– Не трогай ее.
Его лицо исказила ярость, и голос Кроноса прорычал:
– Джексон…
Почудилось ли мне или его тело запылало, становясь золотым?
Он снова ахнул голосом Луки:
– Он изменяется. Он… почти готов. Он больше не нуждается в моем теле… Пожалуйста…
– НЕТ! – заорал Кронос, оглядываясь в поисках меча, но клинок лежал в очаге, сверкая среди углей.
Кронос, шатаясь, двинулся к оружию, я попытался его остановить, но он оттолкнул меня с такой силой, что я отлетел к Аннабет, моя голова с хрустом стукнулась о подножие трона Афины.
– Нож, Перси, – прошептала Аннабет. Дыхание ее прерывалось. – Герой… проклятый клинок…
Когда у меня перестало двоиться в глазах, я увидел, как Кронос поднимает свой меч, но тут же вопит от боли и роняет клинок. Его ладони задымились и покрылись ожогами. Очаг раскалился докрасна, потому что коса являлась для него абсолютно чуждой сущностью. Я увидел, как в золе мелькнуло лицо нахмурившейся Гестии, она неодобрительно смотрела на Кроноса.
Лука повернулся и упал, прижимая к груди свои искалеченные руки.
– Пожалуйста, Перси…
Я с трудом поднялся на ноги и двинулся к упавшему Луке, сжимая в руке нож. Мне следовало его убить, таков был план.
Кажется, Лука понял, о чем я думаю. Он облизнул губы.
– Ты не можешь… не можешь сделать это сам. Он пересилит меня, будет защищаться. Только от моей руки. Я знаю, куда бить. Я не могу… не могу больше сдерживать его.
Теперь он уже явно тлел изнутри, его кожа начала дымиться.
Я занес нож для удара, потом посмотрел на Аннабет: Гроувер обнял ее, стараясь защитить. И я наконец понял, что она пыталась мне сказать.
«Ты не герой, – сказала тогда Рейчел. – Это повлияет на твои поступки».
– Прошу тебя, – простонал Лука. – Время на исходе.
Если Кронос примет свою истинную форму, его ничто не остановит. Тифон по сравнению с ним – просто маленький хулиган из песочницы.
У меня в голове снова зазвучали слова из пророчества: «Душу героя проклятый клинок пожнет». Весь мой мир перевернулся с ног на голову, и я отдал Луке нож.
Гроувер вскрикнул:
– Перси? Ты… э-э-э…
Сошел с ума. Свихнулся. Слетел с катушек. Может, так оно и есть.
Я совершенно беззащитный стоял перед Лукой, глядя, как он сжимает рукоять ножа.
Лука расстегнул ремешки, скрепляющие доспех, открыв маленький участок кожи – прямо под левой подмышкой, в такое место трудно попасть. С трудом он ударил себя ножом.
Порез получился небольшой, но Лука страшно закричал, его глаза запылали, как лава. Тронный зал содрогнулся, и я, не устояв на ногах, упал. Вокруг Луки образовалась энергетическая аура, пылающая все ярче и ярче. Я зажмурился, чувствуя, как от ударной волны, как от ядерного взрыва, моя кожа вздувается пузырями, а губы трескаются.
Долгое время стояла тишина.
Когда я открыл глаза, то увидел, что Лука в неестественной позе лежит у очага. На полу вокруг него чернел круг золы. Коса Кроноса расплавилась, жидкий металл тонкой струйкой тек среди углей очага, который раскалился, как кузнечная печь.
Всю левую сторону тела Луки покрывала кровь, его глаза были открыты, они стали синими, как прежде. Дышал он с жуткими хрипами.
– Хороший… клинок… – прокаркал он.
Я опустился рядом с ним на колени. Гроувер подвел к нам хромающую Аннабет, в глазах у них обоих стояли слезы.
Лука посмотрел на Аннабет.
– Ты знала. Я почти убил тебя, а ты знала…
– Ш-ш-ш, – голос девушки дрожал. – В конце концов, ты поступил, как герой, Лука. Ты отправишься в Элизиум.
Он слабо покачал головой.
– Думаю… переродиться. Попробовать три раза подряд. Острова Блаженных.
Аннабет всхлипнула.
– Ты всегда шел до конца.
Лука протянул обуглившуюся руку, и Аннабет коснулась кончиков его пальцев.
– Ты… – Лука закашлялся, и на губах у него показалась кровь. – Ты меня любила?
Аннабет вытерла слезу.
– Когда-то мне казалось, что… что… – она посмотрела на меня, словно была безмерно рада тому, что я здесь. Я понял, что испытываю то же самое. Мир рушился, а для меня имело значение только одно: Аннабет жива.
– Ты был мне как брат, Лука, – мягко проговорила она. – Но я тебя не любила.
Он кивнул, точно ждал, что она так ответил, потом поморщился от боли.
– Можно достать амброзии, – подал голос Гроувер. – Мы можем…
– Гроувер, – ловя ртом воздух, выдавил Лука. – Ты – самый храбрый сатир из всех, кого я когда-либо знал. Не надо. Такое не вылечить…
Он снова закашлялся, потом схватил меня за рукав, и я почувствовал, что его кожа горяча, как пламя.
– Итан. Я. Все, кого не признали. Не допусти, чтобы… Не допусти, чтобы это повторилось.
– Не допущу, – сказал я. – Обещаю.
Лука кивнул, и его рука безвольно упала.
