Он сыграл пару нот, правда, выходило у него что-то, подозрительно похожее на песни Хилари Дафф.
Вместо того чтобы выйти на верный путь, я тут же врезался в дерево и заработал себе приличную шишку на голове.
Очередная суперсила, которой я не владел: инфракрасное зрение. Можно добавить в список.
Еще милю пришлось идти спотыкаясь, ругаясь и страдая, но потом впереди забрезжил свет: это были огни неоновой вывески. Запахло едой. Чем-то жареным, жирным и потрясающим. Я вдруг понял, что не ел ничего «вредного» с тех пор, как впервые оказался на Холме полукровок: в лагере мы питались виноградом, хлебом, сыром и самым постным на свете жареным мясом, которое готовили нимфы. Кое-кому просто необходим был двойной чизбургер.
Наконец мы вышли из леса на пустынную двухполосную дорогу. На противоположной стороне мы увидели закрытую заправку, побитый жизнью билборд с рекламой фильма 1990-х годов и единственное открытое заведение с той самой неоновой вывеской. Вот откуда так вкусно пахло.
Вопреки моим ожиданиям, это был не фастфуд, а один из странных придорожных магазинчиков с сувенирами, где продают садовые фигуры фламинго, деревянных индейцев, медведей-гризли, сделанных из цемента, и тому подобные штуки. Здание магазина оказалось длинным низким складом, окруженным бесчисленными статуями. Прочитать неоновую вывеску над входом я не мог, потому что если для моей дислексии и есть что-то хуже текста на английском, так это текст, написанный на английском красным светящимся курсивом.
Я смог разобрать что-то вроде «МАЗАИГН СОВАДХЫ ВОГНОМ ТЕШТУКИ МЭ».
– Что там написано? – спросил я.
– Не знаю, – ответила Аннабет.
Она так любила читать, что я совсем забыл, что у нее тоже дислексия.
Гроувер перевел:
– «Магазин садовых гномов тетушки Эм».
По обе стороны от входа, подтверждая сказанное на вывеске, стояли два садовых гнома из цемента: уродливые бородатые коротышки, они улыбались, подняв руки в приветственном жесте, словно позируя для фотографии.
Следуя за запахом гамбургеров, я перешел через дорогу.
– Эй… – запротестовал Гроувер.
– В магазине горит свет, – сказала Аннабет. – Может быть, он работает.
– Буфет, – мечтательно проговорил я.
– Буфет, – согласилась она.
– Вы совсем чокнулись?! – возмутился Гроувер. – Это место какое-то подозрительное.
Мы пропустили его слова мимо ушей.
Перед магазином расстилался настоящий лес из статуй: здесь были животные, дети и даже сатир, играющий на свирели, – все сделанные из цемента. При виде последнего Гроувер задрожал.
– Мее-е-е! – проблеял он. – Совсем как мой дядя Фердинанд!
Мы остановились перед дверью склада.
– Не стучи, – взмолился Гроувер. – Я чую монстров.
– У тебя нос забит вонью фурий, – возразила Аннабет. – Я чувствую только запах бургеров. А ты разве не голодный?
– Мясо, – с презрением фыркнул Гроувер. – Я вегетарианец.
– Ты ведь ешь энчилады с сыром и алюминиевые банки, – напомнил я.
– Это всё овощи. Да ладно вам, ребята. Давайте уйдем. Эти статуи… они на меня смотрят.
Дверь со скрипом открылась, и мы увидели высокую женщину с Ближнего Востока – по крайней мере мне показалось, что она с Ближнего Востока, из-за длинного черного платья, которое оставляло открытыми только кисти ее рук, и вуали, полностью скрывающей ее лицо. За черной сетчатой тканью сверкали ее глаза, но больше ничего разглядеть было невозможно. У нее были старушечьи руки кофейного цвета, правда, довольно изящные и с красивым маникюром, и я решил, что в молодости эта бабулька была хороша собой.
Акцент у нее тоже был похож на ближневосточный. Она сказала:
– Дети не должны гулять одни в столь поздний час. Где ваши родители?
– Они… э-э… – начала Аннабет.
– Мы сироты, – ответил я.
– Сироты? – переспросила женщина. В ее устах это слово прозвучало непривычно. – Ах, милые! Неужели?!
– Мы отстали от бродячего цирка, – продолжал я. – Мы там работаем. Шпрехшталмейстер[16] сказал, что, если мы отстанем, он встретит нас на заправке, но, наверное, забыл. А может быть, он имел в виду другую заправку. В общем, мы заблудились. У вас тут пахнет едой.
– Ах, милые мои! – воскликнула женщина. – Заходите, бедняжки. Я тетушка Эм. Идите в самый конец, там кафе.
Поблагодарив ее, мы вошли внутрь.
– Бродячий цирк? – шепнула мне Аннабет.
– Всегда нужна стратегия, ведь так?
– У тебя водоросли вместо мозгов.
Внутри склада оказалось еще больше статуй: люди в разных позах, в разной одежде и с разным выражением лиц. У меня промелькнула мысль, что сад должен быть внушительных размеров, чтобы разместить в нем хотя бы одну такую статую, так как все они были выполнены в полный рост. Но в основном я думал о еде.
Давай скажи, что я идиот, раз пошел в магазин странной тетки просто потому, что проголодался, – но иногда я действительно делаю что-то не подумав. И знал бы ты, как пахли бургеры тетушки Эм! Этот запах действовал как веселящий газ у дантиста: ни о чем другом ты просто не мог думать. Я почти не обращал внимания на то, как поскуливал Гроувер, на статуи, которые, казалось, провожали меня взглядом, и на то, что тетушка Эм заперла за нами дверь.
