Такой реакции Рой не ожидал.
— Слушай, я думаю, они чего-то от меня хотят. Но зачем тогда похищать паспорт, почему нельзя сказать прямо? Зачем врать, что его потеряли?
— Врать? Понимаю, — Абдул задумался, затем сказал: — Видишь ли, Рой, если просто взять у тебя паспорт, это будет официальным актом. Тогда ты сможешь нанять адвоката или пойти в американское консульство, или туда пойдет твой адвокат, из консульства потребуют вернуть паспорт или предъявить тебе официальное обвинение, чтобы дело могло рассматриваться в суде. Но для этого недостаточно свидетельских показаний, так что в полиции предпочтут не связываться.
— Что значит — не связываться?
— Даже если обвиняемый явно виновен, — объяснил Абдул, — необходимо оформить его дело. Полиция не может пойти к судье и сказать: мы считаем этого человека виновным в том-то и том-то и хотим, чтобы суд засадил его на много лет. Им надо представить доказательства, шаг за шагом, а это требует времени. И это касается человека, чья вина очевидна. Но если вина не очевидна, времени нужно еще больше.
Рой пришел в ужас.
— Ты хочешь сказать, мне пытаются пришить дело?
— Что значит пришить?
— Ну, они знают, что я невиновен, но стараются меня обвинить…
Абдул пожал плечами и улыбнулся.
— Но почему? Почему я?
— Потому что ты там был. Естественно, полиция хочет показать эффективность работы. Как? Арестовывая людей, допрашивая и вынося приговор. Разве в Америке не так?
— Да, думаю, что так везде. Но послушай, ведь ясно, что это сделали твои соотечественники.
Абдул внезапно весь напрягся, глаза его сузились.
— Что ты имеешь в виду?
— Это сделали террористы, они это признали.
Абдул расслабился и улыбнулся.
— Ну да, признали это все, все группы, но так они поступают всегда, когда в Израиле что-то происходит. Естественно, все хотят приписать это себе. Но хотя бы поэтому израильское правительство хочет доказать, что это сделал кто-то еще, то есть ты. Жителям неприятно думать, что террористы могут проникать в сердце израильской части города. Они будут нервничать, плохо спать по ночам. Еще это будет означать, что стражи порядка работают не так хорошо, как хотелось бы. Поэтому если удастся доказать, что взрыв устроил одиночка, это значит, что террористы ни при чем.
Рой сжимал и разжимал кулаки.
— Но что мне делать?
— А, теперь ты видишь разницу между тем, как работают у тебя на родине и у меня. Будь это арабская страна, мы бы нашли ответственного чиновника и предложили ему взятку. Или отыскали бы в конторе какого-нибудь клерка, который бы спокойно потерял твое дело, понимаешь? Это совсем нетрудно…
— Я серьезно, — сказал Рой. — Скажи, что мне делать?
— На твоем месте я бы уехал из страны, хотя без паспорта это невозможно. Поэтому лучше затаиться, поехать в другой город, в Хайфу или Тель-Авив.
— А что это даст? Полиция меня найдет…
— Не найдет. У тебя есть друг, к которому ты можешь пойти, которому можно доверять? А твой отец пока свяжется с американским посольством в Тель-Авиве. Он важная персона, поверь мне.
— Он уже там.
— Тогда, уверен, он что-нибудь придумает, — успокоил Абдул. Поверь, тебе не о чем беспокоиться.
— Может, ты и прав.
Но Рой подумал, что Абдул нарочно его успокаивает, потому что знает: все очень серьезно.
Глава 37
На столе распорядителя в американском посольстве стояла табличка с именем «Майкл Донехью», но не было ясно, чем этот человек занимается. У него не было непосредственного начальника, подчинялся он высшим инстанциям и управлял персоналом. Майк Донехью не занимал достаточно высокого поста, чтобы автоматически быть приглашенным на посольские вечеринки, но и не стоял так низко, чтобы его появление там вызвало толки. Он вовсе не был смазливым светским львом, любимцем жен и дочерей дипкорпуса. Наоборот, это был крепко сбитый лысеющий мужчина с круглым лицом и носом боксера, в вечно мятых костюмах и бесформенной панаме. Все полагали, что он ведает связями с общественностью, так как он вечно общался с журналистами, однако в число сотрудников Отдела по связям с общественностью Донехью не входил. Более сведущие считали, что он из ЦРУ.
Именно к своему старому другу Майку Донехью и обратился Дэн, приехав в Тель-Авив.
— Так вот, у Роя забрали паспорт и наплели ему что-то о том, что его потеряли и пришлют по почте.
— И он поверил?
— Он же ребенок, Майк. Тип из полиции — инспектор, который его допрашивал, — был так любезен, почему бы не поверить?
— Но все это время…
— Ну, знаешь, как это бывает. Не получаешь посылку вовремя — начинаешь думать, что почта так работает. На следующий день приходит беспокойство, но ты решаешь подождать еще день. Через день он все же пошел узнать, и никто не понимал, о чем он говорит, а инспектора не оказалось на месте. Не заговори я с Роем о круизе, он бы не вспомнил о паспорте еще неделю.
— Полиция паспортов не теряет, — буркнул Донехью.
— И я так думаю. Дело нечисто.
