Боги не говорили и не двигались, но между ними ощущалось напряжение, как будто они только что ссорились.
Я приблизился к трону рыбака и преклонил колено:
– Отец.
Посмотреть на него я не решался. Сердце колотилось в груди. Я ощущал исходившую от богов энергию. Было ясно: скажи я что-то не то – и они испепелят меня на месте.
Слева от меня раздался голос Зевса:
– Не должен ли ты сначала обратиться к хозяину дворца, мальчик?
Я ждал, не поднимая головы.
– Успокойся, брат, – наконец сказал Посейдон. Его голос всколыхнул мои самые старые воспоминания: тепло, которое я чувствовал, когда был младенцем, и то, как рука бога касалась моего лба. – Мальчик проявил уважение к отцу. Он поступил правильно.
– Значит, ты по-прежнему признаешь его? – грозно спросил Зевс. – Признаешь этого ребенка, рожденного вопреки нашей священной клятве?
– Я уже признал свой грех, – ответил Посейдон. – А теперь я хочу его выслушать.
Грех.
У меня к горлу подступил комок. Так вот чем я был?! Грехом? Ошибкой бога?
– Я пощадил его один раз, – проворчал Зевс. – Он осмелился подняться в мои владения… тьфу! Следовало сбить его в воздухе за такую дерзость.
– Рискуя уничтожить символ твоей власти? – спокойно спросил Посейдон. – Давай выслушаем его, брат.
Зевс опять заворчал.
– Я выслушаю его, – наконец решил он. – А потом решу, сброшу я его с Олимпа или нет.
– Персей, – сказал Посейдон, – посмотри на меня.
Я поднял глаза на бога, но выражение его лица осталось для меня загадкой. Я не понимал, есть ли в его взгляде хоть толика любви и одобрения. Хоть какой-то признак поддержки. Но смотреть на него было все равно что смотреть на океан: иногда можно разгадать его настроение, но по большей части он остается недоступным и загадочным.
Мне показалось, что Посейдон на самом деле не знает, как ко мне относиться. Он и сам не понимает, рад он, что я его сын, или нет. Как ни странно, мне была по душе отстраненность Посейдона. Если бы он стал извиняться, сказал, что любит меня, даже если бы он просто улыбнулся – все это было бы неискренне. Так отцы смертных придумывают разные дурацкие оправдания за то, что бросили детей. Реакции моего отца мне было достаточно. В конце концов, я тоже пока не знаю, как к нему отношусь.
– Поговори с Владыкой Зевсом, мальчик, – велел мне Посейдон. – Расскажи ему свою историю.
И я рассказал обо всём, что случилось, без утайки. А потом достал из рюкзака металлический цилиндр, который заискрился в присутствии Небесного бога, и положил его к ногам Зевса.
Повисло долгое молчание, нарушаемое только треском пламени в центре зала.
Зевс раскрыл ладонь. Жезл поднялся с пола и лег ему в руку. Стоило богу сжать его – и заостренные концы засветились электричеством, а через несколько мгновений он уже держал предмет, походивший на настоящую молнию, – двенадцатифутовое копье искрящейся, шипящей энергии, от которой у меня на голове волосы встали дыбом.
– Я чувствую, что мальчик говорит правду, – пробормотал Зевс. – Но чтобы Арес совершил такое… это совсем на него не похоже.
– Он гордец и часто поступает необдуманно, – сказал Посейдон. – Это семейные черты.
– Владыка? – позвал я.
– Да? – отозвались оба.
– Арес действовал не один. Идею ему подкинул другой человек… или существо. – Я описал свои сны и то, что произошло на пляже: когда, почувствовав чье-то злое дыхание, мир на миг остановился, а Арес передумал меня убивать. – Во сне, – объяснил я, – голос велел мне отнести молнию в Подземный мир. Арес проговорился, что тоже видел сны. Я думаю, что его, как и меня, кто-то использовал, чтобы развязать войну.
– Так ты все же обвиняешь Аида? – спросил Зевс.
– Нет, – сказал я. – Понимаете, Владыка Зевс, я видел Аида. Но тогда, на пляже, я чувствовал присутствие кого-то другого. Похожее ощущение я испытал, когда стоял у той пропасти. Это ведь был вход в Тартар? В ней живет нечто могучее и злое… оно древнее самих богов.
Посейдон и Зевс переглянулись и быстро и эмоционально переговорили о чем-то на древнегреческом. Я понял только одно слово. Отец.
Посейдон сказал что-то брату, тот резко оборвал его. Посейдон попытался спорить, но Зевс сердито поднял руку.
– Мы не станем больше это обсуждать, – отрезал он. – Я должен лично омыть молнию в водах Лемноса, чтобы очистить её от человеческого прикосновения. – Он встал и посмотрел на меня. Лицо его самую малость смягчилось. – Ты оказал мне услугу, мальчик. Мало кому из героев это удавалось.
– Мне помогали, сэр, – сказал я. – Гроувер Ундервуд и Аннабет Чейз…
– В благодарность я сохраню тебе жизнь. Я не доверяю тебе, Персей Джексон. Мне не нравится то, что сулит Олимпу твое появление. Но ради мира в семье я позволю тебе жить.
– Э… спасибо, сэр.
– Не пытайся снова летать. И чтобы к моему возвращению тебя здесь не было. Иначе испытаешь на себе силу этой молнии. И это будет последнее, что ты почувствуешь.
Удар грома сотряс дворец. Ослепительно сверкнула молния, и Зевс исчез.
