ключ хранится у жены хозяина. Каждый раз, когда собираются гости, на крышкурояля ставят рюмки, бокалы, бутылки с пепси-колой, водкой и пивом.
Тонкий наблюдатель и знаток социальной психологии, Ф. Тонкабони сумел задолгодо революции 1979 года уловить симптомы назревающего кризиса и донести их дочитателя. В рассказе «Ипохондрик и крокодил» писатель иносказательно говорит острахе, царящем в стране перед полицией Савак и поддерживающей её шахскойжандармерией. У всякого прочитавшего рассказ невольно возникает мысль о том,что общество, живущее в атмосфере слежки и шпиономании, страдает тяжким недугоми никакие «щадящие меры» не помогут, необходимы только радикальные средства.
Ни один из членов семьи, изображённой в рассказе «Клещ», не назван по имени, неуказано и место действия, тем не менее читателю сразу же становится ясно, чтособытия разворачиваются в дореволюционном Иране. О многих вещах Тонкабониговорит завуалированно, используя эзопов язык, в расчёте на то, чтопроницательный читатель разгадает подлинный смысл сказанного. Рассказ глубокосоциален и многозначителен. Семья, будучи конкретной, все же несёт на себемного обобщённого, ибо её структура вводит нас в структуру иранского обществасо всеми его противоречиями. Образ отца-деспота с его всегдашним «Не позволю!»невольно ассоциируется с полицейско-саваковской властью. Слыша этот окрик, сынкаменел перед отцом, как до поры до времени цепенел перед представителямишахской администрации иранский народ. Разоблачая духовную опустошённость,порочность главы семьи, Ф. Тонкабони постепенно сводит его авторитет на нет,точно так же демаскировался в глазах народа насквозь прогнивший монархическийрежим.
В семидесятых годах самому Тонкабони и его единомышленникам-писателям не разприходилось испытывать тяжесть репрессий и преследований со стороны Савак,таиться в тюрьмах.
О шахских застенках Тонкабони рассказал в художественной форме в новеллах,повестях, очерках и миниатюрах, написанных в эти годы. В рассказе «Путешествиев удивительный край» Тонкабони в аллегорической форме язвительно описываетперипетии своего ареста и пребывание в тюрьме. Писатель называет застенки Саваккомфортабельным отелем, все правила которого вполне разумны, целесообразны ипредусмотрены исключительно ради обеспечения спокойствия и отдыха егообитателей. Завершается рассказ обращением к читателям: «Я поведал вам несказку о потусторонних существах, к тому же все это и не бред сумасшедшего.Этот отель находится не так уж далеко, не в какой-нибудь чужой стране. Онсовсем рядом: тут, там, повсюду! Он в вашем же городе, под вашим же носом».
В начале 70-х годов в Иране начался исключительный по своим масштабам нефтянойбум. Появился новый класс — нефтяная буржуазия. Буржуазия эта ничего непроизводила, её единственным занятием являлось безудержное потребление. Этоткласс быстро присвоил себе значительную часть нефтяных доходов и стал хозяиномстраны.
В Тегеране возникли супермодные районы, ошеломлявшие новоприбывшего комфортом ироскошью. А рядом, порой на тех же улицах, в домах без света и воды гнездилисьсемьи бедняков.
Как прогрессивный писатель, Ф. Тонкабони не мог не затронуть в своем творчествепроцесс расслоения иранского общества, когда на одном полюсе царила роскошь, ана другом — ужасающая бедность, средневековая отсталость и крушение идеи о«всеобщем благоденствии». Именно этой цели — разоблачению лозунга шаха о«великой цивилизации» — посвящены многие рассказы писателя («Водитель такси»,«Утро на площади», «Развитые и неразвитые страны», «Год 2009-й», «Машина поборьбе с неграмотностью» и др.).
В сатирической миниатюре «Машина по борьбе с неграмотностью» Ф. Тонкабонивысмеивает издержки разрекламированной на весь мир культурной программы шахскойадминистрации. Изображая машину, управляемую электронным устройством ивыпускающую «полусырых», «непропекшихся» бакалавров и докторов наук, Тонкабонипародирует официальный курс «белой революции» с её спекулятивной идеей осверхскоростной ликвидации неграмотности и создании в стране «новойцивилизации».
В последнее время Ф. Тонкабони часто обращается к духовному наследию мастеровкультуры такого масштаба, как М. Горький, Р. Роллан и др.
В примечаниях к своей новелле «Скромное обаяние мелкой буржуазии» Ф. Тонкабониссылается на сборник статей Горького под названием «Мелкая буржуазия» как наодин из основных источников в понимании мещанской психологии, для социальногообличения мещанства. Здесь же Ф. Тонкабони упоминает фильм Луиса Бюнюэля«Скромное обаяние буржуазии» и пишет о том, что он использовал оба этиназвания, объединив их.
В фильме Бюнюэля «высвечены» — тоже изнутри — все самые страшные и мерзкиепороки буржуазного общества: утрата смысла в человеческом общении,бездуховность, ханжеская мораль, мелкое политиканство и крупные махинации,распад семейных связей, культ наживы, власть ложных авторитетов, самообольщениеиллюзией «подлинности», истинности своей «экзистенции», своей свободы.