Мне хотелось поскорее добраться до кафе. И действительно, в дальнем конце склада оказалась стойка с фастфудом, грилем, газировкой, крендельками и сыром для начос. Здесь было все, чего можно пожелать, а рядом стояло несколько легких железных столиков.
– Прошу, садитесь, – сказала тетушка Эм.
– Потрясно, – восхитился я.
– Хм, – нерешительно проговорил Гроувер, – у нас нет денег, мэм.
Я уже хотел дать ему тычка под ребро, но тетушка Эм сказала:
– Нет-нет, детки. Не надо денег. Это же особый случай, да? Я хочу угостить таких милых сироток.
– Спасибо, мэм, – поблагодарила ее Аннабет.
Тетушка Эм замерла, как будто Аннабет сделала что-то не так, но через миг снова пришла в себя, и я решил, что мне просто показалось.
– Все в порядке, Аннабет, – ответила она. – У тебя такие красивые серые глаза, дитя.
Только позже я удивился, откуда она знала имя Аннабет, мы ведь так и не представились.
Хозяйка исчезла за стойкой и начала готовить. Мы не успели оглянуться, как она принесла пластмассовые подносы, на которых громоздились двойные чизбургеры, ванильные молочные коктейли и огромные порции картошки фри.
Я набросился на бургер с таким рвением, что чуть не забыл, как дышать.
Аннабет пила коктейль.
Гроувер ковырялся в картошке фри и поглядывал на бумажную подложку на подносе, которая, видимо, казалась ему аппетитной, но, судя по всему, он так и не успокоился и не мог проглотить ни кусочка.
– Что это шипит? – спросил он.
Я прислушался, но ничего не услышал. Аннабет покачала головой.
– Шипит? – переспросила тетушка Эм. – Должно быть, масло во фритюрнице. У тебя чуткий слух, Гроувер.
– Я пью витамины. Для слуха.
– Замечательно, – сказала она. – Прошу, не волнуйся.
Сама тетушка Эм ничего не ела. Она не снимала вуаль, даже когда готовила, и теперь продолжала сидеть в ней, подавшись вперед и переплетя пальцы, и наблюдала, как мы едим. Было немного неуютно оттого, что тебя разглядывает кто-то, чьего лица ты не видишь, но теперь я был сыт, меня стало клонить в сон, и я подумал, что в качестве благодарности нужно хотя бы немного пообщаться с нашей хозяйкой.
– Значит, вы продаете гномов, – начал я, стараясь показать, что мне это и правда интересно.
– О да, – сказала тетушка Эм. – И животных. И людей. Всё для сада. Индивидуальные заказы. Скульптуры, знаете ли, пользуются большим спросом.
– И много ли у вас покупателей?
– Ну, не то чтобы. С тех пор как построили автостраду… машины редко сюда сворачивают. Я ценю каждого клиента.
По шее у меня пробежали мурашки, будто кто-то смотрел на меня сзади. Я оглянулся, но увидел только статую девочки с пасхальной корзинкой в руках. Корзинка была сделана великолепно: редко встретишь садовую скульптуру такой тонкой работы. Но с лицом девочки было что-то не так. На нем читался испуг – нет, даже ужас.
– Ах, – печально вздохнула тетушка Эм. – Ты заметил мои не самые удачные творения. Они испорчены. И не продаются. Лица – это самое сложное. Всегда.
– Вы сами делаете эти статуи? – спросил я.
– О да. Когда-то две мои сестры помогали мне с бизнесом, но их больше нет: тетушка Эм осталась совсем одна. У меня есть только статуи. Поэтому-то я их и делаю. С ними не так одиноко. – В ее голосе звучала такая искренняя и глубокая печаль, что мне стало ее жалко.
Аннабет перестала есть. Она подалась вперед и спросила:
– Две сестры?
– Это страшная история, – сказала тетушка Эм. – Не для детских ушей. Понимаешь, Аннабет, одна злая женщина позавидовала мне. Это было давным-давно, когда я была молода. У меня был… ну, знаешь, парень, и эта злая женщина решила нас разлучить. Она учинила нечто ужасное. Мои сестры не бросили меня. Они несли вместе со мной мое тяжкое бремя, пока могли, но в конце концов скончались. Угасли. Выжила только я – но какой ценой! Какой ценой!
Я не совсем понимал, о чем она говорит, но мне было ее жаль. Мои веки становились все тяжелее, после еды хотелось поспать. Бедная старушка. Кто мог обидеть такую милую женщину?
– Перси, – встряхнула меня Аннабет. – Наверное, нам пора. Шпрехшталмейстер нас ждет, помнишь?
Тон у нее был взволнованный. Я не понимал почему. Гроувер жевал вощеную бумагу с подноса, но если тетушке Эм и показалось это странным, виду она не подала.
– Такие красивые серые глаза, – снова сказала тетушка Эм Аннабет. – О да, давно я не видала таких серых глаз. – Она протянула руку, будто хотела погладить Аннабет по щеке, но та резко вскочила:
– Нам и правда пора.
– Да! – Гроувер проглотил свою бумажку и тоже встал. – Шпрехшталмейстер ждет! Точно!
Мне не хотелось уходить. Я был сыт и доволен. Тетушка Эм была такой славной. Мне хотелось побыть у нее в гостях еще немного.