В тронном зале остались только мы с отцом.
– Твой дядя, – вздохнул Посейдон, – всегда любил эффектно удаляться. Наверняка из него бы вышел отличный бог театра.
Повисло неловкое молчание.
– Сэр, – сказал я, – а что там, в пропасти?
Посейдон пристально взглянул на меня:
– Разве ты не догадался?
– Кронос, – кивнул я. – Царь Титанов.
Даже здесь, далеко от Тартара, в тронном зале Олимпа при имени Кроноса потемнело, и пламя у меня за спиной вдруг стало не таким горячим.
Посейдон взял трезубец:
– В Первой войне, Перси, Зевс разрубил нашего отца Кроноса на тысячу частей – точно так же, как Кронос когда-то поступил со своим отцом Ураном. Зевс сбросил останки Кроноса в самую темную пропасть Тартара. Армия Титанов была разгромлена, их крепость на горе Этна разрушена, а их приспешников монстров мы загнали в самые далекие уголки земли. Но Титаны, как и боги, не могут умереть. То, что осталось от Кроноса, еще длит свое жуткое существование, мучается от вечной боли и жаждет власти.
– Он залечивает раны, – сказал я. – И хочет вернуться.
Посейдон покачал головой:
– Целую вечность Кронос время от времени просыпается. Он проникает в кошмарные сны людей и внушает им дурные мысли. Он призывает из глубин неприкаянных монстров. Но невозможно, чтобы он сумел восстать из бездны.
– Но именно это он и задумал, отец. Так он сказал.
Посейдон очень долго молчал.
– Владыка Зевс запретил обсуждать эту тему. Он никому не позволит говорить о Кроносе. Ты выполнил свой квест, дитя. Твое дело сделано.
– Но… – я осекся. Спорить было бесполезно. Так я бы только рассердил единственного бога, который был на моей стороне. – Как… как скажешь, отец.
Его губы тронула улыбка:
– Послушание дается тебе непросто, да?
– Да… сэр.
– Наверное, в этом есть и моя вина. Море не любит, когда его пытаются сдерживать. – Он встал в полный рост и поднял трезубец. Его фигура замерцала, и через миг он уменьшился до обычного человеческого роста и повернулся ко мне. – Ты должен идти, дитя. Но знай: твоя мать вернулась.
Я ошарашенно уставился на него:
– Моя мать?!
– Она дома. Аид отпустил ее, когда ты вернул ему шлем. Даже Владыка мертвых платит по счетам.
Сердце бухало в груди. Я не мог поверить услышанному.
– А ты… ты не хочешь…
Я хотел спросить, не пойдет ли Посейдон со мной, чтобы увидеться с ней, но понял, что это смешно. Я представил, как сажаю Бога морей в такси и везу его в Верхний Ист-Сайд. Если бы он все эти годы хотел встретиться с мамой, он бы это сделал. К тому же нас бы там ждал Вонючка Гейб.
В глазах Посейдона промелькнула грусть:
– Перси, вернувшись домой, ты должен будешь сделать серьезный выбор. В твоей комнате тебя ждет посылка.
– Посылка?
– Сам поймешь, когда увидишь. Никто не может выбрать путь за тебя, Перси. Тебе решать.
Я кивнул, хотя так и не понял, что он имеет в виду.
– Твоя мать – царица среди смертных женщин, – задумчиво сказал Посейдон. – За тысячу лет я не встречал другой такой женщины. И все же… мне жаль, что ты появился на свет, дитя. Я обрек тебя на судьбу героя, а она всегда незавидна. И всегда заканчивается трагически.
Я старался подавить обиду. Мой собственный отец сказал, что сожалеет о моем рождении.
– Я не против, отец.
– Может, пока это и так, – ответил он. – Пока. Но это моя непростительная ошибка.
– Тогда я ухожу. – Я неловко поклонился. – Я… я больше тебя не потревожу.
Не успел я сделать и шести шагов, как он позвал меня:
– Персей.
Я обернулся.
Его глаза изменились: в них светилась гордость.
– Ты молодец, Персей. Пойми меня правильно. Что бы ты ни делал, помни, что ты мой сын. Ты истинный сын Морского бога.
Когда я шел обратно по городу богов, все разговоры умолкли. Музы остановили концерт. Люди, сатиры и наяды смотрели на меня с уважением и благодарностью и преклоняли колени, когда я проходил мимо, как перед героем.
Через пятнадцать минут, все еще не придя в себя, я оказался на улицах Манхэттена.
Я доехал на такси до квартиры, позвонил, и она открыла дверь – моя красавица мама, от которой пахло мятой и лакрицей. Стоило ей увидеть меня – и ее усталое, встревоженное лицо прояснилось:
– Перси! Хвала небесам! Сыночек! – Она стиснула меня в объятьях.
Мы стояли в коридоре, она плакала и гладила меня по волосам.
Признаюсь, у меня на глаза тоже навернулись слезы. Меня била дрожь от счастья, что я вижу ее.
Мама рассказала, что сегодня утром она появилась посреди квартиры, до смерти напугав Гейба. Она ничего не помнила с того момента, как ее схватил Минотавр, и не могла поверить словам мужа о том, что я стал малолетним преступником и разъезжаю по стране, взрывая государственные памятники. Она с ума сходила от беспокойства, потому что не слышала новостей. Гейб выгнал ее на работу, заявив, что ей нужно отработать зарплату за месяц, и лучше начать поскорее.