– А если убавится? – спросил Маркел.
– Люди потерпят, – ответил Кирюхин. – Что такое людям один день?
И так и было, терпели. А жара тогда была как на печи. И духота страшенная. А потом вдруг появилась туча. Вот бы, говорили, прошёл дождь!
Но дождь прошёл только на следующий день, набрали воды два турсука, а потом опять подул попутный ветер. Слон оживился, встал, а то раньше два дня лежал, помалкивал, Маркел боялся, что сдохнет. Похудел тогда слон очень сильно, и уже ничего его не тешило и не злило, а он просто лежал, повздыхивал. А тут чуть удержали, так развеселился. И два последних дня они шли весело. Одного боялись, как бы Кирюхин не дал промашку, но он говорил, что не дал, палки не врут, это он о своих палках, которыми он опять мерил небо, а после смотрел на тени…
И не ошибся! На седьмой день от Куры, а после того, как отчалили от гилянской пристани, на десятый, то есть августа в четвёртый день, на Семи отроков, иже во Ефесе, они причалили к так называемому Илитирь-камню, или, неправильно, к Бек-Дашу. Это есть такое место на восходней стороне моря Хвалынского. Там когда-то была небольшая крепостица, а теперь от неё осталась только куча камней, а при них стоит Алтын-Кидук, то есть Золотой колодец, или, правильнее, не колодец…
Глава 24
Но лучше рассказать всё по порядку. Так вот, августа в четвёртый день они наконец увидели впереди берег и небольшую над ним гору, про которую Кирюхин сказал, что это и есть Бек-Даш.
– И тут раньше, – продолжал Кирюхин, – было очень опасное место. Да оно и сейчас непростое, но у нас нет никаких ценных товаров, поэтому мы можем останавливаться здесь безо всякой опаски.
Маркел смотрел на берег и молчал. Берег быстро приближался. Причал там был длинный, каменный. Да и откуда взять столько деревьев, чтобы поставить здесь деревянный причал, думал Маркел, вот люди и поставили каменный.
А когда буса подплыла ещё ближе, то Маркел увидел, что по обе стороны от мостков, среди прибрежных камней, растёт тростник. Вот будет слону где разгуляться, подумал Маркел. А когда он ещё присмотрелся, то дальше вверх по камням увидел небольшую хижину, сложенную тоже из камней и с тростниковой крышей. На пороге хижины сидел человек в полосатом халате.
– Это Юсуф-бабай, – сказал Кирюхин. – Правильней, просто баба, хозяин колодца.
– А где колодец? – спросил Маркел.
– Отсюда его не видно, – ответил Кирюхин. – Надо сперва пройти мимо бабая.
И больше он ничего не сказал. Да Маркел больше ничего и не спрашивал. Да и не до этого ему было тогда, потому что слон вдруг подскочил и начал сучить ногами, поднимать хобот и громко порыкивать. Маркел кинулся к слону, ухватил его за бивень, начал унимать. Слон мало-помалу унялся. А буса тем временем причалила, одни стрельцы стали привязывать её к причалу, а другие взяли пищали на плечо, сошли на берег и там расступились. Маркел повёл слона вниз по мосткам. Сойдя на берег, слон сразу свернул к тростнику и начал его драть и рвать и поедать очень быстро. Стрельцы смотрели на него и усмехались.
А Кирюхин подтолкнул Маркела в бок и глазами показал туда, где на пороге каменной хижины сидел тот самый старик в полосатом халате, или, правильней, Юсуф-бабай.
– Надо поприветствовать его, – сказал Кирюхин. – Это же его земля.
И они, повернув, пошли к хижине. Старик смотрел на них и хмурился. А Кирюхин, наоборот, улыбался, как будто он домой вернулся. И так же продолжая улыбаться, он остановился перед Юсуф-бабаем, взялся за шапку и громко сказал по-татарски:
– Здорово живём, отец!
– На всё воля Аллаха, – ответствовал Юсуф-бабай тоже, конечно, по-татарски. Потом спросил: – А почему ты вдруг заговорил на языке моих врагов?
