, но отправиться за море так и не смогли: зимний шторм на Каспии уничтожил 22 корабля, стоявшие в дельте Волги у выхода в море{399}.
Для достройки новой крепости (в 1725 году был заложен бастион у моря) и гавани в не защищенном природой от морских бурь Дербенте Матюшкин требовал шесть тысяч каменщиков и 700 кузнецов. Эти требования Военная коллегия сочли уж слишком завышенными, тем более что на работах там уже были задействованы 2510 украинских и донских казаков. Согласно решению Верховного тайного совета для осмотра фортификационных работ был послан опытный инженер, генерал-майор Адриан де Бриньи; данная ему инструкция предписывала определить место для строительства портов на Аграхани, в устье Куры, в Дербенте, Баку и Гиляне и составить смету, но таким образом, чтобы предусмотреть использование местных строительных материалов, а не доставлять их из России{400}. Де Бриньи выехал на юг в январе 1726 года, но перед отъездом не сумел найти необходимых инструментов (астролябии и ватерпаса) даже в императорском кабинете. Вернулся он только в марте 1727-го и привез с собой «модели» построенных российских укреплений в Гиляне, Баку и Дербенте{401}
Напряженность в европейских делах заставляла Петербург осмотрительнее действовать на Востоке. В январе 1726 года Кампредон докладывал о близкой войне с Данией, а в феврале вопрос о подготовке к весне флота и сухопутной армии обсуждался на заседании только что учрежденного Верховного тайного совета. Министры не возражали желавшей этой войны государыне, но в то же время указывали на предпочтительность «негоциации», печальное состояние финансов и возможность вести будущую кампанию только при поддержке Австрии и Швеции.
8 февраля Екатерина I и ее советники слушали вопрос «о персидских и голштинских делах». Собравшиеся поначалу считали возможным не только активно отстаивать — вплоть до ведения военных действий — интересы герцога, но и расширять владения на Кавказе, несмотря на возможный конфликт с Турцией. На следующем заседании, 13 февраля, было решено назначить «главным командиром» Низового корпуса старого боевого генерала В.В. Долгорукова, которому по этому случаю был возвращен чин генерал-фельдмаршала, отнятый Петром во время расследования дела царевича Алексея. На следующий день новый командующий явился в
Совет и был информирован об ответе министров на просьбу «армянского собрания» о помощи: карабахских жителей извещали, что на Кавказ прибудет генерал «с немалыми войски». Министры полагали, что в результате успешного турецкого продвижения в Иран слабый шах скоро явится под защиту российской армии, и рассчитывали принять Тахмаспа «с честию» и даже выделить 10 тысяч рублей на его содержание{402}.
Последующие известия умерили этот оптимизм. Адмирал М. Змаевич доложил о недостатке денег и рекрутов в Адмиралтействе; Матюшкин требовал увеличить объем провианта для Низового корпуса и доносил о гибели кораблей на Каспии от «великого шторма». После этого сам светлейший князь А.Д. Меншиков признал, что доставить в новые провинции пять полков «чаять не можно», и на заседании 3 марта уже предложил уступить весь Гилян (вплоть до Баку) Тахмаспу за деньги или даже только за «обязательное письмо» таковые заплатить. Однако перехваченные и присланные в Петербург Левашовым письма шаха показали, что он по-прежнему не собирался сотрудничать с русскими, а рассчитывал на помощь Франции и австрийского «цесаря»{403}.
На очередном заседании Совета 18 марта звучали уже иные предложения. Зять императрицы, голштинский герцог Карл Фридрих, призывал не нарушать мир с Турцией, а главные дипломатические усилия сосредоточить на том, чтобы добиться-таки признания шахом договоров 1723 и 1724 годов, для чего рекомендовал пообещать отдать шаху в будущем те «уступленные» России провинции, которыми ей реально овладеть до сих пор не удалось, да и едва ли было нужно, поскольку обошлось бы втрое дороже, «нежели они чего стоят».
Выступление герцога в качестве «миротворца» было объяснимо, поскольку его собственные интересы заключались прежде всего в возвращении своих владений, а конфликт с могущественной Турцией мог только ослабить российский нажим на Данию. Но затем выступил А.И. Остерман с куда более продуманным анализом событий на юге; на предыдущих заседаниях он предусмотрительно не присутствовал, но в нужное время предложил собравшимся развернутое и аргументированное «рассуждение о персидских и турецких делех».
