За дипломатическими формулировками скрывались человеческие судьбы и трагедии. Донесения Левашова лишь отчасти отражают бедствия тех жителей и поселенцев, которым предстояло вновь стать иранскими подданными. Кто-то уходил с насиженных мест подлыые в горы; другие слезно просили, чтобы их «на персицкую сторону не отдавать для того, что персияном натолковано, что они и против их досады чинили, за что не токмо их ограбят, но и удавить велят»{987}. Надир требовал возвращения уехавших из Ирана после 1722 года, и его чиновники представили списки беженцев. Голицын, с трудом добившийся заключения Гянджинского договора, настаивал на выдаче эмигрантов. Левашов же 12 июня и 22 июля 1735 года доносил императрице, что выселяемые все равно уйдут к горцам, но к персам не пойдут из-за их «безмерного грабительства и тиранства»; когда же ему пришлось отдавать шахским властям грузин и армян из крепости Святого Креста, то «многую жалость и нарекание видеть прилучилося, что их издревле обещанная протекция не защитила»{988}.
3 июня генерал сообщил о роспуске грузинского и армянского эскадронов; часть их личного состава вернулась в Иран, другие возвращаться не желали и остались на русской службе — сначала в крепости Святого Креста, а затем в Кизляре. Из крепости Святого Креста отпускались аманаты: «шевкальцы», «андреевцы», чеченцы, аксайцы, дети владетелей Большой и Малой Кабарды, знатные уздени и «узденские дети» — всего 31 человек. Приходилось отдавать и находившихся у русских «в услужении» иранских подданных; таковых к лету обнаружилось 162 человека, в том числе у самого генерала имелось 18 мужчин и три женщины{989}. Возврату подлежали только «нехристи» — крещеных не отпускали, согласно указу Коллегии иностранных дел от 23 сентября 1734 года, что для некоторых «персиян» обернулось трагедией. Так, задержанный в 1728 году за попытку побега на родину Александр Михайлов (он же Мирза Назар Али), «чтобы благочестие поругано не было» был посажен «под тайный арест» в Самаре, где и находился аж до 1746 года. Видимо, и по прошествии этих лет его «благочестие» было сомнительным, поскольку затем он был под конвоем препровожден в Соловки на жительство «безисходно»{990}.
Проблемы иного свойства возникали с российскими подданными в Иране. Туда бежали в основном разбойничавшие на море пираты; тех, кого удавалось поймать, иранские власти предпочитали казнить, а не выдавать; таким образом, по всей вероятности, закончили свою жизнь 11 схваченных в 1736 году в Шемахе «воров». С другой стороны, иранские «командиры» сами сманивали для строительства судов моряков и работных людей, которые не стремились возвращаться в отечество{991}.
Всего к концу лета в Россию были выведены три драгунских и пять пехотных полков: Бакинский, Ширванский, Куринский, Низовской и Навагинский; в пути они понесли свои последние потери — от болезней скончались 55 человек{992}. К сентябрю 1735 года на юге еще оставались Казанский, Нижегородский и Псковский драгунские и Апшеронский, Дербентский, Дагестанский, Кабардинский, Нашебургский и Тенгинский пехотные полки и 2500 казаков{993}. В июле войска стали «разрывать» бастионы и куртины стоившей стольких трудов и жизней крепости Святого Креста; «…только знак крепости остался», — доложил Левашов 12 августа 1735 года{994}. Войска покидали Дагестан под аккомпанемент побед Надира. Не дождавшись падения Гянджи, он с основными силами двинулся навстречу турецкой армии.
Летом 1735 года между Эчмиадзином и Карсом 70-тысячная армия Надира разбила 80-тысячное турецкое войско. Иранцы укрепились на вершине горы Axтепе. Абдулла-паша Кепрюлю, не подозревая о близости противника, вышел к этой позиции и попал под обстрел иранской артиллерии. Турки превосходили армию Надира по численности, но находились в теснине и не имели возможности развернуться и должным образом отвечать на огонь персидских пушек. В течение двух часов они выдерживали артиллерийский обстрел, но к вечеру солдаты Надира пошли в атаку и сломили сопротивление янычар. Согласно сообщению находившегося при Надире русского капитана Полозова, сражение произошло 8 июля. Абдулла-паша, Сары Мустафа-паша и Теймур-паша с 40-тысячным войском остановились в четырех верстах от лагеря Надира на реке Зенги. Надир, несмотря на упорное сопротивление турок, перешел в наступление по всему фронту и, разгромив османскую армию, захватил всю ее артиллерию (до 32 орудий и много пороха), а также обоз, после чего турки стали отступать; османские войска потеряли около 15 тысяч человек убитыми и несколько сотен пленными{995}. На поле боя осталось и тело командующего Абдулла-паши: «И стеснили полководца их Кепрулу-оглу. И пока он хотел спуститься с каменистого берега в ущелье по какой-то узкой и каменистой тропе, не удержался на коне и упал с коня на камни, и сильно поранил себе голову, и был близок к смерти. Посему некий презренный перс обезглавил его и принес хану его голову. И когда он узнал от оставшихся в живых пленных турок, что это действительно голова сараскяра Абдулла-паши, сразу же облачил в халат принесшего голову, обещал еще халаты, если доставят и тело»{996}. В июле 1735 года Али-паша сдал Гянджу, в августе турецкий гарнизон оставил Тбилиси, в октябре открыл ворота персам Ереван.