– Я приехал не один, – сказал Кирюхин, – а со своим названым братом, который не понимает ваших речей, но хотел бы звать, о чём мы с тобой беседуем.
– А! – громко сказал Юсуф-бабай, осмотрел Маркела и продолжил: – Тогда это другое дело, говори дальше. Но только не виляй, как женщина.
– Нам нужна вода, – сказал Кирюхин, – а у тебя её много.
– Разве это много? – удивился Юсуф-бабай. – Да это ровно столько, чтобы самому не умереть от жажды.
– Э! – засмеялся Кирюхин и спросил: – Это что, шутка у тебя такая?
– Нет, не шутка, – ответил Юсуф-бабай, – а это я говорю про ту воду, которая моя, а про ханскую воду спрашивайте у хана.
– До хана далеко, – сказал Кирюхин.
На что Юсуф-бабай весело засверкал глазами и ответил:
– Зато ханские уши везде. Вот мы сейчас с тобой беседуем, а хан всё слышит. Да и я не продаю ничего, а я просто смотрю, сколько ты возьмёшь воды и что ты после дашь за это.
Тут он вдруг замолчал и стал смотреть Маркелу за спину. Это он смотрит на слона, подумал Маркел, но сам оглядываться не стал. И Кирюхин тоже даже головы не повернул. Юсуф-бабай громко вздохнул и продолжил:
– Да! Вот так! И ты дашь столько, сколько хочешь, а хан после уже сам решит, хорошо ты дал или не хорошо. Поэтому если он посчитает одно, то он будет радоваться, а если посчитает другое, то тебе не поздоровится.
– Хорошо, – сказал Кирюхин. – Это меня устраивает. Тогда по рукам?
Но Юсуф-бабай его уже не слушал, а опять смотрел мимо Маркела. Маркел обернулся и увидел слона, который стоял на берегу и драл хоботом тростник, а если ему мешали камни, он ворочал их бивнями и при этом сердито похрюкивал.
– Хороший зверь! – сказал Юсуф-бабай. – И очень крепкий работник. Вон сколько травы вытоптал! А сколько он пьёт?
– Пять вёдер за раз, – сказал Кирюхин так, будто он сам себя расхваливал.
Юсуф-бабай причмокнул языком, сказал:
– О! Хан бы с удовольствием купил такого зверя!
– Это не мой зверь, а его, – сказал Кирюхин и указал на Маркела.
На что Маркел строго ответил:
– Я везу этого зверя к своему царю. Я не могу его продать.
Юсуф-бабай усмехнулся, сказал:
– Сейчас не можешь, потом сможешь. Жизнь так устроена, что мы не знаем, что нас ждёт через одно мгновение. Но мы заболтались!
Тут он обернулся себе за спину, громко окликнул: «Ханума!» – и дальше прибавил что-то по-туркменски. На эти слова из-за хижины вышла очень загорелая старуха в длинном распашном халате, злобно посмотрела на Маркела, зашла в хижину и плотно задёрнула за собой полог. Юсуф-бабай недовольно покачал головой и сказал:
– Это быстро.
И в самом деле в хижине сразу раздался шум, а потом старуха вывела оттуда худого заспанного мужчину без шапки. Мужчина растерянно осматривался по сторонам и хлопал глазами.
– Это мой младший сын, – сказал Юсуф-бабай. – Он за вами присмотрит. – И вдруг спросил: – А сколько вы хотите чего дать?
– Можем дать три ножа, очень острых, одну пищаль и один медный котёл, очень большой, – сказал Кирюхин. – А красных денег хочешь?
– Нет, красных денег не надо, – сердито сказал Юсуф-бабай. И ещё сердитее продолжил: – Мало даёшь! Скупой стал! Хуже женщины! Но, – тут же прибавил он, – раньше ты давал много, я это тоже помню, я не злой. Поэтому пусть будет пока что так: сейчас мой сын вас отведёт. Вам всем даю воды на три дня пути. Через три дня выйдете к другому колодцу, Кум-Чинрау, и там будет другая плата и другие люди. Идите!
