Глава пятаяЯ играю в безик с конем
Мне снились странные сны — настоящий скотный двор. Большинство животных хотело убить меня. Другие требовали есть.
Должно быть, я просыпался несколько раз, но то, что я слышал и видел, не имело никакого смысла, и я снова погружался в сон. Помню, как я лежал на мягкой постели и меня из ложечки кормили чем-то по вкусу похожим на маслянистый попкорн, только это был пудинг. Девочка с волнистыми светлыми волосами склонялась надо мной, ухмыляясь всякий раз, когда ей приходилось ложкой счищать кусочки еды у меня с подбородка.
— А что должно случиться в летнее солнцестояние? — спросила она, увидев, что я открыл глаза.
— Что? — хрипло переспросил я.
Девочка оглянулась, словно испугавшись, что кто-нибудь может нас услышать.
— Что происходит? Что-то украли? И у нас только несколько недель?
— Извини, — пробормотал я. — Я не…
Кто-то постучал в дверь, и девочка проворно запихнула мне в рот ложку пудинга.
Когда я в следующий раз очнулся, ее уже не было.
Рослый и крепкий красавчик, похожий на серфера, наблюдал за мной, стоя в углу спальни. У него были голубые глаза — как мне показалось, целая дюжина — на щеках, на лбу, на тыльной стороне ладоней.
Когда я окончательно пришел в себя, то вокруг меня не оказалось ничего странного, не считая того, что все было намного красивее, чем я привык. Я сидел в шезлонге на высоком крыльце, и взгляд мой скользил над лугами, упираясь в зеленые холмы, видневшиеся вдалеке. Легкий ветерок доносил аромат клубники. Ноги мои укрыли одеялом, под голову подложили подушку. Все это прекрасно, однако во рту у меня был такой вкус, будто там свили гнездо скорпионы. Все зубы болели, шершавый и распухший язык едва ворочался.
На столике рядом со мной стоял высокий стакан с питьем. По виду оно напоминало холодный яблочный сок, на зеленую соломинку с бумажным зонтиком была насажена мараскиновая вишенка.
У меня так ослабели руки, что, взяв стакан, я чуть не выронил его.
— Осторожно, — произнес знакомый голос.
Гроувер стоял, прислонившись к перилам крыльца, с таким видом, будто он не спал целую неделю. Под мышкой он бережно держал коробку из-под ботинок. На нем были джинсы и ярко-оранжевая футболка с надписью: «ЛАГЕРЬ ПОЛУКРОВОК». Старый добрый Гроувер — точь-в-точь как прежде. И никаких сатиров.
Так что, может, это был кошмар? Может, с мамой все в порядке? Сейчас по-прежнему выходные, и мы почему-то остановились в этом большом доме. И…
— Ты спас мне жизнь, — сказал Гроувер. — Я… что ж, я, по крайней мере, смог… вернуться на холм. Я подумал, что тебе этого хотелось.
Поклонившись, он поставил коробку мне на колени.
Внутри оказался черный с белым бычий рог, сломанный и зазубренный у основания, на острие запеклась кровь. Нет, это был не кошмар.
— Минотавр, — вспомнил я.
— Хм, Перси, не слишком хорошая мысль произносить это вслух…
— Так его называют в греческих мифах, да? — настойчиво повторил я. — Минотавр. Наполовину человек, наполовину бык.
Гроувер потоптался на месте.
— Ты был в отключке два дня. Что ты помнишь?
— Мама. Она действительно?..
Гроувер опустил глаза.
Я посмотрел вдаль, через луг. Там зеленели рощицы, вился, струясь, речной поток, под синим небом расстилались клубничные поля. Долину окружали округлые склоны холмов, и самый высокий, прямо перед нами, был тот, на котором росла раскидистая сосна. Даже это дерево на вершине казалось прекрасным в лучах солнца.
Итак, моя мать умерла. Весь мир станет черным и холодным. В нем уже не будет места прекрасному.
— Прости, — шмыгнул носом Гроувер. — От меня одни несчастья. Я… я самый плохой сатир в мире.
Он застонал, с такой силой топнув ногой о землю, что она отскочила. То есть я, конечно, хочу сказать, что с ноги соскочил высокий ботинок. Внутри оказался пенопласт с отверстием для копыта.
— О Стикс! — пробормотал Гроувер.
В чистом небе раздались раскаты грома.
Пока Гроувер старался натянуть ботинок, я подумал: «Что ж, неплохо».
Гроувер был сатиром. Я почти не сомневался, что если сбрить его курчавые каштановые волосы, то под ними обнаружатся маленькие рожки. Но я чувствовал себя слишком несчастным, чтобы беспокоиться о существовании сатиров или даже минотавров. Все мои мысли сводились лишь к одному: моя мама обратилась в ничто, растворилась в желтом свете.
Я был один-одинешенек. Сирота. Мне придется жить с… Вонючкой Гейбом? Нет. Этого не будет. Сначала буду жить на улицах. Потом притворюсь, что мне семнадцать, и вступлю в армию. Что-нибудь придумаю.
Гроувер все еще хныкал. Бедный парень — бедный козел, сатир, да какая теперь разница, — он словно ждал, что его прибьют.
— Ты не виноват, — сказал я.
— Нет, это моя вина. Мой долг был — защищать тебя.
— Это моя мать попросила тебя, чтобы ты меня защищал?
