Гроувер смотрел в ночное небо, словно размышляя над этой проблемой.
– Давай лучше я подежурю первым? А ты поспи.
Я хотел возразить, но он начал играть Моцарта. Музыка была такой тихой и приятной, что у меня защипало в глазах, и мне пришлось отвернуться. Еще несколько тактов концерта для фортепиано № 12 – и я уже спал.
Во сне я стоял в темной пещере перед зияющим колодцем. Вокруг меня роились серые прозрачные создания. Откуда-то я знал, что эти шепчущие клочья дыма – души мертвых. Они цеплялись за мою одежду, тянули меня назад, но меня влекло вперед, к самому краю расселины.
Я посмотрел вниз, и у меня закружилась голова.
Колодец был невероятно широким и абсолютно темным, и я знал, что, скорее всего, дна у него нет. И все же мне казалось, что нечто желает подняться из бездны, нечто огромное и злое.
– Маленький герой, – раздался гулкий голос из темной глубины. – Слишком слабый, слишком юный, но, может, и ты сгодишься. – Голос казался древним – полным холода и тяжести. Он окутал меня будто свинцовое одеяло. – Они обманули тебя, мальчик, – сказал он. – Давай заключим сделку. Я дам тебе то, чего ты хочешь.
Над зияющей пропастью возникло мерцающее изображение: мама, замершая за мгновение до того, как она исчезла в золотом сиянии. Ее лицо было искажено мукой, как будто Минотавр еще сжимал ей горло. Она смотрела прямо на меня, и взгляд ее умолял: «Беги!»
Я хотел закричать, но голос меня не слушался.
Из колодца раздался холодный гулкий смех.
Невидимая сила потащила меня вперед. Еще чуть-чуть – и я рухнул бы в бездну.
– Помоги мне восстать, мальчик. – В голосе звучала жажда. – Принеси мне молнию. Нанеси удар предателям-богам!
Души умерших шептали мне:
– Нет! Проснись!
Образ мамы начал таять. Невидимая хватка существа из бездны стала крепче.
Я понял, что ему вовсе не хочется затянуть меня внутрь – ему хотелось, цепляясь за меня, вылезти наружу.
– Хорошо, – приговаривал голос. – Хорошо.
– Проснись! – шептали мертвые. – Проснись!
Кто-то тряс меня.
Я открыл глаза и понял, что наступил день.
– Отлично, – сказала Аннабет. – Наш зомби ожил.
После сна меня била дрожь. Мне казалось, что существо из бездны все еще сжимает мне грудь.
– Я долго спал?
– Ну, я успела приготовить завтрак. – Аннабет бросила мне пачку чипсов-начос из запасов тетушки Эм. – А Гроувер сходил на разведку. Смотри, мы нашли друга.
Я все еще с трудом мог сфокусировать взгляд.
Гроувер сидел на одеяле скрестив ноги, и на коленях у него была какая-то лохматая, грязная ядовито-розовая мягкая игрушка.
Нет. Никакая это была не игрушка. Это был розовый пудель.
Пудель посмотрел на меня с подозрением и тявкнул.
– Нет, он не такой.
Я моргнул:
– Ты что… разговариваешь с этим существом?
Пудель зарычал.
– Это существо, – предупредил Гроувер, – наш билет на запад. Будь с ним повежливей.
– Ты умеешь разговаривать с животными?!
Гроувер не стал отвечать.
– Перси, познакомься с Гладиолусом. Гладиолус, это Перси.
Я посмотрел на Аннабет, ожидая, что она засмеется над розыгрышем, который они устроили, но она была совершенно серьезна.
– Не буду я здороваться с розовым пуделем, – отрезал я. – Даже и не просите.
– Перси, – сказала Аннабет. – Я поздоровалась с пуделем. И ты давай поздоровайся тоже.
Пудель зарычал.
Я поздоровался с ним.
Гроувер рассказал, что встретил Гладиолуса в лесу и у них завязался разговор. Пудель сбежал из семьи местных богачей, которые обещают за его возвращение награду в 200 долларов. Гладиолусу совсем не хотелось возвращаться к хозяевам, но он был готов согласиться на это, чтобы помочь Гроуверу.
– А откуда Гладиолус узнал о награде? – спросил я.
– Прочитал объявление, – ответил Гроувер. – Откуда же еще?
– Ну естественно, – проговорил я. – И как я сам не догадался?
– Значит, так: мы возвращаем Гладиолуса, – объявила Аннабет поставленным голосом стратега, – получаем деньги и покупаем билеты до Лос-Анджелеса. Все просто.
Я подумал о своем сне: о шепоте мертвых, существе из бездны, мерцающем лице мамы, готовом исчезнуть в золотой вспышке. Обо всем, что может ждать меня на западе.
– Только не на автобус, – попросил я.
– Не на автобус, – согласилась Аннабет.
Она указала вниз, где у подножия холма проходила железная дорога, которую я не заметил ночью в темноте.
– В полумиле отсюда есть станция. Гладиолус сказал, что поезд на запад отправляется в полдень.
Глава тринадцатаяЯ совершаю смертельный прыжок
Два дня мы ехали по железной дороге на запад, проезжая холмы, реки и янтарные поля, засеянные зерном.
На нас никто не нападал, но расслабиться я не мог. Мне казалось, что в вагоне мы как в стеклянной витрине и кто-то наблюдает за нами с неба, а может, и из-под земли, выжидая удобного случая.
