Он позвонил Рою, едва придя домой. Ответа не было. Он позвонил попозже, но и на следующий день никто не ответил, и ребе выкинул это из головы. Рой собирался прийти в пятницу вечером, там он его и увидит. А если Рой решит отказаться, для этого ему придется позвонить.
До появления гостей ребе решил не затрагивать этот вопрос. Ведь Суббота — день мира и покоя. Конечно, если кто-нибудь из Стедманов заговорит об этом, он поддержит разговор, но сам не начнет.
Стедманы пришли раздельно, но почти одновременно. Не успел он открыть дверь одному, как появился другой. Было уже поздно, и все сразу прошли к столу, затем постояли, пока ребе читал киддуш — благословение на вино, которой начиналась Субботняя служба.
Но столе была обычная Субботняя трапеза: куриный суп, фаршированная рыба и цыпленок. Рой привык питаться в столовых и университетских кафе, и для него это было деликатесом. Он нахваливал Мириам и охотно принимал добавку.
— Не часто удается так поесть, — объяснял он, — и все так вкусно!
Постепенно, под влиянием еды и вина, он расслабился. Возможно, благодаря присутствию маленького Джонатана или потому, что ребе с женой были относительно молоды, обстановка за столом воцарилась непосредственная, вовсе не такая, как на Субботних обедах у дяди Хьюго. И хотя тетя Бетти тоже пыталась быть непринужденной, торжественный дух праздника веселье подавлял.
Когда все перешли к чаю, разговор зашел о Рое и его учебе. Совершенно расслабившись, он рассказал о своих проблемах.
— Я не слишком хорошо говорю на иврите, и это мешает. Но израильские студенты — они такие замкнутые, да и американцы тоже. Мои лучшие друзья — арабы.
Парень произнес это с вызовом, но отец решил не реагировать и с воодушевлением сказал:
— Ну, Рой, это прекрасно. Я хочу, чтобы ты увидел все стороны здешней жизни.
Странно, но Рой не почувствовал благодарности. Ребе тоже молчал.
— Думаю, ребе не согласен, — заметил Рой.
Ребе Смолл медленно покачал головой.
— Да, не согласен. Если бы между мной и моими соседями Розенами были разногласия, а ко мне бы пришел гость и встал на их сторону, я бы имел право оскорбиться.
— А разрешите вам заметить, ребе, множество студентов дружат с арабами.
— Рад за них.
— Но вы же только что сказали…
Ребе кивнул.
— Они в ссоре, и хорошо бы, чтобы одна из сторон или обе переменили свои взгляды, как если бы миссис Смолл постаралась помириться с мадам Розен. Но в случае с гостем все иначе.
— Твоя сторона, моя сторона — все это устарело и годится лишь для войн и прочего, — Рой подался вперед. — Наше поколение так не рассуждает, мы не считаем, на какой стороне родились. Для нас важно, какая сторона — за правое дело. Посмотрите, как американцы моего поколения относятся к Вьетнаму: ваше поколение считает их врагами, а мы не согласны. Идеи вашего поколения дали нам войны, загубили экологию, породили голод и болезни. Мое поколение пытается это изменить.
— Здесь он прав, ребе, — заметил Дэн. — Думаю, мы все спутали, а они стараются распутать.
— Нет, — покачал головой ребе. — Все плохое, что есть в мире, — это не наша вина, а вина всего человечества. Оно же ответственно и за все хорошее. Мы живем в мире людей, а не в саду Эдема. И предыдущее поколение тоже старается все распутать, просто потому, что новое еще неопытно. Пройдет по крайней мере десять лет, Рой, прежде чем твое поколение сможет что-то сделать. И почему ты называешь еврейских студентов замкнутыми? Они из того же поколения. А арабы? Тоже твое поколение, но они сеют террор в стране, а не пытаются решить все миром. Если бы настал мир, они могли бы сражаться с бедностью и болезнями в своих собственных странах…
— А почему израильтяне не делают этого в своей стране?
— Разве? — спросил ребе.
— А сефарды — они же живут в трущобах и не имеют возможности нормально развиваться.
— Израильское правительство старается им помочь, — заметил Дэн.
— Оно может делать и больше, — обернулся Рой к ребе.
— Каждая страна может делать больше для своих обездоленных жителей, — мягко ответил тот. — Назови такую, которая с этим справилась.
— Но здесь должна быть нация идеалистов, — запротестовал Рой.
— Разве? Надеюсь, нет, — сказал ребе.
— Почему? — Рой был поражен. — Смешно, что раввин так считает. Разве вы не хотите, чтобы страна была идеальной?
— Не хочу. Наша религия нацелена на практическую жизнь. Этим иудаизм отличается от христианства: мы не просим своих людей быть святыми. Как сказал Гилель: «Если не я для себя, кто для меня?» Традиционно мы всегда считали, что заработок на пропитание — единственное, что нужно для хорошей жизни. Мы не придерживаемся идеалов аскетизма и бедности как самоцели.
— А что плохого в идеализме? — спросил Рой.