Победный ход войны не мог изменить начавшийся в августе поход на Кавказ крымского хана Каплан-Гирея. 30-тысячное татарское войско двинулось через Кабарду и Чечню в Дагестан. Левашов хотя и отправил к хану майора Бунина с «предостережением» против недружественного акта, но на этот раз в бой не вступал. Крымцы тоже не спешили — только 6 октября они перешли Сунжу и в середине ноября достигли Тарков. Хан созывал к себе горских владельцев и объявлял, что русские уступили ему Дагестан. Но «лазутчики» докладывали Левашову, что Каплан-Гирей намерен выжидать и зимовать под Дербентом. В военном отношении Крымский поход оказался безрезультатным, но он стал поводом для начала большой русско-турецкой войны. Осенью корпус генерал-лейтенанта М.И. Леонтьева двинулся на Крым. Эта экспедиция также была неудачной и вызвала большие потери, но хан вынужден был увести орду назад.
Русские войска покинули Дагестан еще раньше. 25 сентября Левашов оставил бывшую крепость Святого Креста, где «все строения огнем выжег»{997}; был «разорен» и Аграханский ретраншемент, а его гарнизон и работные люди вывезены на судах в Астрахань. Дальнейшие донесения командующий отправлял из полевого лагеря, на месте которого основал новую пограничную крепость и будущий город Кизляр. 19 октября он вышел с войсками в Астрахань, оставив в Кизляре Тенгинский полк под началом полковника Красногородцева и 200 драгун, снабдив их провиантом и фуражом. На месте и в казачьих городках были оставлены сотни пушек, 30 тысяч гранат, 200 бочек пороха, свинец, ядра, картечь; часть вооружений (24 пушки, три мортиры, 1258 бомб, 90 пудов пороха) достались иранцам{998}.28 октября последний поход командира Низового корпуса завершился в Астрахани.
Пора прощаться и с главными героями персидской эпопеи. Старый фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков в царствование Анны Иоанновны возглавил Военную коллегию, несмотря на опалу своего клана. Очередь фельдмаршала настала в конце 1731 года, когда он по случаю новой присяги «дерзнул не токмо наши государству полезные учреждения непристойным образом толковать, но и собственную нашу императорскую персону поносительными словами оскорблять». За не названные вслух «жестокие государственные преступления» князь был приговорен к смертной казни, замененной заключением в Шлиссельбургской крепости, а затем в Ивангороде. Из заточения он вышел уже после смерти Анны, вернул ордена и вотчины и закончил карьеру президентом Военной коллегии.
Генерал-аншеф Василий Яковлевич Левашов напрасно надеялся «пресветлое вашего императорского величества лице видеть» и отдохнуть по причине «бедного моего здоровья». Старого боевого генерала немедленно отправили на новую войну, под Азов. В мае 1740 года он вновь — и опять безуспешно — просил у Остермана «за долговременную мою службу и за старость и за слабое здоровье» увольнения в отставку. При вступлении на престол Елизаветы Левашов был пожалован орденом Андрея Первозванного и стал следователем по делу своих бывших начальников Миниха и Остермана. Но при дворе он не задержался, успел еще раз повоевать со шведами в 1742-1743 годах и вместо заслуженной отставки получил посты московского главнокомандующего и первого члена Сенатской конторы в Москве. «Всю же службу более 50 лет беспорочно продолжал, наконец от утеснения старостью слаб весьма был и от молодых генералов, которые от Бога такого таланта не сподобились, а зависти ради, презираем был. Жизнь имел от молодых лет воздержную и весьма всегда трезв был, и в сущей старости достиг последних дней и с тихостию умре», — отметил его кончину современник. 84-летний петровский воин покинул сей мир в Пасхальное воскресенье 7 апреля 1751 года и был похоронен в церкви Воздвижения честного креста на Арбате{999}.
Надир же после триумфа в Индии и Средней Азии вознамерился сделать то, на что не претендовали ни султан, ни прежние шахи, ни российские генералы: реально покорить горцев Дагестана. Сменивший Аврамова на посту российского резидента в Иране Иван Калушкин передавал из ставки Надира, что грозный завоеватель движется к российским границам и то провозглашает, что собирается дойти до Царицына, то заявляет, что «ис такого завоевания пользы не будет, понеже во всей России более казны расходится, нежели сбирается»