Она покрутила кольцо на шнурке:
– Это тебя не касается.
– Ясно. – Повисла неловкая пауза. – Значит… если я захочу, то могу прямо сейчас уйти отсюда?
– Это самоубийство, но ты можешь, если получишь разрешение мистера Ди или Хирона. Но они не дадут разрешения до конца летнего обучения, если только…
– Если только?
– …тебя не решат отправить в квест. Но такое случается крайне редко. В последний раз… – Она замолчала. По ее тону я понял, что в последний раз все закончилось плохо.
– Когда я болел, – сказал я, – а ты кормила меня этой штукой…
– Амброзией.
– Да. Ты спросила про день летнего солнцестояния.
Плечи Аннабет напряглись:
– Так ты все же что-то знаешь?
– Вообще-то… нет. В прошлой школе я подслушал, как Гроувер говорил об этом с Хироном. Гроувер упомянул день летнего солнцестояния. Мол, у нас время на исходе. Что это значит?
Она сжала кулаки:
– Хотела бы я знать. Хирон и сатиры в курсе, но они мне не говорят. На Олимпе что-то случилось, что-то очень нехорошее. Но когда я была там в последний раз, мне показалось, что все нормально.
– Ты была на Олимпе?
– Некоторых ребят, живущих здесь круглый год, как Лука, Кларисса и я, водили туда на экскурсию в день зимнего солнцестояния. В это время боги устраивают ежегодный большой совет.
– Но… как вы туда добрались?
– По железной дороге Лонг-Айленда, как же еще? Доезжаешь до Пенсильванского вокзала, заходишь в Эмпайр-стейт-билдинг и поднимаешься на специальном лифте на шестисотый этаж. – Она посмотрела на меня с таким видом, будто я обязан это знать. – Ты ведь из Нью-Йорка?
– Да, конечно.
Насколько мне известно, в Эймпайр-стейт-билдинг всего сто три этажа, но я решил об этом промолчать.
– После той экскурсии, – продолжала Аннабет, – погода стала чудить, словно боги начали ссориться. Пару раз я слышала, как шепчутся сатиры. Но поняла только, что было украдено нечто важное. И если его не удастся вернуть до дня летнего солнцестояния, будет очень плохо. А потом появился ты, и я надеялась… Понимаешь… Афина ладит почти со всеми, кроме разве что Ареса. И конечно, они с Посейдоном соперничают. Но в остальном, я думала, мы с тобой сможем объединить усилия. Мне казалось, ты что-то знаешь.
Я покачал головой. Мне хотелось ей помочь, но я так проголодался, устал и был переполнен эмоциями, что не мог задавать больше вопросов.
– Я должна получить квест, – пробормотала себе под нос Аннабет. – Не такая уж я маленькая. Если бы они только рассказали мне, в чем дело…
Откуда-то запахло жареным мясом. Аннабет, наверное, услышала, как урчит у меня в животе. Она велела мне идти и сказала, что потом мы еще увидимся. Я оставил ее на причале. Она водила пальцем по перилам, словно чертя план битвы.
Ребята в одиннадцатом домике болтали и валяли дурака в ожидании ужина. Я впервые заметил, что многие из них похожи: остроносые, с высокими бровями и озорной улыбкой. Таких детей учителя обычно считают сорвиголовами. К счастью, на меня никто не обращал особого внимания, и я с рогом Минотавра в руках спокойно пробрался к своему месту и плюхнулся на пол.
Ко мне подошел староста Лука. Он был похож на других детей Гермеса. Сходство нарушал шрам на правой щеке, но улыбка его выдавала.
– Нашел тебе спальный мешок, – сказал он. – И стащил туалетные принадлежности из магазина.
Может, насчет последних он и пошутил, понять было невозможно.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– Не вопрос. – Лука сел рядом, прислонившись к стене. – Трудности в первый день?
– Мне здесь не место, – ответил я. – Я даже в богов не верю.
– Ну да, – кивнул он. – Никто поначалу не верит. А стоит начать верить – и что? Легче от этого не становится.
Горечь в его голосе удивила меня, ведь Лука казался веселым парнем. Глядя на него, можно было подумать, что ему по плечу что угодно.
– Значит, твой отец Гермес? – спросил я.
Он достал из кармана складной нож, и на миг мне показалось, что он ударит меня, но он просто счистил грязь с подошвы сандалии.
– Ага. Гермес.
– Вестник в крылатых сандалиях.
– Точно. Вестники. Медицина. Путешественники, торговцы, воры. Все, кто пользуется дорогами. Поэтому ты и оказался здесь, в гостеприимном одиннадцатом домике. Гермес не слишком разборчив в том, кому покровительствовать.
Я знал, что Лука не хотел меня обидеть. Он просто ушел в свои мысли.
– Ты когда-нибудь встречался с отцом? – спросил я.
– Один раз.
Больше вопросов я не задавал, понимая: если бы он захотел рассказать мне об этом, то рассказал бы. Но судя по всему, он не захотел. Может, эта история была как-то связана со шрамом на его щеке?
Лука посмотрел на меня и вымученно улыбнулся:
– Не волнуйся, Перси. Ребята в лагере по большей части отличные. В конце концов, мы все большая семья, ведь так? И заботимся друг о друге.
Похоже, он понимал, что я совершенно растерян, и я был ему благодарен: ведь парню его возраста – хоть бы и старосте – не пристало общаться с таким лузером-малолеткой, как я. Но Лука пригласил меня в свой домик и даже украл для меня туалетные принадлежности – ничего приятнее для меня сегодня никто не делал.
Я решился задать ему последний вопрос, очень важный, целый день не дающий мне покоя:
– Кларисса из домика Ареса смеялась над тем, что я недотягиваю до Большой тройки. И Аннабет… она два раза сказала, что я мог быть «тем самым». Что это значит?
Лука сложил нож:
– Ненавижу пророчества.
– Ты о чем?
Вокруг его шрама пролегли морщинки.
– Скажем так: я подпортил жизнь остальным. Последние два года, с тех пор как я провалил поход в сад Гесперид, Хирон никого не отпускает в квесты. Аннабет до смерти хочется отправиться за границы лагеря. Она достала этим Хирона, и как-то раз он сказал, что знает ее судьбу. Оракул дал ему пророчество. Хирон не стал раскрывать карты, но сказал, что ей пока не суждено отправиться в квест. Аннабет должна дождаться, пока… в лагере не появится некто особенный.
– Особенный?
– Не заморачивайся, парень, – сказал Лука. – Стоит новичку пересечь границу лагеря, как Аннабет думает, что это ее долгожданный знак. А теперь пошли, время ужина.
Едва он это сказал, как вдалеке прозвучал горн. Почему-то я был уверен, что трубили в раковину, хотя никогда прежде не слышал такого звука.
– Одиннадцатый, стройся! – громко скомандовал Лука.
Весь домик – около двадцати человек – высыпал в общий двор. Мы выстроились по старшинству, и я, понятное дело, оказался последним. Наружу стали выходить обитатели и других домиков, кроме трех пустых в конце и восьмого домика, который при дневном свете не был ничем примечателен, но сейчас, с заходом солнца, начал светиться серебром.
Мы поднялись по холму к обеденному павильону. С поляны к нам подтянулись сатиры. Из озера вышли наяды. Другие девчонки вышли из леса, причем в прямом смысле: я видел, как от ствола клена отделилась девочка лет девяти и вприпрыжку поскакала вверх по склону.
В общем, тут было около сотни ребят, несколько десятков сатиров и дюжина разных нимф и наяд.
В павильоне вокруг мраморных колонн зажгли факелы. В центре пылала огромная жаровня размером с ванну. У каждого домика был свой стол, накрытый белой скатертью с фиолетовой полосой по краю. Четыре стола пустовали, зато за столом одиннадцатого домика уместилась целая толпа. Мне пришлось устроиться на краешке скамьи, причем половина моего зада осталась висеть в воздухе.
Я заметил Гроувера, который сидел за двенадцатым столом вместе с мистером Ди, несколькими сатирами и двумя пухлыми мальчиками, очень похожими на директора. Хирон стоял в стороне: стол для пикника был слишком мал для кентавра.
Аннабет сидела за шестым столом вместе с серьезными спортивными ребятами, у которых были такие же, как у нее, серые глаза и медового цвета волосы.
Кларисса оказалась позади меня, за столом Ареса. Похоже, она забыла о том, что случилось, потому что вовсю хохотала и рыгала вместе с друзьями.
Наконец Хирон ударил копытом по мраморному полу павильона, и все замолчали. Он поднял стакан:
– За богов!
Все остальные тоже подняли стаканы:
– За богов!
Появились лесные нимфы с блюдами, на которых было полно еды: виноград, яблоки, земляника, сыр, свежий хлеб и да – жареное мясо! Мой стакан опустел, но Лука подсказал:
– Скажи ему, чего ты хочешь. Только не алкоголь, конечно.
– Вишневая кола, – сказал я.
Стакан наполнился шипучей карамельной жидкостью.
Тут мне в голову пришла идея:
– Синяя вишневая кола.
Шипучка окрасилась в ядовито-кобальтовый цвет.
Я осторожно сделал глоток. То, что надо. И выпил за маму.
Она не умерла, сказал я себе. По крайней мере, не навсегда. Она в Подземном мире. И если правда существует такое место, значит, однажды…
– Держи, Перси, – сказал Лука, подавая мне блюдо с копченой грудинкой.
Я положил грудинку себе на тарелку и уже хотел приняться за еду, как вдруг заметил, что все встают и несут свои тарелки к жаровне в центре павильона. «Может, пошли за десертом?» – подумал я.
– Пойдем, – позвал меня Лука.
Приблизившись к жаровне, я понял, что все берут что-нибудь с тарелки и бросают в огонь: самую спелую земляничину, самый сочный кусок говядины, самую теплую, блестящую от масла булочку.
Лука шепнул мне:
– Ритуальные жертвы богам. Им нравится запах.
– Шутишь?
Он серьезно посмотрел на меня, но мне просто не верилось, что бессмертному всемогущему существу может понравиться запах горелой еды.
Лука подошел к огню, поклонился и бросил в пламя гроздь крупного красного винограда.
– Гермес.
Настала моя очередь.
Знать бы еще, имя какого бога произнести.
Наконец я взмолился про себя: «Кем бы ты ни был, ответь мне. Прошу».
Я взял большой кусок грудинки и бросил в огонь.
Когда до меня долетел запах дыма, смеяться расхотелось.