У их предводительницы были черные волосы, торчавшие во все стороны, она носила черную кожаную куртку. Ее голову украшал маленький серебряный обруч, напоминающий диадемы, которые носят принцессы, – украшение совершенно не сочеталось с серьгами в виде черепов и футболкой с надписью «Смерть Барби» (на футболке красовалось изображение маленькой куклы Барби со стрелой в голове).
– Талия! – воскликнула Аннабет.
Дочь Зевса оскалила зубы в улыбке.
– Охотницы Артемиды заступают на боевое дежурство.
Далее последовали объятия и всеобщие приветствия… ну, по крайней мере, Талия проявляла дружелюбие. Остальным охотницам не нравилось общество обитателей лагеря, особенно их раздражали мальчишки. Впрочем, девицы не пристрелили никого из нас, то есть оказали нам очень теплый прием.
– Где ты пропадала весь прошлый год? – спросил я Талию. – Похоже, теперь у тебя вдвое больше охотниц!
Девушка рассмеялась.
– Это очень длинная история. Держу пари, выпавшие на мою долю приключения оказались куда опаснее твоих, Перси Джексон.
– Наглое вранье, – парировал я.
– Посмотрим, – пообещала Талия. – Когда все это закончится, мы с тобой и Аннабет закатимся в тот отель на 57-й Западной улице, будем есть чизбургеры и жареную картошку.
– «Ле Паркер Меридиан», – кивнул я. – Заметано. И, Талия, спасибо.
Девушка пожала плечами.
– Эти чудища даже не поймут, от чего умерли. Охотницы, вперед!
Она стукнула по своему серебряному браслету, он начал вращаться и превратился в щит Эгид. Вылепленная в центре щита голова Медузы наводила такой ужас, что все обитатели лагеря отпрянули в стороны. Охотницы двинулись по улице, за ними следовали их волки и соколы, а у меня возникло ощущение, что туннель Линкольна теперь в безопасности.
– Слава богам, – проговорила Аннабет. – Но если мы не перекроем кораблям путь по рекам, то охрана мостов и туннелей потеряет всякий смысл.
– Ты права, – согласился я.
Я посмотрел на обитателей лагеря: все они широко улыбались и имели решительный вид.
Я постарался не думать о том, что, возможно, в последний раз вижу их всех вместе.
– Вы – величайшие герои тысячелетия, – сказал я им. – Не важно, сколько чудовищ на вас нападет. Сражайтесь храбро, и мы победим.
С этими словами я поднял Анаклузмос и прокричал:
– ЗА ОЛИМП!
Сорок голосов подхватили мой клич, и он отважно прозвенел среди зданий Мидтауна, но быстро умолк, поглощенный молчанием миллионов спящих нью-йоркцев.
Мы с Аннабет хотели было одолжить случайную машину, но они все стояли в остановившейся пробке, впритык друг к другу.
Странное дело: ни один двигатель не работал. Похоже, перед тем как заснуть, водители успели выключить зажигание, а может, сила Морфея усыпила заодно и моторы.
Очевидно, большинство водителей постарались свернуть к тротуару, когда почувствовали, что засыпают, и все равно проезжая часть была переполнена транспортом, и проехать по ней было нельзя.
Наконец мы наткнулись на одного бессознательного курьера, который как сидел на своем красном скутере «Веспа», так и привалился к стене здания. Мы стащили его на тротуар и осторожно уложили.
– Прости старик, – вздохнул я, надеясь, что, если повезет, удастся вернуть ему скутер. А если нет, это уже не будет иметь значения, потому что город будет уничтожен.
Я сел в седло, Аннабет устроилась позади, обхватив меня за талию, и мы, петляя, поехали по Бродвею. Двигатель гудел в абсолютной тишине, только временами то тут, то там раздавались, словно переговариваясь, телефонные звонки, как будто Нью-Йорк превратился в огромный вольер для электронных птиц.
Двигались мы медленно, потому что повсюду лежали пешеходы, потерявшие сознание прямо перед машинами, так что мы на всякий случай оттаскивали их подальше от колес. Один раз мы остановились, чтобы потушить загоревшуюся тележку продавца кренделей. Спустя еще несколько минут пришлось срочно спасать детскую коляску, которая катилась по улице сама по себе. Оказалось, что вместо младенца внутри спит чей-то пудель. Нет, вы представляете? Мы оставили коляску у крыльца дома и поехали дальше.
Мы проезжали мимо парка на Медисон-сквер, и тут Аннабет сказала:
– Притормози.
Я остановился посередине 23-й Восточной улицы, Аннабет спрыгнула со скутера и побежала к парку. Когда я ее догнал, она стояла перед какой-то бронзовой статуей, установленной на красном мраморном пьедестале. Вероятно, я проходил мимо нее миллион раз и никогда не обращал внимания.
На стуле, скрестив ноги, сидел чувак в старинном костюме времен Авраама Линкольна, с галстуком-бабочкой, длинными фалдами и так далее. Под его стулом лежала стопа бронзовых книг. В одной руке он держал перо, а в другой – большой бронзовый лист пергамена.
– Какое нам дело до… – я прищурился, пытаясь прочитать имя на пьедестале. – Уильяма Стюарда?
– Сьюарда, – поправила Аннабет. – Он был губернатором Нью-Йорка. Полубог, сын Гебы, я думаю. Но все это не важно, мне главное – статуя.