— Очевидно. Но я не думаю, что полиция может так поступить, тем более с американским подданным, студентом, у которого отец работает в прессе. Нет, это работа «Шин Бет». А полиция с ними заодно.
— Так что мне делать? — спросил Стедман. — Играть в открытую, пойти туда и устроить скандал, или отправиться в американское консульство в Иерусалиме и заставить их сделать официальный запрос, а может, попросить выдать дубликат?
Донехью покачал головой.
— Не надо. Потому что если это работа «Шин Бет» и они не хотят, чтобы твой сын покинул страну, они за этим проследят, даже если им придется упрятать его в больницу.
Дэн возмутился.
— Уймись, Майк, у нас демократия, есть законы…
— Это ты уймись, Дэн. Ты много ездишь и много видел. В какой стране демократия может потягаться с разведкой? Если «Шин Бет» хочет, чтобы Рой остался здесь, даже если за него заступится Голда, неужели это предотвратит, скажем, автокатастрофу? Они заявят, что все это на благо страны. Агент не остановится, пока не получит указания от своего шефа.
— Так что ты посоветуешь?
— Это зависит от фактов.
— Каких?
— Сейчас объясню. В Иерусалиме произошел теракт, твой парень был там, на тихой пустынной улице, где мало кто гуляет по вечерам. Или так: он оказался в месте, где ему нечего было делать. И он не просто гулял, ведь шел дождь. Это один пункт. Второй пункт: ближайшие его друзья — арабы…
— Я не говорил, что они его ближайшие друзья.
— Но ты сказал, что он с ними дружит, потому что не может дружить с американскими и израильскими студентами. Так что арабы — его единственные друзья. Так лучше? Хорошо. Тогда, возможно, один из его близких друзей — или из единственных друзей — просит его о небольшой услуге. «Положи эту коробочку на окно моего друга в доме один по улице Мазл Тов, ладно, Рой?» — Его так зовут — Рой? Или же: «Мне надо кое-что отнести домой к другу, Рой. Пойдем со мной?» И когда они туда приходят: «Подожди меня минутку, Рой, и кашляни или свистни, если кто-нибудь появится».
— Мой сын ни за что…
— Да, я знаю, твой сын ни за что бы не сделал такого. Ничей бы сын не сделал, особенно сейчас. Я просто предполагаю, вот и все. Так что если что-то подобное могло быть, то остается только ждать, пока оформят дело и передадут его в суд. А тебе следует нанять лучшего адвоката. Но если мальчик невиновен и на него ничего нет, мы можем что-нибудь придумать.
— Например?
— Ну, можно шепнуть кому следует, чтобы дело достигло верхов. Милости всегда просились и раздавались, ты можешь просить о милости и обещать что-нибудь взамен.
— Понятно, — сказал Стедман. — А пока что?
— Ничего. Просто жди. Ты возвращаешься сегодня в Иерусалим?
— Собирался нанять машину…
— А почему бы не задержаться на пару дней? Может, у меня будут новости.
Стедман кивнул.
— И еще, Дэн: когда мы со всем разберемся, твоему сыну лучше всего вернуться в Штаты, как только он получит паспорт.
Стедман в изумлении поднял глаза.
— Но почему?
— Мало ли что, — вздохнул Донехью. — Могут быть замешаны несколько человек. К тому же у твоего сына явно не все ладится. Он приехал сюда, чтобы что-то узнать, и до сих пор в этом не преуспел. Не думаю, что если он останется до конца года, ему повезет больше.
— Не могу же я забрать его из университета посреди учебного года, — возразил Дэн, но, немного подумав, признал: — Может, ты и прав.
— И еще, Дэн…
— Да?
— Будь осторожен. Берегись.
— Что ты хочешь сказать?
Донехью поколебался.
— Секретные службы всегда подозрительны, если не сказать — маниакально подозрительны. Могут подумать, что такой юнец, как твой сын, действовал по указке отца.
Глава 38
Адуми никогда не посылал за Иш-Кошером; вместо этого он звонил из своей маленькой пыльной комнатки на третьем этаже.
— Хаим? Это Авнер. Ты занят?
И даже если Иш-Кошер всего лишь читал газету, он отвечал:
— Сейчас у меня дела, Авнер, но через пять-десять минут…
— Мне надо тебя увидеть. Я спущусь?
— Лучше я поднимусь. Приду, когда смогу.
Затем он некоторое время выжидал, а потом, собрав бумаги, шел по коридору и не спешил, так как это не подобало его статусу инспектора. Затем он поднимался по лестнице и переходил в другое здание, а там опять длинный коридор и другая лестница. За ней он делал остановку и несколько раз глубоко вдыхал, чтобы прийти в себя после перехода, а потом сворачивал в более короткий коридор и шел в офис Адуми.
Сев в кресло, он поставил кейс на пол.
— Полагаю, мадам Адуми чувствует себя лучше?
Адуми помахал рукой.
— Более-менее. Доктор Бен Ами хочет, чтобы она легла опять в хадасскую больницу на обследование. Он на месяц уезжает и хочет поместить ее туда перед отъездом.
— На месяц? В отпуск? Неплохо живут врачи!
— Он едет на медицинскую конференцию в Женеву, а затем на другую — в Вальпараисо. Знаеш