А дальше думать об этом было уже некогда, потому что они как раз подъехали к самому городу и остановились. Встречало их, честно сказать, не так и много народу, а поимённо это были вот кто: впереди всех, на горячем белом скакуне, восседал первый столичный есаул Уссеин Голоу-бек, как перевёл Шестак, а с ним сто тюфенгчей с пищалями и с полсотни гулямов. А ещё очень много посадских людей набилось на мостовых, хотя мостовых там и нет, а только так говорится, потому что улицы там немощёные, один песок, дует в глаза…
Но после об этом! А пока что они ехали и ехали, дома, мимо которых они проезжали, все были слеплены из глины, так что смотреть Маркелу было почти нечего. Зато на него самого люди смотрели с большим любопытством. Маркел удивился и спросил, чего это они так пялятся. На что Шестак ответил, что это им сказали, что к ним от московского царя приехал знаменитый батыр в чёрной шапке (а Маркел как раз был в чёрной) и он будет со слоном бороться, после чего кто победит, тот другого убьёт. Маркел разозлился и сказал:
– Это всё ты, скотина, распустил такое!
Шестак засмеялся. Маркел поднял руку, но одумался и тут же опустил её. Народ громко, дружно вздохнул. Арба поехала дальше.
И так она ехала ещё довольно долго и наконец доехала до шахского дворца, которого было почти не видно, потому что он стоит посреди старинного густого сада и охраняется большим числом тюфенгчей, говорят, их там пять тысяч. Да и сам шахский дворец очень большой, высокий и сложен из белого-белого и крепкого-крепкого камня, по нему из пушек сколько ни стреляй, ядра от него как гнилые яблоки отскакивают. И главная лестница в шахском дворце такая широкая, что на ней, на каждой ступеньке, могут стоять стремя в стремя сто гулямов и никого во дворец не пускать. А крыша во дворце из золота, а…
Ну и так далее. Но всего этого Маркел не видел, а только слышал с шестаковских слов, потому что их сразу повезли не к главному дворцовому входу, а к запасному, боковому, даругинскому. Но и даругинский вход во дворец тоже был высокий и широкий, на каждой ступеньке лестницы стояло по десять тюфенгчей с заряженными пищалями и тлеющими фитилями.
Когда Маркел, Шестак и Амиркуня и все амиркунинские люди подступили к даругинской лестнице, им навстречу вышел главный стражник шахского дворца, по-персиянски его называют назир-и-биютат, и он велел всем стоять на месте, а с собой взял только Маркела с Шестаком, и они теперь уже втроём (да, и ещё двое стражников несли сундук) пошли по лестнице наверх. Наверху, на рундуке, у Маркела отобрали нож и саблю, а у Шестака только нож, потом их провели по коврам, и стены тоже были все в коврах, и потолки, и было темно, как поздним вечером, но везде вдоль стен стояли светильники с пахучим светом.
А потом им велели снять шапки и ввели в просторную хоромину, в которой было очень тихо, хоть там сидела целая толпа очень богато одетых людей. Все они сидели каждый на отдельном коврике.
И только один из них, сидящий выше всех, сидел на вышитой подушке. А ещё на нём был белый муслиновый тюрбан, обкрученный вокруг высокой красной шапки, и усы у него были длинные и тоже крашенные в красный цвет, и архалук на нём был красный, туфли тоже красные. Маркел подумал, что это Даруга. Так оно потом и оказалось, но пока что этот красноусый человек сидел смирно, слуги держали над ним опахала, а сам он (Даруга) ничем не выказывал своего величия, а только благосклонно поглядывал на Маркела и улыбался. Маркел осмелел и тоже улыбнулся. Тогда Даруга вдруг что-то спросил, а Шестак перевёл:
– Ты кто таков, иноземец?
– Я верный слуга нашего царя Феодора Ивановича, – сказал Маркел.
Шестак перевёл. Даруга покивал головой и спросил, а Шестак теперь уже Маркелу перевёл:
– Как поживает твой господин, великий государь Феодор Иванович? Всё так ли он жив и здоров, каким он был раньше?
– Да, всё так же, – ответил Маркел.
Даруга осмотрел своих людей, потом спросил:
– По добру ли тебе ехалось? Не творил ли кто тебе обиды?
На что Маркел ещё уверенней ответил:
– Ехалось всё время по добру и никто обиды не чинил, а только ласку.
Даруге эти слова очень понравились, он даже причмокнул губами, а после спросил, и это уже опять серьёзным голосом:
– С чем ты приехал? Не с пустыми ли руками?
– Слуги моего царя, – с достоинством сказал Маркел, – с пустыми руками не езживают. И так и я приехал не порожний, а привёз тебе грамоту от первого царского слуги, боярина и верного советчика, государева думного дьяка Андрея Яковлевича Щелкалова.
И поклонился, и достал из рукава грамоту, и подал. Шахов служитель, то есть копычей, так это у них называется, подступил к Маркелу, принял грамоту и передал её Даруге, а Даруга повертел и так и сяк, проверил целостность печати, покивал и дёрнул за парчовую нитку. Нитка удержалась. Тогда Даруга взялся за печать, с треском сломал её, развернул грамоту, широко улыбнулся и начал читать. Он читал, а все смотрели на него. Даруга читал, улыбался. А после свернул грамоту, положил её рядом с собой и спросил, а Шестак перевёл:
– А что мой любезный брат Андрей Шелкан приложил к этим своим добрым словам?
– А вот это, – ответил Маркел и указал на сундук, стоявший рядом с ним. – И вот это, – сразу же прибавил он, разжал ладонь и показал лежащие на ней ключи.
