Меня распирало от гнева, но я сдержался и рассказал ей свою историю. Я постарался, чтобы звучало все не очень страшно, хотя это было непросто. Когда я подобрался к схватке с Аресом, из гостиной раздался голос Гейба:
– Эй, Салли! Чего там мясной рулет – готов?
Она закрыла глаза:
– Он тебе не обрадуется, Перси. Ему в магазин сегодня позвонили пятьсот тысяч человек из Лос-Анджелеса… спрашивали что-то о бесплатной технике.
– Ах да. Насчет этого…
Она невесело улыбнулась:
– Просто не зли его еще больше, ладно? Пойдем.
За месяц моего отсутствия квартира превратилась в Гейбленд. Слой мусора на полу доходил до лодыжек. Под жестяными банками на диване не было видно обивки. С абажуров свисали грязные носки и трусы.
Гейб и три его придурочных друга играли в покер за столом.
Когда он увидел меня, сигара выпала у него изо рта, а лицо стало краснее лавы:
– Тебе хватило наглости явиться сюда, сопляк?! Я думал, что полиция…
– Выяснилось, что он никакой не преступник, – вмешалась мама. – Разве не замечательно, Гейб?
Гейб переводил взгляд с нее на меня. То, что я пришел домой, замечательным ему вовсе не казалось.
– Жалко, что я уже вернул выплаты по страховке за твою жизнь, Салли, – прорычал он. – Дай мне телефон. Я вызову копов.
– Нет, Гейб!
Он поднял брови:
– Что значит «нет»? Думаешь, я снова стану терпеть этого сопляка?! Я все еще могу засудить его за разбитый «Camaro».
– Но…
Он занес руку, и мама вздрогнула.
До меня впервые дошло: Гейб бил мою мать. Не знаю, когда и как. Но я знаю, что это было. Возможно, он избивал ее годами, пока меня не было рядом.
Злость начала распирать меня изнутри. Я пошел на Гейба, инстинктивно вытащив ручку из кармана.
Он лишь рассмеялся:
– Чего, сопляк? Хочешь на мне расписаться? Только тронь меня – и проведешь остаток жизни за решеткой, усек?
– Ладно тебе, Гейб, – вмешался его друг Эдди. – Он же просто ребенок.
Гейб недовольно поглядел на него и передразнил писклявым голосом:
– «Просто ребенок»!
Остальные захохотали как идиоты.
– Я пожалею тебя, сопляк. – Гейб оскалил желтые от табака зубы. – Даю тебе пять минут, чтобы ты собрал свои вещички и свалил. Потом звоню в полицию.
– Гейб! – взмолилась мама.
– Он сбежал, – сказал Гейб. – Вот пускай и уматывает.
У меня руки чесались снять колпачок с Анаклузмоса, но даже если бы я это сделал, мой меч не мог ранить человека. А Гейб, хоть и в очень широком смысле, все-таки человек.
Мама взяла меня за руку:
– Пожалуйста, Перси. Не надо. Пойдем к тебе в комнату.
Я дал ей себя увести, но руки у меня все еще дрожали от злости.
Вся моя комната была завалена хламом Гейба. Здесь громоздились автомобильные аккумуляторы и чах букет с открыткой от сердобольных людей, которые увидели его интервью с Барбарой Уолтерс.
– Гейб просто расстроился, милый, – сказала мама. – Я потом с ним поговорю. Уверена, все будет хорошо.
– Мам, ничего хорошо не будет. Пока Гейб здесь.
Она принялась нервно заламывать руки:
– Я могу… Я буду брать тебя на работу все лето. А осенью, возможно, какой-нибудь интернат…
– Мама.
Она опустила глаза:
– Я стараюсь, Перси. Мне просто… нужно немного времени.
На кровати вдруг появилась посылка. Я был готов поклясться, что еще мгновение назад ее там не было.
Это была потрепанная картонная коробка, в которую мог бы поместиться баскетбольный мяч. Адрес был написан моим почерком:
Богам
Гора Олимп
600-й этаж
Эмпайр-стейт-билдинг
Нью-Йорк, штат Нью-Йорк
С наилучшими пожеланиями
ПЕРСИ ДЖЕКСОН
Сверху черным маркером была выведена надпись твердым мужским почерком: адрес нашей квартиры и слова «ВЕРНУТЬ ОТПРАВИТЕЛЮ».
Вдруг я понял, о чем говорил Посейдон на Олимпе.
Посылка. Решение.
«Что бы ты ни делал, помни, что ты мой сын. Ты истинный сын Морского бога».
Я посмотрел на маму:
– Мам, ты хочешь избавиться от Гейба?
– Перси, все не так просто. Я…
– Мам, просто скажи. Этот урод тебя бил. Ты хочешь избавиться от него или нет?
Она помолчала и едва заметно кивнула:
– Да, Перси. И я набираюсь смелости сказать ему. Но ты не можешь в этом мне помочь. Ты не можешь решать мои проблемы.
Я взглянул на коробку.
Я мог решить ее проблему. Мне хотелось открыть посылку, швырнуть ее на покерный стол и вытащить содержимое. Можно было организовать собственный сад со статуями прямо в гостиной.
Так поступил бы греческий герой в мифах, подумал я. И Гейб это заслужил.
Но жизнь героев всегда заканчивалась трагически. Посейдон предупредил меня об этом.
