многие тысячи лет он породил множество отпрысков, не таких быстрых и героических, но всех их назвали в честь первого величайшего прародителя.
Поскольку я сын морского бога, мне никогда не нравилось подниматься в воздух. Мой отец соперничал с Зевсом. Так что я старался держаться от территории владыки небес как можно дальше.
Но с полетом на крылатом коне все обстояло по-другому. Я нервничал гораздо меньше, чем в самолете. Может, потому, что мой отец создал лошадей из морской пены, так что пегасы представляли собой… нейтральную территорию. Я понимал, о чем они думают. И совсем не удивлялся, когда мой пегас скакал над вершинами деревьев или гнался за стаей чаек в облаках.
Проблема заключалась в том, что Тайсон тоже хотел кататься на «куриных пони», но пегасы бросались врассыпную, стоило только ему приблизиться. Я мысленно внушал им, что Тайсон ни за что их не обидит, но, кажется, они мне не верили. От огорчения Тайсон рыдал.
Только у Бекендорфа из домика Гефеста не возникало никаких трудностей с Тайсоном. Бог-кузнец всегда трудился вместе с циклопами в своих кузницах, так что Бекендорф взял Тайсона с собой в оружейную, чтобы обучить работать с металлом. Он сказал, что запросто научит моего «братишку» делать всякие волшебные предметы.
После обеда я тренировался на арене вместе с обитателями домика Аполлона. Я всегда был хорош в фехтовании. Говорили даже, что я лучший из всех обитателей лагеря за последние несколько сотен лет, кроме разве что Луки. Меня вечно сравнивали с Лукой.
Я с легкостью побеждал парней из команды Аполлона. Мне бы следовало попробовать свои силы против бойцов из домиков Ареса и Афины, потому что они слыли лучшими мечниками. Но с Клариссой и ее собратьями я не ладил, а после нашей ссоры мне не хотелось видеть Аннабет.
Я ходил на стрельбище, хотя стрелок из меня никудышный, а без Хирона занятия казались скучными. В артистической мастерской я начал ваять бюст Посейдона, но он слишком скоро стал походить на Сильвестра Сталлоне, так что я бросил это дело. Когда пришло время взбираться на скалу для лазания, я уже кипел, как вулкан перед извержением. А вечером я ходил патрулировать границы. Хоть Тантал и настаивал на том, что нам не стоит предпринимать попытки защитить лагерь, некоторые ребята потихоньку продолжали выходить в дозор по очереди в свободное время.
Я сидел на вершине Холма полукровок и смотрел, как дриады ходят туда-сюда и поют песни умирающей сосне. Сатиры принесли свои тростниковые дудочки и наигрывали волшебные мелодии, перекликающиеся со звуками природы, и на какое-то время сосновые иголки перестали опадать. Цветы на холме заблагоухали еще сладостнее, трава зазеленела ярче, но, как только музыка прекратилась, в воздухе вновь разлилась болезнь. Словно отрава, впитавшись в корни деревьев, поразила весь холм, и теперь он умирал.
Чем дольше я там сидел, тем больше сердился.
Все это дело рук Луки. Я помнил его хитрую улыбку, шрам, оставленный на его лице когтем дракона. Он делал вид, будто мы друзья, а сам все это время был самым преданным слугой Кроноса.
Я посмотрел на свою ладонь. Шрам, которым Лука меня наградил прошлым летом, бледнел, но я все еще его видел – белая рана в форме звезды в том месте, где меня ужалил его скорпион.
Я подумал о том, что мне сказал Лука прямо перед тем, как попытался убить: «Прощай, Перси. Наступает новый Золотой век. И тебе в нем нет места».
По ночам мне снился Гроувер.
Иногда только отзвуки его голоса. Однажды я услышал, как он говорит: «Оно здесь».
А в другой раз: «Ему нравятся овцы».
Я подумывал, не рассказать ли о своих снах Аннабет, но как бы это выглядело? Я имею в виду: «Ему нравятся овцы?» Она бы подумала, что я сошел с ума.
Вечером накануне гонки мы с Тайсоном закончили нашу колесницу. Она получилась чертовски крутая. Металлические части Тайсон сам выковал в кузнице, а я зачистил шкуркой деревянные и собрал повозку. Мы сделали ее бело-голубой, с узором из волн на бортах, а спереди нарисовали трезубец. Мы проделали такую работу, что казалось только справедливым, если Тайсон поедет вместе со мной в качестве воина, хотя я знал, что лошадям это не понравится, а из-за немалого веса Тайсона мы только потеряем в скорости.
Когда мы уже укладывались спать, Тайсон сказал:
– Ты сердишься?
Тут я осознал, что хмурюсь.
– Неа. Я не сержусь.