Даруга посмотрел на своих слуг, по-персиянски копычеев. Копычеи подошли к Маркелу, забрали ключи и сундук и поднесли их Даруге. Даруга взял сундук, осмотрел наружную печать и улыбнулся, попробовал одним ключом, вторым, открыл наружную крышку, затем открыл вторую, внутреннюю…
И вытащил оттуда пушистую шкуру чёрной лисы. Шкура была на удивление большая и вся совершенно чёрная, то есть от самого носа до самого кончика хвоста в ней не было ни единого светлого волоска, даже в подшёрстке. Даруга не удержался и встал во весь рост, тряхнул лисьей шкурой, она засверкала и пошла волнами. Даруга взял лисью лапку, поднял, и все увидели, что каждый коготок на лапке окован золотом, а в золото вправлена жемчужина. И так было на каждой лапке, показал Даруга. Толпа, которая до этого молчала, теперь восторженно вздохнула, а кто-то даже что-то выкрикнул. Шестак тут же перевёл:
– Чёрна лиса – знак удачи. Чёрная лиса – знак победителя. – И сразу прибавил: – Теперь проси всё что хочешь, Маркелка! Не робей! Такое раз в жизни бывает!
Но Маркел, как заколдованный, смотрел на лису, на её огромные белёсые глаза-жемчужины, и молчал.
– Маркелка! – повторил Шестак…
Даруга посмотрел на Шестака, потом опустился и сел на подушку, положил лисью шкуру в сундук, повернулся к копычеям и стал им что-то говорить и улыбаться радостно, поглаживая чёрную, переливающуюся огнём шкуру. Шестак перевёл:
– Он им сказал, что их великий шах, правильнее, шахиншах Аббас Великий, очень хотел посмотреть на тебя, о славный слуга его любимого брата Феодора, но злые люди стали учинять его верным подданным великие скорби, отчего их великий грозный и всесильный государь Аббас, шах персидский, правильнее хашиншах Доулет-е Кызылбаш, был вынужден отложить вашу встречу и поехать усмирять бухарского царя, но как только он опять сюда вернётся, то сразу же напишет грамоту своему любимому брату Феодору и пошлёт с нею посла к нему. А пока посылает посылку.
– Какую ещё посылку? – настороженно спросил Маркел.
– Слона! – сказал Шестак. – Даруга так им и сказал, чтобы они сейчас же немедленно отвели тебя в их шахский сад и показали бы тебе всех тамошних слонов, чтобы ты выбрал из них того, который тебе больше всех других глянется. Сегодня же! Путь, говорит, шахиншахов верный и любимый брат Феодор порадуется. Поэтому чего сидишь? Вставай!
Маркел встал. Даруга милостиво кивнул головой, шахские копычеи обступили Маркела и Шестака с ним в придачу и повели их из палаты в сад.
Глава 20
И дальше оно было вот как: они шли по дворцу, по лестницам, вверх, вниз, с перехода на переход, от рундука к рундуку. Впереди шёл главный стражник шахова дворца, правильнее – назир-и-биютат, звали его Бахмет-хан, как сказал Шестак, а за ханом шли все остальные, то есть копычеи и Шестак с Маркелом. Все копычеи были с копьями. Зачем это им? – спросил Маркел. На всякий случай, ответил Шестак. Маркел больше ничего не спрашивал, но, также на всякий случай, широко перекрестился.
И не зря, как оказалось! Но поначалу всё было тихо и мирно: они спустились по крутой потаённой лестнице, перед ними открылась такая же железная потаённая дверь – и они сразу оказались в саду. Какая это красота, думал Маркел, с любопытством поглядывая по сторонам, сколько здесь разных кустов и деревьев, а какие здесь чудесные цветы растут, какие забавные зверушки бегают, жар-птицы ходят, ручейки журчат, а какой здесь славный дух! Вот бы сюда Параску! Показать бы ей всё это, посидеть на скамеечке, да чтобы заиграла музыка, да копычеи поднесли бы по рюмашке, да…
Ну и так далее. Много о чём Маркел успел тогда подумать, но сам всё время зорко поглядывал по сторонам и ждал, когда покажутся слоны. Или хотя бы, думалось, подали голос.
Но пока что было тихо. Нет, конечно, птички там чирикали, водичка в ручейке журчала, букашки в траве свиристели, солнце светило, правда, уже низко, а они всё шли и шли…
А после Бахмет-хан вдруг остановился, прислушался, обернулся и что-то сказал, улыбаясь. Шестак перевёл:
– Они не спят ещё. Как чуяли!
– Слоны? – спросил Маркел.
– А кто ещё!
Маркел прислушался. Свиристели букашки, чирикали птички, похрюкивали дикие свинушки…
И ещё кто-то шумно дышал, или у кого-то в брюхе булькало. Неужели у слона, подумалось. А тут Бахмет-хан ещё что-то сказал, а Шестак перевёл это вот как:
– Они весёлые, и это очень хорошо. Легко будет выбирать. А пока что приготовьте копья.
Копычеи стали приготавливать. Маркел посмотрел на Шестака. Шестак показал рукой вперёд. Маркел пошёл по траве. Трава была высокая, почти по пояс, и уходила в кусты. Маркел пошёл по кустам, ветки ломались и трещали, ничего другого слышно не было. Но этих кустов было совсем немного, они быстро кончились, Маркел вышел на поляну и увидел большой дом, даже не дом, а хлев. Ворота в хлев были открыты, в хлеву было темно и тихо, а возле хлева, на завалинке, сидел очень загорелый человек, босой и без всякой одежды, только на чреслах у него было намотано немного тряпок. Да, и ещё: у человека были длинные торчащие усы, совсем седые.