Добавив к этому художественному опыту опыт социального анализа М. Горького сего классовой чуткостью и политической заострённостью, Тонкабони создаётреалистически верное произведение, вскрывая причины разложения тех слоевиранского общества, которым пристало быть носителями духовных и культурныхценностей.
В «Скромном обаянии мелкой буржуазии» нет ничего внешне занимательного,отсутствует какое-либо действие, канва рассказа проста — несколько школьныхдрузей, а ныне неплохо обеспеченных интеллигентов встречаются на вечеринке,устроенной одним из них в честь возвращения его детей из Европы на летниеканикулы. Каждый из героев как бы олицетворяет один из слоев иранскойинтеллигенции, в той или иной степени приобщившейся к «белой революции» и«великой цивилизации». Все они несчастны, каждый по-своему, недовольны нижизнью, ни тем, что происходит на их родине.
Внешнее благополучие и одновременно боязнь душевной пустоты постоянноприсутствуют в жизни пришедших на вечер друзей. Стремясь заглушить своютревогу, снять внутреннее напряжение и неудовлетворённость, они пьют коктейлиили виски, курят терьяк, веселятся, злословят, танцуют под звуки модной музыки,звучащей из агрегатов новейшей музыкальной техники, хвастают пошлымизаграничными сувенирами, пересказывают неприличные случаи жизни, не прочьпозабавиться адюльтером. Но за воспоминаниями юности и за светскимфилософствованием, хвастовством, жалобами вырисовывается одна тревожная длявсех мысль: как жить дальше, как примирить свою бесцельную личную судьбу ссудьбой всей страны?
Эволюция с ними произошла чудовищная. Как прямо подчёркивает Тонкабони вовтором примечании к рассказу, для каждого из них в юности «Жан-Кристоф» Р.Роллана был «священной книгой». А теперь, как говорит один из героев, «идеалыразменяны на вещи». Упоминание о «Жане-Кристофе» звучит как печальноевоспоминание, как эпитафия погибшим мечтам мелкобуржуазной интеллигенции.Тонкабони как бы подчёркивает одну характерную черту всех героев — ихполитическую инфантильность, отсутствие какого-либо, даже отдалённого, намёка,выражающего их сознательное отношение к социальным и политическим проблемамвремени.
Феридун Тонкабони разоблачает скрытые недуги обуржуазившегося общества. Онзамечает следы этих недугов в бюрократах, предпринимателях, технократах ичиновниках — буржуазии в первом поколении, еще помнящей свою нищую юность исвои мечты.
Славную когорту юмористов и сатириков пополняют и замечательный новеллист идраматург Голамхосейн Саэди (1934—1985), и Аббас Пахлаван (1935), умелосоединившие в своих творческих палитрах комическое и трагическое.
Многие иранские писатели часто прибегают к юмору, насмешке, сатирическиминосказаниям, пользуясь всем многообразием жанровых форм и изобразительныхсредств. Этому способствует и многовековая персидская литературная традиция.
Представив в настоящем сборнике сатирические и юмористические рассказысовременных персидских прозаиков, мы хотели дать читателю возможностьпознакомиться более широко с одним из наиболее характерных направлений виранской литературе XX века.
Джехангир Дорри
Мохаммад АЛИ ДЖАМАЛЬ-ЗАДЕ
Альтруист
Помню, как в начале первой мировой войны 1914 года мы, группа иранскоймолодёжи, собравшись вместе, обдумывали планы освобождения своей родины.
У нас нет оружия и армии, способной нанести поражение врагу,— сказал один издрузей. — На помощь аллаха нам также трудно рассчитывать. Единственное, что намостаётся,— это так рассмешить врагов, чтобы они лопнули со смеху.
Наш друг не знал, что смешить — не такое уж лёгкое дело. Да и как может смешитьчеловек, если на самом деле ему хочется плакать? За всю свою жизнь я не могувспомнить ни одной забавной истории, и, быть может, самое смешное в моей жизни—это факт моего рождения, смысл которого до сих пор мне не понятен. Видимо, самаприрода решила подшутить надо мной и моими близкими.
Но недавно от одного из своих друзей я услышал не лишённую остроумия историю,которую считаю возможным пересказать.
— Как тебе известно,— начал свой рассказ мой приятель,— когда я был ребёнком,мой отец отвёз меня в Берлин и оставил в одной семье, где я живу и поныне.Глава семьи — университетский профессор такой-то.
— Кто же не знает профессора,— перебил я. — Ни один боксёр, футболист иликиноактёр в мире не может конкурировать с его популярностью. Он преподаётдвенадцать предметов на четырёх крупнейших факультетах. Он может заменитьпятнадцать академиков и восемь институтов. Им опубликовано свыше восьмидесятидевяти книг, а неопубликованных работ ещё в два или три раза больше. Учёные совсех концов света съезжаются в Берлин на его лекции. Он знает двенадцать живыхязыков и в два раза больше — мёртвых. Его открытия в области экономики иобщественных наук произвели переворот в науке. Я не раз имел счастьеприсутствовать на его лекциях и, хотя не совсем понимал его умные речи, покрайней мере слышал его голос. В общем, это настоящий кладезь премудрости…