– А сколько зверю дашь воды? – спросил Кирюхин.
Юсуф-бабай подумал и сказал:
– Ему дам столько, сколько он захочет, даром. Это сейчас так. И с собой на три дня тоже даром. Только смотрите не берите его воду, не пейте, а не то хан увидит, разгневается. А пока идите! – И опять обернувшись, окликнул: – Али!
Это он так окликнул своего младшего сына, стоявшего рядом. Сын поклонился, запахнул халат и пошёл по тропке вверх, в гору. За Али пошёл Маркел, за ним стрельцы, с десяток, с пустыми турсуками. Солнце жарило нещадно. Когда они поднялись на самую вершину горы, Маркел оглянулся и увидел, что Юсуф-бабай уже стоит и размахивает руками, а стрельцы выносят из хижины большое медное корыто. И там же рядом стоит слон, и он очень волнуется, то есть сучит передними ногами и брыкает задними. Потом из хижины стали выносить полные турсуки воды и осторожно заливать их в корыто, а слон уже стоял рядом и просовывал хобот попить. Маркел усмехнулся, пошёл дальше.
Когда они перевалили на ту сторону горы, Маркел увидел впереди, на склоне, маленькую лужицу, вокруг неё росла трава, немного поодаль стояла низкорослая ветла, а вниз от лужи, вдоль ручья, опять была видна трава, а кое-где даже кусты. И это, как понял Маркел, и был тот знаменитый колодец Алтын-кидук, или, правильней, родник, конечно. Все невольно прибавили шагу.
Когда они подошли к роднику, то сперва, конечно же, напились сами и уже потом стали наполнять турсуки. И наполняли долго, вычерпали воду почти всю, а после выставили возле родника караул и пошли обратно. Теперь они шли осторожно, не спешили, да и ноша была тяжела. А когда перевалили через вершину обратно, то увидели, что оставшиеся внизу стрельцы устраивают на берегу, на старых кострищах, табор, а слон стоит в сторонке неподвижно и только иногда помахивает хоботом. Маркел обернулся на Али и спросил у него по-татарски, где его отец. На что Али ничего толком не ответил, а только широко заулыбался и развёл руками. Маркел больше ничего не спрашивал, шли молча.
Когда они спустились вниз, стрельцы понесли турсуки на бусу, а Маркел спросил, теперь уже у Кирюхина, где Юсуф-бабай. Отдыхает у себя, сказал Кирюхин и, развернувшись, пошёл к табору. А Маркел пошёл к слону. Пошёл быстрым шагом! А слон встретил его равнодушно. Но зато вид у слона был хорош, он опять похлопывал ушами и самодовольно щурился. Маркел погладил слона по щеке и пошёл вслед за Кирюхиным.
В таборе на кострах варили ушицу. Маркел спросил, где взяли дрова. Ему ответили, что это Юсуф-бабай приказал, и Ханума дала им полмешка кизяка. Очень со злом давала, было сказано. Но хоть и кизяк, и хоть со злом, но дух от ухи всё равно был очень сильный и заманчивый. Поэтому долго с варевом не тянули, а поскорей сели обедать. Потом легли передохнуть. Потому что это разве шутка?! Больше недели их трясло и днём, и ночью! А теперь очень хотелось отлежаться. Да и место там было удобное, среди камней, в тени, и было тихо. Маркел быстро задремал. Снилась ему весенняя Москва, когда они с Параской за неделю до отъезда ходили в ряды, покупали ей сапожки низенькие кызылбашские, потом бухарский платок, очень тёплый, потом нитку жемчуга гурмызского, потом… И вдруг Маркел очнулся и подумал: а теперь он что везёт? Ведь ничего же не купил, и даже на базаре не был, Параска что скажет? Маркел вскочил, поворочался и так и сяк, но уже не спалось, зато слышался как