— Нет. Но такая уж у меня работа. Я хранитель. По крайней мере… был.
— Но зачем… — У меня внезапно закружилась голова, перед глазами все поплыло.
— Не напрягайся, — испугался Гроувер. — На вот.
Он помог мне взять стакан и ухватить соломинку губами.
Вкус меня ошеломил, ведь я думал, что это яблочный сок. Ничего подобного. Это было шоколадное печенье. Жидкое печенье. Причем не какое-то там печенье — точно такое, синее, готовила дома мама, маслянистое и горячее, во рту просто таяло. По мере того как я втягивал в себя этот напиток, по всему телу разливалось приятное тепло, я ощущал приток энергии. Мое горе никуда не делось, просто я чувствовал себя так, словно мама, совсем как в детстве, поглаживает меня рукой по щеке, дает мне напиться и говорит, что все будет хорошо.
Я даже не заметил, как выпил стакан до дна. Я заглянул в него, уверенный, что там еще осталось теплое питье, однако в стакане оказались кубики льда, которые даже не успели раствориться.
— Понравилось? — спросил Гроувер.
Я кивнул.
— А какой у него примерно вкус? — В его голосе слышалась легкая зависть, так что я даже почувствовал себя виноватым.
— Прости. Надо было дать тебе попробовать.
Гроувер сделал большие глаза.
— Нет! Я совсем не то имел в виду. Просто так… замечтался.
— Шоколадный коктейль, — сказал я. — Мамин. Домашний.
— И как ты себя чувствуешь? — вздохнул Гроувер.
— Как будто могу отшвырнуть Нэнси Бобофит на сто ярдов.
— Это хорошо, — заявил Гроувер. — Это очень хорошо. Думаю, ты не рискнешь выпить больше этого напитка?
— Что ты имеешь в виду?
Он осторожно взял у меня пустой стакан, словно это был динамит, и поставил обратно на стол.
— Пошли. Хирон и мистер Д. ждут.
Крыльцо тянулось вокруг всего Большого дома.
Походка у меня была нетвердой, я еще не привык ходить так далеко. Гроувер предложил понести рог Минотавра, но я не выпустил коробку из рук. Слишком дорого достался мне этот сувенир. Теперь-то уж я с ним не расстанусь.
Когда мы достигли противоположного конца дома, я перевел дух. Мы находились, наверное, на северном берегу Лонг-Айленда, потому что с этой стороны долина простиралась до самой воды, которая поблескивала примерно в миле от нас. Лежавшее между нами и заливом пространство представлялось непостижимым, как мираж. Ландшафт был испещрен зданиями, напоминавшими древнегреческую архитектуру — открытый павильон, амфитеатр, круглая арена, — только все это выглядело новехоньким, и беломраморные колонны блестели на солнце. На посыпанной песком площадке неподалеку дюжина старшеклассников и сатиров играла в волейбол. По глади небольшого озера скользили лодки. Ребята в ярко-оранжевых футболках, таких же, как у Гроувера, гонялись друг за другом вокруг рассыпанных по лесу домиков. Некоторые стреляли по цели из лука. Другие катались верхом по лесной тропе, и, если это не галлюцинация, некоторые лошади были крылатыми.
В дальнем конце крыльца за карточным столиком сидели двое мужчин. Светловолосая девочка, кормившая меня с ложечки пудингом с запахом попкорна, облокотилась на перила рядом с ними.
Мужчина, сидевший лицом ко мне, был невысоким, но тучным. Красный нос, большие водянистые глаза и вьющиеся волосы, такие черные, что они даже казались немного фиолетовыми. Он был похож на живописное изображение малютки ангела… как их называют… кверуфимами? Нет, херувимами. Так правильно. Он походил на херувима, который дожил до среднего возраста где-нибудь в маленьком городке. На нем была тигровой расцветки гавайская рубашка, и он смотрелся бы вполне уместно на каком-нибудь покерном вечере Гейба, хотя у меня создалось впечатление, что этот парень даст сто очков вперед моему отчиму.
— Это мистер Д., — шепнул мне Гроувер. — Он директор лагеря. Так что будь вежлив. Девочку зовут Аннабет Чейз. Она просто живет в лагере, но пробыла здесь дольше всех. А с Хироном ты уже знаком…
Он указал на мужчину, сидевшего напротив мистера Д., спиной ко мне.
Первое, что бросилось мне в глаза, — мужчина сидел в инвалидной коляске. Затем я узнал твидовый пиджак, редкие каштановые волосы, чахлую бороденку.
— Мистер Браннер! — воскликнул я.
Учитель латыни обернулся и с улыбкой посмотрел на меня. Глаза его блестели тем же озорным блеском, как в минуты, когда он устраивал всему классу очередной опрос и никому выше четверки не ставил.
— А, вот и славно, Перси, — сказал он. — Теперь нас как раз четверо, чтобы составить партию в безик.
Он предложил мне кресло справа от мистера Д., который посмотрел на меня налитыми кровью глазами и тяжело вздохнул.
— Ах да, совсем забыл, я ведь должен был сказать: «Добро пожаловать в Лагерь полукровок». Вот. А теперь не жди, что я буду радоваться встрече с тобой.
— Уф, спасибо, — сказал я, отодвинувшись от него чуть подальше, потому что из общения с Гейбом твердо научился определять, кто из взрослых любитель веселящего напитка, а кто нет.
Если мистер Д. был трезвенником, то я, простите, сатир.