— Но только как друг.
Ребе видел, что Стедман разочарован и вряд ли примет его совет. Они молча прошли квартал, вдруг Стедман схватил его за руку и куда-то показал.
— А вот и ответ.
Ребе взглянул, но ничего необычного не увидел.
— Вывеска: «Торговля машинами Мевамета». Когда я только приехал, я сказал Рою, что хочу арендовать машину и поездить по стране, и пригласил его с собой выбрать. Так знаете, он очень заинтересовался этой идеей.
— Вы думаете, что, выбрав машину, решите вопрос?
— Ребе, пока вы не поймете, как юноши относятся к машинам, вы их не поймете. Остановимся на минуту? Я видел их рекламу в газете. И только узнаю, какие тут машины и цена.
Там оказался скромный гараж с несколькими разобранными машинами. В углу возле окна стоял рабочий стол, заваленный бумагами, на нем — оправленная в дерево табличка: «Торговля машинами Мевамета». К ним подошел пожилой механик с бородой.
— Мистер Мевамет?
Механик указал на табличку.
— Вам торговлю Мевамета? Это здесь. А Мевамета нет, он уже пару дней болеет.
— А разве магазин не его? С кем еще можно поговорить?
— Ни с кем. Мы к нему не имеем отношения, он просто держит здесь свой стол.
— О-о, — Стедман был разочарован.
— Вы, может, насчет машины? Покупаете, продаете?
— Хочу купить, но…
— Так сходите к нему домой, — предложил бородач. — Это очень просто. Иногда он сидит дома, даже когда здоров, и делает свое дело не хуже, чем здесь.
— Ну, я хотел посмотреть его машины…
Механик рассмеялся.
— У него нет машин, он так не работает. Вы говорите ему, что хотите купить, и он достает. Он старый дурак, но скажу вам, здорово разбирается в машинах, вы не промахнетесь.
— А почему он дурак? — спросил ребе. — Потому что хорошо умеет торговать?
— Ваш молодой друг шутник, — хмыкнул механик и продолжал: — Он безумец, у него мозги набекрень и еще есть проблемы. Но у кого их нет, особенно здесь? Возьмите его имя: Мевамет — значит «Из смерти», разве нормальный человек выберет себе такое? — Он пожал плечами. — Но он знает машины, и он честен. Если вы покупаете машину, он всегда скажет, в каком она состоянии, можете ему верить.
— Может, я ему позвоню? — задумался Дэн. — У вас есть его домашний телефон?
— У него пока нет телефона, он только переехал. В вестибюле дома есть общий телефон, прямо возле его двери, но я не знаю номера. Но ему не нужно звонить заранее, просто приходите, он будет дома.
— Но если он болен…
— Он простужен. Поверьте, он не будет против.
— Ну…
— Вот, запишите адрес: улица Мазл Тов, дом один. Это новая улица, она отходит от авеню Шалом. Вы ведь знаете, где авеню Шалом?
— Да, знаю, — кивнул Стедман.
— Итак, это новая улица рядом с авеню Шалом, квартал жилых домов. Можете зайти к нему в любой время: сегодня, завтра, послезавтра…
— Послезавтра Суббота, — улыбнулся ребе.
— И что? Для него это ничего не значит.
— Вы пойдете? — спросил ребе, когда они вышли на улицу. — Это недалеко?
— В Иерусалиме все недалеко. Не знаю, подумаю.
Глава 25
День для Мириам начался как обычно, разве что утром тошнило чуть сильнее, и в результате ее больше обычного раздражали ежедневные звуки улицы, которых она раньше не замечала: натужный рев грузовиков (их дом стоял на подъеме), служанка из дома напротив, выбивающая пыль из ковриков на перилах бамбуковой палкой (вероятно, единственный в Израиле способ чистки ковров), служанка в квартире наверху, выливающая на пол ведра воды и затем с хлюпаньем возящая по нему шваброй (определенно единственный способ мытья полов), а ее хозяйка тем временем готовила обед — главную еду дня, при этом вечно что-то рубила в деревянной миске, и каждый удар сечки передавался через миску и стол на пол, а оттуда на потолок над головой Мириам (явно единственный способ готовить еду).
В то утро ее муж решил пойти в синагогу, вместо того чтобы молиться дома, и теперь ей некому было пожаловаться, и что еще хуже, некому было собрать Джонатана в школу.
А Джонатан капризничал. Обычно он шел в школу с Шаули — мальчиком с верхнего этажа, своим лучшим другом, но тот слегка приболел, и мадам Розен не пустила его в школу. Поэтому Джонатан хотел, чтобы его проводила мама. А она отказалась, ведь пройти надо было всего квартал и никаких переходов, и в результате он пошел сам, но с капризами, а это вывело ее из себя.
К тому же она потеряла драгоценные минуты, нужные для того, чтобы доехать на автобусе до больницы и попасть на прием в женскую консультацию.
Затем позвонила Гиттель из Тель-Авива.
Гиттель звонила часто, иногда по поводу: сказать, что получила письмо от матери Мириам, продиктовать понравившийся рецепт, сообщить, что через пару часов она будет в Иерусалиме по делам и заскочит на пару минут. Но сегодня она позвонила, чтобы просто поговорить с племянницей перед началом работы. А Мириам, в отчаянии считая потерянные минуты, объяснила, что спешит в больницу и вынуждена прервать разговор. Она упомянула больницу в надежде, что для тетушки это послужит единственным оправданием того, что разговор так скоро кончится.