Опытный вице-канцлер четко выделил основные пункты своей позиции. Прежде всего он предлагал подумать, следует ли начинать новую тяжелую войну с Османской империей, если она сама «войны вдруг с Россиею не желает». На основании поступивших от дипломатов реляций Остерман показывал, что турки пока «склонны»к поддержанию мира: согласны на разграничение владений в Персии и готовы совместно с русскими поддержать шаха при условии признания им договора 1724 года или устранить его и посадить на престол иную фигуру. Даже на первый взгляд опасное продвижение турок вглубь Ирана, доказывал Остерман, также на руку России, поскольку желавший новых завоеваний султан будет нуждаться в помощи против афганцев и того же шаха или по крайней мере в благожелательном нейтралитете со стороны русского командования. Отказ же от договора покажет не силу, а слабость России, а туркам «претекст и способ подается толь скорее дела свои в Персии по желанию своему окончить, еже интересам нашим видится непотребно».
Главная проблема заключалась в том, что «российской интерес не позволяет, чтоб турков к Каспийскому морю и в соседство с персидской стороны допустить». Тогда необходимо «как наискорее искать шаха Тахмасиба в нашу сторону привесть» с помощью «грузинского принца» Вахтанга. Бывший вассал Персии должен «какими ни есть образы и способы шаха к принятию того с турками заключенного трактата склонить», для чего «может оный принц шаху надежду учинить против заплаты некоторой суммы денег, или иным образом (и безденежно) к некоторому уступлению из наших провинций, или, смотря по случаям, и действительно нечто, например, сперва Мезандрон, Астрабат уступить».
Возможно, считал Остерман, стоит пообещать отдать и уже занятый Гилян, но при этом необходимо «войск не отводить», а для подкрепления позиций в дипломатической борьбе «к персидскому корпусу рекруты туда отправить, и особливо те, которые в Гилянь потребны, с принцом вместе или тотчас за ним туда послать, и то для славы, что будто оный принц с каким войском приехал; и можно при том слух пустить, что другие еще за ними немедленно следовать имеют». Столь же необходимо по-прежнему держать в готовности значительные силы в крепости Святого Креста, заменив при этом украинских казаков на более годных к службе донцов, а для снабжения войск — строить новые суда взамен вышедших из строя{404}.
Продуманная записка Остермана произвела должное впечатление. Члены Верховного тайного совета не нашли возражений и, хотя и решили по этому предмету «еще вящее рассуждение иметь», но на заседании 28 марта 1726 года постановили: «…понеже персидские провинции и места все содержать не токмо весьма трудно, но и, почитай, невозможно — того ради чтоб искать по малу из тех персидских дел выйти, однакоже на таком основании, чтоб по всякой возможности стараться, дабы турки в тех местах не могли утвердиться». Все предложения вице-канцлера были утверждены и конкретизированы: в Гилян предполагалось отправить не менее тысячи рекрутов; надлежало построить не менее десяти транспортных судов, обеспечить войска Низового корпуса провиантом, закупить для кавалерии десять тысяч лошадей; «Малой России казаков» более в поход не посылать, а брать с них вместо этого по три рубля с человека, чтобы платить вольнонаемным рабочим или занятым на строительстве солдатам и драгунам. 31-го числа мнение Совета было доложено императрице, которая его одобрила{405}.
Но достижение желанного мира и почетный выход из прикаспийских провинций оказались в ближайшее время неосуществимыми, и русскому командованию в Иране волей-неволей пришлось выступать в роли колониальной администрации.
Глава 4.«ДЕЙСТВА» И ЖИЗНЬ НИЗОВОГО КОРПУСА: АРМИЯ НА ВОСТОКЕ
Видали ль в Персии Ширванский полк?
Уж люди! Мелочь, старички кривые,
А в деле всяк из них, что в стаде волк,
Все с ревом так и лезут в бой кровавой.
Если ищешь смерти — езжай в Гилян.
Командиры и подчиненные
14 февраля 1726 года императрица Екатерина I по рекомендации только что образованного Верховного тайного совета назначила «главным командиром» Низового корпуса 58-летнего князя Василия Владимировича Долгорукова. В прошлом он показал себя отличным офицером: успешно сражался со шведами на полях Северной войны, громил восставших казаков-булавинцев на Дону; в качестве доверенного майора гвардии расследовал злоупотребления Меншикова и других проштрафившихся фигур из окружения царя и показал себя способным дипломатом, заставив вольный Данциг (Гданьск) прервать торговлю со шведами.
Скоро князь стал одним из наиболее приближенных к царю лиц и членом противостоявшей Меншикову «партии», в которую входили фельдмаршал Б.П. Шереметев, сенаторы Я.Ф. Долгоруков и Д.М. Голицын. Участие в ней едва не привело его на плаху: в 1718 году Долгоруков был арестован по делу царевича Алексея, и, кажется, не только за нелицеприятные отзывы о государе. Складывавшаяся вокруг царевича «оппозиция» (включавшая, кроме названных вельмож, адмиралтейца А.В. Кикина, генерала М.М. Голицына, царевича Василия Сибирского) была готова возвести Алексея на престол или утве