Через несколько минут прибыли боги, они ворвались в тронный зал, что называется, при параде, облаченные в полные боевые доспехи, думая, что придется сражаться.
Однако увидели только Аннабет, Гроувера и меня: мы стояли в мягком приглушенном свете очага над изломанным телом полукровки.
– Перси, – позвал мой отец, в его голосе слышалось изумление. – Что… что это?
Я повернулся лицом к олимпийцам и объявил срывающимся голосом:
– Нам нужен саван. Саван для сына Гермеса.
Глава 20Мы выигрываем сказочные призы
За телом Луки самолично явились три Мойры.
Я несколько лет не видел этих старых дам, с того дня, когда в двенадцатилетнем возрасте увидел, как они перерезают нить чьей-то жизни у придорожного лотка с фруктами. Тогда они меня напугали, и сейчас я испугался не меньше – видели бы вы трех этих мерзких бабулек с сумочками для игл и пряжи.
Одна из них глянула на меня, и, хоть она ничего не сказала, вся моя жизнь буквально пронеслась у меня перед глазами. Я вдруг опять стал двенадцатилетним, потом сразу человеком средних лет, потом постарел и усох. Все силы оставили мое тело, и я увидел надгробную плиту и мою открытую могилу, в которую опускают гроб. Все это случилось за долю секунды.
– Готово, – сказала старушка.
Мойра держала в руках обрывок синей нити, я знал, что это та же нить, что я видел четыре года назад, когда мойры ее перерезали. Тогда я думал, что это моя линия жизни, но теперь понял, что это – нить жизни Луки. Они показали мне жизнь, которой пришлось пожертвовать для того, чтобы все исправить.
Мойры подняли тело Луки, завернутое в белый с зеленью саван, и понесли его к дверям тронного зала.
– Подождите, – попросил Гермес.
Бог посланников облачился в свой традиционный наряд: белые греческие одежды, сандалии и шлем. При ходьбе крылья на его шлеме трепетали. Змеи Джордж и Марта обвивались вокруг кадуцея, бормоча: «Лука, бедный Лука».
Я подумал, что Мей Кастеллан сейчас, наверное, сидит одна у себя на кухне, печет печенье и делает бутерброды для сына, который уже никогда не вернется домой.
Гермес откинул покрывало с лица Луки, поцеловал сына в лоб и пробормотал несколько слов на древнегреческом – последнее благословение.
– Прощай, – прошептал он. Затем кивнул, позволив мойрам вынести тело своего сына.
Когда они выходили, я думал про великое пророчество, смысл которого теперь стал мне ясен.
Душу героя проклятый клинок пожнет.
Героем был Лука, а проклятым клинком оказался нож, который сын Гермеса много лет назад подарил Аннабет. «Проклятый» нож, ведь Лука нарушил обещание и предал своих друзей.
Единственный выбор дни его пресечет.
Я сделал выбор, отдав Луке нож и, как и Аннабет, поверив, что он еще способен все исправить.
Олимп защитив или в прах обратив.
Пожертвовав собой, Лука спас Олимп. Рейчел была права: в конце концов героем оказался не я, а Лука.
Я понял и еще кое-что: когда Лука погрузился в реку Стикс, ему пришлось сконцентрироваться на чем-то важном, что могло бы привязать его к смертной жизни, в противном случае он бы растворился. Я видел Аннабет и полагал, что и Лука тоже ее видел. Он представил себе ту сцену, которую мне показала Гестия: когда они с Талией встретили Аннабет, и он пообещал, что они станут семьей.
Когда, сражаясь с Аннабет, Лука ее ранил, это подействовало на него как встряска, заставив вспомнить об обещании, данном в старые добрые времена. В результате он снова услышал голос совести, присущей всем смертным, и смог победить Кроноса. Его слабое место, его ахиллесова пята, спасла всех нас.
У стоявшей рядом со мной Аннабет подогнулись колени, я ее поддержал, но у девушки вырвался крик боли, и я сообразил, что схватил ее за раненую руку.
– О, боги, – пробормотал я. – Аннабет, прости.
– Все в порядке, – проговорила она и потеряла сознание у меня на руках.
– Ей нужна помощь! – заорал я.
– Я займусь, – вперед шагнул Аполлон. Огненные доспехи бога сияли так ярко, что больно было смотреть, а крутые солнечные очки «Рей-Бенс» и белоснежная улыбка делали его похожим на мужчину-модель, рекламирующего боевое снаряжение. – Бог врачевания к твоим услугам.
Он провел рукой над лицом Аннабет и заговорил нараспев. Синяки немедленно побледнели, порезы и шрамы исчезли, изломанная рука выпрямилась, и дочь Афины вздохнула во сне.
Аполлон широко улыбнулся.
– Через несколько минут с ней все будет в порядке. Я как раз успею сочинить песнь о нашей победе: «Аполлон и его друзья спасают Олимп». Неплохо, а?
– Спасибо, Аполлон, – поблагодарил я. – М-м-м, оставляю стихи на ваше усмотрение.
Следующие несколько часов слились в один смазанный кадр. Я помнил о своем обещании, данном маме. Зевс и глазом не моргнул, когда я изложил ему свою странную просьбу, просто щелкнул пальцами и сообщил мне, что теперь верхушка Эмпайр-стейт-билдинг светится синими огнями. Большинство смертных станут недоумевать, что бы это значило, но моя мама поймет: я выжил, а Олимп спасен.