Он улегся на свою кровать и какое-то время лежал тихо в темноте. Он был слишком длинным для обычной постели. Потом он вдруг натянул на плечи одеяло, так что ноги высунулись наружу.
– Я чудовище.
– Не говори так.
– Но это ничего. Я буду хорошим чудовищем. Тогда тебе будет не из-за чего сердиться.
Я не нашелся что ответить. Просто смотрел в потолок и чувствовал себя так, будто медленно умираю вместе с деревом Талии.
– Дело в том… У меня просто никогда раньше не было брата. – Я изо всех сил старался, чтобы голос не дрожал. – Для меня все слишком сильно изменилось. И я волнуюсь за лагерь. И другой мой друг, Гроувер… возможно, сейчас в опасности. У меня постоянно такое чувство, как будто я должен что-то сделать, как-то помочь, но я не знаю как.
Тайсон ничего не сказал.
– Прости, – решился я. – Это не твоя вина. Я злюсь на Посейдона. Мне кажется… что он хотел смутить меня, как будто он нас сравнивает или что-то в этом роде, а я не понимаю почему.
Послышался низкий гудящий звук. Тайсон храпел.
Я вдохнул.
– Спокойной ночи, здоровяк.
И тоже закрыл глаза.
Мне приснился Гроувер в подвенечном платье.
На его фигуре платье сидело так себе. Подол слишком длинный и весь в пятнах засохшей грязи. Вырез слишком глубокий. Лицо моего друга скрывала изорванная вуаль.
Он стоял в темной пещере, освещенной только факелами. В одном углу располагалась раскладушка, в другом – старинный ткацкий станок с натянутым на раме незаконченным белым полотном.
Гроувер смотрел прямо на меня, как будто я телепрограмма, начала которой он долго и с нетерпением ждал.
– Слава богам! – взвыл он. – Ты меня слышишь?
Мое сонное сознание реагировало медленно. Я продолжал оглядываться по сторонам, рассматривая сталактиты на потолке; воняло овцами и козами, откуда-то доносилось рычание, ворчание и блеяние, кажется, эти звуки раздавались из-за валуна размером с холодильник, которым был завален единственный выход из комнаты. Очевидно, за этой «дверью» скрывалась пещера побольше.
– Перси? – позвал Гроувер. – Пожалуйста, у меня нет сил передавать мысли лучше. Ты должен меня услышать!
– Я тебя слышу, – ответил я. – Гроувер, что происходит?
За каменной глыбой чудовищный голос позвал:
– Мулипусечка! Ты уже закончила?
Гроувер вздрогнул и ответил тоненьким фальцетом:
– Нет еще, любимый! Осталось еще несколько дней!
– Хрр! Но ведь уже прошло две недели!
– Нет-нет, лапочка. Всего пять дней. Так что осталось еще двенадцать.
Находящийся по ту сторону монстр замолк, видимо, пытаясь считать. Очевидно, с арифметикой у него было еще хуже, чем у меня, потому что он прорычал:
– Ну ладно, но поторопись! Я хочу ЗАГЛЯНУТЬ под вуаль, хе-хе-хе.
Гроувер снова повернулся ко мне.
– Ты должен мне помочь! Времени в обрез! Я заперт в этой пещере. На острове посреди моря.
– Где?
– Я точно не знаю! Я прибыл во Флориду и повернул налево.
– Что? Как ты…
– Это ловушка! – перебил Гроувер. – Вот почему сатиры никогда не возвращались из этого путешествия. Это пастух, Перси! И оно у него! Его волшебная сила так велика, что оно пахнет как великий бог Пан! Сатиры приходят сюда и попадают в ловушку, их съедает Полифем!
– Поли-кто?
– Циклоп! – в отчаянии выпалил Гроувер. – Я почти спасся. Добежал до «Святого Августина».
– Но он преследовал тебя, – вспомнил я свой первый сон. – Он загнал тебя в магазин свадебных платьев.
– Точно, – вздохнул Гроувер. – Наверное, тогда у меня впервые получилось мысленно выйти с тобой на связь. Слушай, я пока жив только благодаря этому подвенечному платью. Монстру кажется, что я вкусно пахну, но я ему сказал, что это просто духи с ароматом козлов. Слава богам, он плохо видит. Он наполовину слеп с тех пор, как кто-то подбил ему глаз. Но он скоро поймет, что я такое. Он дал мне всего две недели, чтобы закончить приготовления к свадьбе, и он теряет терпение!
– Постой-ка. Этот циклоп думает, что ты…
– Да! – взвыл Гроувер. – Он считает, что я циклопиха, и хочет на мне жениться!
При других обстоятельствах я бы расхохотался, но Гроувер говорил абсолютно серьезно. Он трясся от страха.