— От поклонения идее он становится главнее человека. Иногда люди бывают жестокими, просто потому, что они люди. Но это — самоограничение. Если человек нормален, то вслед за жестокостью придут угрызения совести. Но если он идеалист, во имя этого будет оправдан любой грех. Немцы убивали миллионы людей во имя чистоты нации, в России расстреливали за вполне человеческое желание сделать запасы продуктов на зиму. Добавлю, что сейчас некоторые из твоих молодых товарищей-студентов в Америке совершают множество грехов во имя мира, социального равенства или еще каких-нибудь идей.
Они спорили допоздна. Иногда спор возвращался к истоку, как это бывает, иногда уходил в сторону. Но в основном спорили Рой и ребе, Дэн только изредка вставлял слово в поддержку сына. О Мевамете и взрыве не вспоминали до тех пор, пока гости не собрались уходить. Кто-то упомянул о Хайфе, и Рой спросил отца, удачно ли тот съездил.
— В общем, да, Рой. Надеюсь, и ты так сочтешь. Я узнал, что лайнер «Атения» стоит под погрузкой. Когда-то я дружил с капитаном, так что отправился с ним повидаться. Он был со мной любезен и пригласил отправиться с ним в плавание — десятидневный тур в Грецию, на Сицилию, затем обратно в Хайфу. Пригласил нас обоих, представляешь. Что скажешь?
— Ого, здорово, пап. А когда отплываем?
— Из Хайфы — в воскресенье…
Рой щелкнул пальцами.
— Ох, я только что вспомнил…
— В чем дело? У тебя экзамены?
— Нет, наоборот, у нас будут каникулы, но мне понадобится паспорт?
— Ну да. А ты что, его потерял?
— Нет, — и Рой рассказал о том, что случилось. — Это они его потеряли, эти тупоголовые полицейские, — с негодованием добавил он. — И если они вышлют его мне сегодня, то к завтрашнему дню я его не получу, так как сегодня Суббота, почта не работает. И даже если он прибудет в воскресенье, я не получу его до полудня, когда приходит почта.
— Думаю, и в воскресенье ты его не получишь, — протянул отец.
— Почему?
— Потому что — ну, потому что хотя полиция здесь и тупоголовая, как ты сказал, но с паспортами они обычно не сшибаются, разве что намеренно.
— К чему ты клонишь? — Рой не понимал.
— Тебя допрашивали в понедельник? Во вторник?
— Во вторник.
— Вот, — кивнул Дэн, — а сегодня пятница. Четыре дня, а паспорта все нет. А в этой стране, окруженной другими воюющими странами, без паспорта ты можешь угодить в тюрьму. Нельзя даже поехать в другой город. Они тебя достанут, когда захотят. Раз паспорт не пришел по почте, почему бы тебе не сходить прямо в полицию?
— Я ходил, сегодня утром, и никто ничего не знал. А когда я попытался увидеться с тем инспектором в ермолке, мне сказали, что он вышел и не вернется.
— Этого я и боялся, — пробормотал отец.
— Но вы же можете пойти в американское консульство, — предложил ребе.
— Не думаю, что это хорошо. Может, в воскресенье я съезжу в Тель-Авив и повидаюсь с ребятами из посольства.
— Но мы же опоздаем на пароход, — запротестовал Рой.
— Будут еще варианты, может, в следующий круиз.
Когда Стедманы ушли, Дэн намеренно увел разговор в сторону от полиции и паспортов.
— Как тебе вечер? — спросил он сына.
— Очень понравился, особенно ребе.
— Ты с ним все время спорил.
— Все равно, — отмахнулся Рой. — Он не поддакивал мне, как некоторые, когда пытаются поладить с детьми. Ты знаешь эти варианты: «Хороший вопрос», или «Интересную тему развивает этот Стедман». И он не пытался снисходить до меня. Мы разговаривали на равных.
Они подошли к месту, где нужно было расставаться.
— Э… Рой, насчет паспорта не волнуйся. Может быть, я завтра съезжу в Тель-Авив.
— Но завтра Суббота, придется взять такси, а это пятьдесят лир.
— Да, но обратно я могу поехать на автобусе, а это всего три лиры с половиной.
Рой шел домой, периодически останавливаясь при звуке подъезжающей машины, чтобы проголосовать; по пути он думал о случившемся. Если полицейский инспектор действительно думает, что он виновен, почему он был так любезен? Почему не допросил его построже? С другой стороны, если допрос был таким легким, почему так долго проверяют его паспорт? Возможно, отец прав, у него просто выманили паспорт; тогда почему не пойти в американское консульство в Иерусалиме и не попросить все уладить? Почему отец хочет сделать это в Тель-Авиве? Да еще в Субботу? С круизом все равно не получится, ведь посольство не успеет все оформить до воскресенья. Но тогда почему отец велел не беспокоиться? Если беспокоиться не о чем, зачем ехать в Тель-Авив в Субботу? А если есть о чем, почему отец просто ему не скажет? Считает его ребенком, которому нельзя сказать правду?
И тут Рой действительно забеспокоился.,
Глава 35
— Ничего официального здесь нет, ребе, — заверил Марти Дрекслер. — Мы хотим сделать все проще с самого начала, верно, Берт?
Берт Рэймонд кивнул.
— Верно. Это придумал Марти, он поговорил со мной, а я сказал, что нам следует сперва посоветоваться с вами, прежде чем рассказать другим и подготовить почву.
Ребе Дойч переводил взгляд с одного из гостей на другого, барабаня пальцами по ручке кресла.