Я старался держаться в тени, потому что в нескольких газетах Восточного побережья были напечатаны мои имя и фотография. В «Трентон Реджистер-ньюс» опубликовали фото, на котором я выхожу из автобуса «Грейхаунд», – его сделал один из туристов. Глаза у меня были бешеные, а вместо меча в руках я держал что-то размытое. Это с тем же успехом могла оказаться бейсбольная бита или клюшка для лакросса.
В заметке под фотографией говорилось:
Двенадцатилетний Перси Джексон, которого разыскивают для допроса по поводу исчезновения его матери на Лонг-Айленде две недели назад, сбегает из автобуса, где он совершил нападение на нескольких пожилых женщин. После того как Перси Джексон скрылся, автобус взорвался на обочине дороги на западе Нью-Джерси. Опираясь на показания свидетелей, полиция заявила, что вместе с мальчиком, возможно, путешествуют два сообщника примерно того же возраста. Его отчим Гейб Ульяно назначил награду за информацию, которая поможет обнаружить беглеца.
– Не волнуйся, – сказала Аннабет. – Полиции смертных ни за что нас не найти.
Но уверенности в ее голосе не было.
Остаток дня я либо ходил из одного конца поезда в другой (потому что сидеть на месте было выше моих сил), либо рассматривал пейзаж за окном.
Один раз я заметил, как по пшеничному полю скачет семейство кентавров с луками наготове – они вели охоту. Малыш-кентавр, размерами походивший на второклашку, оседлавшего пони, поймал мой взгляд и помахал рукой. Я оглянулся на других пассажиров, но кроме меня никто ничего не заметил. Все взрослые в вагоне сидели, уткнувшись в ноутбуки или журналы.
В другой раз, ближе к вечеру, я увидел, как по лесу движется что-то большое, и был готов поклясться, что это лев, да вот только львы в Америке не водятся, и этот зверь был размером с «Хаммер». В вечернем свете его шкура сверкала золотом. Через миг он уже скрылся среди деревьев.
Денег, которые мы получили за возвращение Гладиолуса, хватило только на билеты до Денвера. Позволить себе места в спальном вагоне мы не могли, поэтому пришлось дремать сидя. У меня затекла шея. Рядом со мной сидела Аннабет, и я изо всех сил старался не пускать во сне слюни.
Гроувер все время храпел и блеял, чем постоянно меня будил. Он так ерзал во сне, что одна из его фальшивых ног отвалилась, и нам с Аннабет пришлось быстро приделывать ее обратно, пока остальные пассажиры не заметили.
– Ну так кому нужна твоя помощь? – спросила Аннабет, когда мы наконец обули Гроувера.
– В смысле?
– Ты сейчас во сне бормотал: «Я не буду тебе помогать». Кто тебе снился?
Мне не хотелось отвечать. Уже второй раз я видел сон о жутком голосе из бездны. Но это так меня тревожило, что я все-таки ей рассказал.
Аннабет долго молчала.
– На Аида это непохоже. Он всегда является на черном троне и никогда не смеется.
– Он предложил вернуть мне маму в обмен на помощь. Кто еще это мог быть?
– Может… если он имел в виду «Помоги мне восстать из Подземного мира». Это если он решил начать войну с олимпийцами. Но зачем ему просить тебя принести ему великую молнию, если она уже у него?
Я пожал плечами и не ответил. Мне вспомнились слова Гроувера о том, что фурии в автобусе что-то искали.
«Где это? Где?»
Наверное, Гроувер почувствовал мои эмоции. Он захрапел, забормотал что-то про овощи и замотал головой во сне.
Аннабет поправила на нем шапку, прикрывая рожки:
– Перси, с Аидом нельзя заключать сделок. Ты ведь это понимаешь? Он лживый, бессердечный и жадный. И плевать я хотела, что на этот раз его Милостивые нападали не с такой силой…
– На этот раз? – переспросил я. – Хочешь сказать, ты и раньше с ними сталкивалась?
Ее рука потянулась к ожерелью. Она покрутила покрытую белой глазурью бусину с изображением сосны – одну из тех, что выдавали в конце каждого лета.
– Скажем так, особой любви к Владыке смерти я не питаю. Ты не должен помогать ему в обмен на жизнь мамы.
– А что бы ты сделала, если бы речь шла о твоем отце?
– Тут все просто, – ответила она. – Оставила бы его гнить в могиле.
– Ты серьезно?!
Серые глаза Аннабет неотрывно смотрели на меня. В них читалось то же выражение, что и тогда в лесу, когда она, выхватив меч, была готова сразиться с адской гончей.
– Папа с самого моего рождения меня ненавидел, Перси, – сказала она. – Ему не нужен был ребенок. Когда я появилась у него, он попросил Афину забрать меня и вырастить на Олимпе, потому что был слишком занят работой. Ей это не понравилось. Она сказала ему, что героев должны воспитывать смертные родители.
– Но как… то есть наверняка ты не в больнице родилась…
– Я появилась у папы на пороге в золотой колыбели, меня принес с Олимпа Зефир – западный ветер. Думаешь, папа вспоминает об этом как о чуде? Может, он, типа, взял фотоаппарат и сделал хотя бы пару снимков? Но нет – по его словам выходило, что бо́льших неудобств ему в жизни не причиняли. Когда мне исполнилось пят