Но Гиттель тут же всполошилась и потребовала объяснений.
— Кто тебя лечит, Мириам? Может, я его знаю. Если что-то серьезное, я устрою, чтобы тобой занялся заведующий отделением.
Мириам и так собиралась сказать ей при встрече все, поэтому сообщила, что это визит в женскую консультацию, потому что она ждет ребенка.
— О, чудесно! Mazel tov — поздравляю! Какая удача! А когда это будет? О, Мириам, ребенок может родиться в Израиле. Если Дэвид уедет работать в Штаты, ты можешь остаться здесь и приехать в Тель-Авив с Джонатаном. Я о нем позабочусь. Здесь будет тесновато, но в Израиле всегда так. Когда Ури будет приезжать на выходные, он сможет спать на диване в гостиной, или я там устроюсь.
Когда Мириам наконец повесила трубку и побежала к остановке, автобус уже тронулся. Поскольку она опоздала, ей пришлось ждать в клинике все утро, а врач рассердился на нее за опоздание и не помог ни его английский, ни ее иврит, чтобы объяснить все события этого утра. Он был холоден и сух, и она не посмела задать все интересующие ее вопросы.
Неприятности продолжались. Обратный автобус был переполнен, и хотя она сидела, юноша, стоящий рядом, щелкал семечки и плевал шелуху ей под ноги. Это вызвало в ней отвращение, но поскольку она не была уверена в своем иврите, то не стала вступать в пререкания. На остановке он вышел, она облегченно вздохнула, но вошедший пассажир, увидев шелуху у ее ног, решил, что это ее работа, и стал ругаться.
Войдя в дом, она увидела, что муж позавтракал и ушел, оставив посуду в раковине. Вода, как назло, оставалась прохладной, хотя Мириам долго сливала ее из крана. Затем прозвенел дверной звонок и вошла Гиттель.
— О, Гиттель! — Она обняла тетку и заплакала от облегчения. А выплакавшись, спросила, как той удалось уйти с работы.
— Если социальный работник в Тель-Авиве не сумеет придумать себе дело в Иерусалиме, то ему следует искать другую работу. К тому же, если мне пишет сестра и спрашивает, что я сделала, когда узнала о беременности ее дочери, я что, должна ответить, что не смогла выбраться?
Она выслушала рассказ племянницы об утренних злоключениях. Убедившись, что Гиттель — слушательница благодарная, Мириам продолжала рассказывать обо всем, что досаждало ей с самого приезда — о трудностях с языком, проблемах с ведением хозяйства и даже о том, как ей не понравилась перемена отношения мужа к своей работе.
Гиттель подняла руку.
— Я могу понять желание Дэвида оставить раввинство, это не занятие для современного мужчины. И приветствую его желание поселиться здесь. Но ты ждешь ребенка, и надо смотреть на вещи трезво. Твоей матери здесь нет, я возьму ее функции на себя и дам тебе совет. Встает вопрос о заработке. Твой муж не может просто уйти с работы, он должен все обдумать и подготовить. Даже если он завтра найдет здесь работу, вам все равно придется уехать в Штаты, чтобы устроить все дела. Я очень хочу, чтобы вы остались здесь, но боюсь за твою поездку. Мужьям нельзя доверять ни отправку мебели, ни сдачу дома, особенно если мужья — раввины.
Она усадила племянницу в кресло, подставила ей под ноги скамеечку, сама взяла стул и села напротив.
— Итак, будем смотреть практично. Сначала обсудим лично твой вопрос. Ты на первых месяцах, и тебе нужен покой, отдых, свобода от страхов и сомнений. Тебе не надо делать анализы и рентген, тебе не нужен специалист, который думает о тебе лишь как о строчке в истории болезни. Нужен хороший семейный врач, который может посидеть с тобой, ответить на любые вопросы и рассказать, чего тебе ждать в будущем.
— Прекрасно, Гиттель, но где я его найду? Ты кого-нибудь знаешь?
— В Тель-Авиве таких десятки, но в Иерусалиме… Подожди минутку… У меня есть подруга Сара Адуми, а у нее — врач, доктор Бен Ами, это настоящий доктор с бывшего времени. Он никогда не спешит, когда приходит на осмотр, а потом всегда остается на чашечку чая. Ему это тоже полезно, он вроде вдовец или холостяк. Дай мою записную книжку… А, вот он. Доктор Бенджамин Ами, авеню Шалом, 147. Я ему позвоню.
— Может, мне сперва поговорить с Дэвидом? — усомнилась Мириам.
— Что мужья в этом понимают, особенно раввины?.. Доктор Бен Ами? Я близкий друг Сары Адуми и хотела бы договориться о вашей встрече с моей племянницей… Можете ее принять? Отлично, я ее сейчас привезу.
Глава 26
Иерусалимское кафе в Старом Городе находится недалеко от Дамаскских ворот. Каждый день через них проходят тысячи туристов, но внутрь заходят немногие. Туда может заглянуть парочка, пытающаяся спрятаться от палящего солнца и отдохнуть за чашкой кофе или стаканом апельсинового сока, но может и передумать. Это место не для туристов.
Радио орет на полную мощность, без конца передавая меланхоличную арабскую музыку в минорном ключе. В неверном свете виден бильярдный стол, за которым обычно играют молодые арабы, сопровождая каждый удар бурными выкриками.