Мне вспомнился Подземный мир. Я вообразил, как душа Гейба вечно кружит в Полях Асфоделей или, осужденная, терпит муку за колючей проволокой Полей Наказаний, принужденная до скончания веков играть в покер, сидя по пояс в кипящем масле и слушая оперу. Имел ли я право отправлять кого-либо туда? Даже если это Гейб.
Месяц назад я бы не сомневался. Теперь же…
– Я могу, – сказал я маме. – Пусть только раз заглянет в эту коробку – и больше тебе не придется его терпеть.
Она покосилась на посылку и, кажется, сразу все поняла.
– Нет, Перси. – Она попятилась. – Ты не можешь.
– Посейдон назвал тебя царицей, – вспомнил я. – Он сказал, что не встречал таких, как ты, тысячу лет.
Щеки у нее порозовели.
– Перси…
– Ты заслуживаешь лучшего, мама. Ты должна пойти в колледж, получить диплом. Ты сможешь написать роман, встретить хорошего парня, будешь жить в красивом доме. Больше тебе не нужно быть с Гейбом, чтобы защищать меня. Позволь мне избавиться от него.
Она вытерла слезы.
– Ты говоришь прямо как твой отец, – сказала она. – Как-то раз он предложил остановить прилив ради меня. Хотел построить для меня дворец на дне моря. Он думал, что взмахом руки может решить все мои проблемы.
– Но почему нет?
Ее меняющие цвет глаза смотрели мне прямо в душу.
– Думаю, ты и сам знаешь, Перси. Ты похож на меня и можешь понять. Я должна сама прожить свою жизнь, иначе она и гроша ломаного не будет стоить. Я не могу допустить, чтобы обо мне заботился бог… или сын. Мне нужно… самой быть храброй. Твой квест напомнил мне об этом.
Из гостиной доносилось клацанье фишек, ругань и звуки спортивного телеканала.
– Я оставлю здесь коробку, – сказал я. – Если он станет тебе угрожать…
Она побледнела, но кивнула:
– Куда ты отправишься, Перси?
– В Лагерь полукровок.
– На лето или… навсегда?
– Пока не знаю.
Мы встретились глазами и, не говоря ни слова, пришли к согласию. Мы посмотрим, как будут обстоять дела в конце лета.
Она поцеловала меня в лоб:
– Ты станешь героем, Перси. Величайшим из всех.
Я в последний раз окинул взглядом свою комнату, чувствуя, что больше ее не увижу. И мы с мамой пошли к выходу.
– Уже уходишь, сопляк? – завопил мне вслед Гейб. – Скатертью дорога!
Напоследок я засомневался. Неужели я упущу шанс поквитаться с ним? И уйду, не выручив маму?
– Эй, Салли, – крикнул он. – Где там мясной рулет, а?
В маминых глазах полыхнул гнев, и я подумал, что, возможно, я все-таки оставляю ее в надежных руках. В ее собственных.
– Мясной рулет сейчас будет, дорогой, – ответила она Гейбу. – Рулет с сюрпризом. – Она подмигнула мне.
Последнее, что я увидел, когда закрывалась дверь, была мама, которая смотрела на Гейба так, будто размышляла, хорошая ли из него получится садовая статуя.
Глава двадцать втораяПророчество сбывается
Мы были первыми героями после Луки, которые сумели вернуться в Лагерь полукровок, и, конечно, все смотрели на нас так, будто мы выиграли в каком-нибудь реалити-шоу. По традиции нас увенчали лавровыми венками и устроили в нашу честь большой пир, а потом мы оказались во главе процессии, прошествовавшей к костру, на котором надлежало сжечь погребальные саваны, сделанные для нас ребятами из наших домиков за время, пока мы отсутствовали.
Саван Аннабет был очень красивым: на его сером шелке были вышиты совы. Очень жаль, сказал я ей, что ее в нем не похоронят. Она дала мне тычка и велела заткнуться.
Так как я был сыном Посейдона, соседей по домику у меня не было, и дети Ареса вызвались смастерить саван для меня. Они взяли старую простыню, нарисовали по краям смайлики с крестами вместо глаз, а в середине огромными буквами написали «ЛУЗЕР».
Жечь его было одно удовольствие.
Потом мы собрались у костра, где ребята из домика Аполлона затянули песни и начали раздавать сморы. Я оказался в компании старых соседей из домика Гермеса, друзей Аннабет из домика Афины и сатиров, приятелей Гроувера, которые с восхищением разглядывали новенькую лицензию искателя, выданную ему советом козлоногих старейшин. Совет решил, что во время квеста Гроувер показал себя «неперевариваемо храбрым», и, по словам старейшин, его действия были «на рогатую голову выше всего», что они видели в прошлом.
С кислыми лицами на празднике сидели только Кларисса и ее братья и сестры, которые так буравили меня глазами, что я понял: они ни за что не простят мне унижения, которое их отец пережил по моей милости.
Но мне было все равно.
Настроение мне не испортила даже приветственная речь Диониса:
– Да-да, в общем, мальчишка умудрился не убиться и теперь возомнит о себе еще больше. Короче, ура. Теперь к другим объявлениям: в субботу гонок на каноэ не будет…
Я снова заселился в третий домик, но больше не чувствовал себя одиноким. Днем я тренировался с друзьями. А ночью лежал и слушал море, зная, что где-то там сейчас мой отец. Пусть он пока не знает, как ко мне относиться, пусть не желал моего появления на свет – но он наблюдает за мной. И пока у него есть повод мной гордиться.