Она взобралась на парковую скамейку и стала рассматривать пьедестал статуи.
– Только не говори мне, что это автоматон, – попросил я.
Аннабет улыбнулась.
– Оказывается, бульшая часть статуй в городе – автоматоны. Дедал расставил их здесь на случай, если ему понадобится армия.
– Чтобы напасть на Олимп или защищать его?
Аннабет пожала плечами.
– Одно из двух. Это был план «Двадцать три». Можно активировать одну статую, а она начнет активировать остальные по всему городу, пока не соберется целая армия. Конечно, это опасно, ты ведь знаешь, как непредсказуемы автоматоны.
– Ой-ой-ой, – пробормотал я. Нам приходилось сталкиваться с этими созданиями, и из этого не вышло ничего хорошего. – Ты что, действительно собираешься его активировать?
– У меня есть записи Дедала, – ответила девушка. – Думаю, я смогу… О, вот оно.
Она нажала на мыс ботинка Сьюарда, и статуя встала, держа наготове перо и пергамент.
– Он что, будет делать записи? – прошептал я.
– Тс-с-с, – шикнула Аннабет. – Здравствуйте, Уильям.
– Билл, – предложил я.
– Билл… Ой, заткнись, – велела мне Аннабет. Статуя наклонила голову, глядя на нас слепыми металлическими глазами.
Аннабет откашлялась.
– Добрый день, э-э-э, губернатор Сьюард. Последовательность команд: «Дедал двадцать три». Защищайте Манхэттен. Начать активацию!
Сьюард спрыгнул с пьедестала. Когда он всем своим весом грянулся оземь, под его башмаками треснул асфальт. Потом статуя тяжелой, гулкой поступью двинулась на восток.
– Вероятно, он собирается разбудить Конфуция, – предположила Аннабет.
– Чего? – не понял я.
– Другую статую, на Дивижн-стрит. Суть в том, что они продолжат будить друг друга, пока все не будут активированы.
– А потом?
– Надеюсь, будут защищать Манхэттен.
– А они хоть знают, что мы им не враги?
– Думаю, да.
– Какое облегчение, – я подумал обо всех бронзовых статуях в парках, на площадях и зданиях Нью-Йорка. Наверное, их сотни, а может, и тысячи.
Потом в вечернем небе взорвался шар зеленого света: где-то над проливом Ист-Ривер рванул греческий огонь.
– Нужно поторопиться, – заявил я. И мы побежали к «Веспе».
Мы припарковались у Бэттери-парк, в нижней оконечности Манхэттена, где Гудзон и Ист-Ривер сливаются, впадая в залив.
– Жди здесь, – велел я Аннабет.
– Перси, не стоит тебе идти одному.
– Ну, если ты умеешь дышать под водой…
Девушка вздохнула.
– Иногда ты просто невыносим.
– Например, когда я прав? Поверь, со мной все будет в порядке. Теперь на мне проклятье Ахиллеса, я неуязвим и все дела.
Аннабет мои слова, похоже, не убедили.
– Просто будь осторожен. Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. То есть… ты нужен нам, чтобы победить в битве.
Я широко улыбнулся.
– Ты и глазом моргнуть не успеешь, как я уже вернусь.
Я спустился к воде и нырнул.
Говорю специально для тех, кому не посчастливилось родиться сыном морского бога: не купайтесь в нью-йоркской гавани. Может, сейчас она и не такая грязная, как в дни молодости моей мамы, но все равно от этой воды у вас прорежется третий глаз или родятся дети-мутанты, когда вы станете взрослыми.
Я нырнул во мрак и поплыл ко дну, отыскивая взглядом место, в котором течения двух рек равны, где они встречаются, образуя залив. Я решил, что именно там лучше всего привлечь их внимание.
– ЭЙ! – заорал я так громко, как только мог кричать под водой. Эхо унесло звук моего голоса во тьму. – Я слышал, вы, ребята, такие грязные, что стесняетесь даже показываться на свет. Это правда?
По заливу пробежал холодный поток, пошевелив скопления мусора и наносы ила.
– Я слышал, Ист-Ривер токсичнее, – продолжал я, – зато Гудзон сильнее воняет. Или все наоборот?
Вода заискрилась, теперь за мной наблюдало нечто могущественное и сердитое. Я чувствовал его присутствие… или, скорее, их присутствие.
Я испугался, что переборщил с оскорблениями: вдруг они просто размажут меня в лепешку, так и не показавшись?
Но я имел дело с речными богами Нью-Йорка, поэтому рассчитывал, что они все же предпочтут встретиться со мной лицом к лицу.
В самом деле, передо мной появились два гигантских силуэта. Сначала они выглядели как два огромных столба ила, более плотные, чем окружавшая их вода, потом у них отросли ноги, руки и хмурые лица.
Существо слева напоминало тельхина – приятного мало, скажу я вам. Его лицо походило на морду волка, гладкое черное тело с плавниками и ступнями – на тушу тюленя, а глаза светились радиоактивным зеленым светом.
Чувак справа имел более человеческий вид. Одет он был в лохмотья и водоросли, поверх которых надел кольчугу из бутылочных пробок и старых пластиковых упаковок из-под банок газировки. Лицо все в водорослях, бороду давно пора подстричь. Темно-синие глаза существа горели гневом.
Тюлень, вероятно, бог Ист-Ривер, сказал: