При этом Сельджукиды, как отмечает историк Рене Груссе, отнеслись с уважением к культурному наследию Персии, более того – сами «добровольно стали персами и, подобно древним великим сасанидским царям, защищали иранское население». Персидский язык оставался основным языком поэзии и повседневного общения, а культура переживала расцвет, несмотря на то, что к моменту начала работы Низами над знаменитыми пятью поэмами верховная султанская власть не была особо прочной: происходили волнения и порой даже беспорядки.
Гянджа задолго до того был богатым городом и заметным культурным центром с развитыми традициями поэтического творчества, которое современные исследователи относят к так называемой западной школе хорасанского стиля, для которой была характерна тенденция к созданию глубоких философских метафор и сложных образов. Именно эта особенность ярко проявилась в поэзии Низами.
Хотя будущий великий поэт рано потерял сначала отца, а потом и мать, о нем заботился дядя по материнской линии. Низами получил превосходное образование. Недаром по его поэмам заметно, что автор знал не только персидскую и арабскую литературу, философию, историю, а также сказания, передававшиеся в устной традиции, но и был сведущ в области математики, астрономии и астрологии, алхимии, медицины, ботаники. Кроме этого, он знал богословие и исламское право, был знаком с догматами христианства и иудаизма.
Немалые познания Низами проявлял, говоря об изобразительном искусстве и музыке. Более того, во всех поэмах из его «великой пятерки» настолько подробно описаны музыканты, их инструменты и приемы игры, что эти поэтические строки являются едва ли не самым полным источником исторической информации о персидском музыкальном искусстве XII века.
Лирические произведения Низами дошли до нашего времени не все, насколько можно об этом судить по свидетельствам средневековых авторов. Сейчас известны 6 касыд, 116 газелей, 2 кит’а и 30 рубаи.
Все пять поэм, иначе именуемых «Пять драгоценностей», написаны двустишиями («маснави»). Поэма «Сокровищница тайн» состоит из 2260 маснави, «Хосров и Ширин» – порядка 6500 маснави, «Лейли и Меджнун» – 4600 маснави, «Семь красавиц» – 5130 маснави, а «Искандер-наме» в двух частях – это более 10 тысяч двустиший.
Вся вселенная – лишь тело, а Иран – душа.
Говорю об этом смело, правдою дыша.
Дух земли – Иран. И ныне – внемли каждый слух:
Пусть прекрасно тело мира – выше тела дух.
Низами посвящал свои поэмы правителям: «Лейли и Меджнун» – ширваншаху Ахситану I, «Искандер-наме» – малеку Ахара Носрат-ал-Дин Бискин бин Мохаммаду, «Семь красавиц» – атабеку Ала ад-Дину, «Хосров и Ширин» – сельджукскому султану Тогрулу III, атабеку Мухаммаду ибн Элдигизу Джахан Пахлавану и его брату Кызыл-Арслану, «Сокровищница тайн» – правителю Эрзинджана Фахр ад-дину Бахрам-шаху. Причем придворным поэтом он никогда не был. Хотя атабек Ала ад-Дин и приглашал его к своему двору, но Низами отказался, поскольку опасался, что в такой роли ему не удастся сохранить честность и остаться свободным в своем творчестве. Тем не менее правитель щедро наградил поэта, послав ему золото – пять тысяч динаров, а после наделив земельными владениями. О жизни Низами мы знаем немного, но известно, что у него была любимая, «величавая обликом, прекрасная, разумная» жена – половчанка по имени Афак. Правитель Дербента Дара Музаффарр ад-Дин подарил ее поэту как пленницу-рабыню. Низами дал ей свободу и вступил с ней в законный брак. Афак родила сына Мухаммеда, но через несколько лет умерла, в то время, когда Низами завершал работу над поэмой «Хосров и Ширин».
Поэма «Хосров и Ширин» – первая из написанных Низами – создана отчасти под впечатлением от поэмы Фахраддина Гургани «Вис и Рамин». При этом Низами полностью переработал первоисточник, послуживший отправной точкой для его вдохновения. Это произведение Низами, посвященное драматической истории любви великого правителя и прекрасной принцессы, стало знаковым для классической персидской поэзии в целом, поскольку в нем впервые было достигнуто полное единство структурного построения и художественного замысла.
В «Сокровищнице тайн» преобладает тема философских и мистических размышлений. Поэма состоит из двадцати монологов-притч, каждый из которых можно назвать законченным трактатом на ту или иную тему из области богословия и этики. Автор проповедует справедливость царей, непозволительность лицемерия, размышляет о сохранении чистоты души и суетности этого мира.
Поэма «Лейли и Меджнун» основана на старинной арабской легенде о трагической любви юноши Кайса, получившего прозвание «Меджнун» («безумец»), к красавице Лейли. Но Низами перенес действие в Персию, превратив изначальных персонажей-кочевников в благородных горожан. Причем в этой поэме Низами разработал стиль, который сам наименовал «гариб», то есть «новый», «необычный». Поэма написана в высшей степени афористичными стихами, что позволило строкам из нее разойтись в виде крылатых выражений, пословиц и поговорок.
Поэма «Семь красавиц» основана на реальных событиях персидской истории, которые переплетаются с преданием о том, как сасанидский принц Бахрам Гур увидел в одном из дворцовых покоев миниатюры с изображением семи прекрасных девушек – принцесс из разных государств. Взойдя на престол, Бахрам нашел красавиц и взял их в жены, построив для каждой великолепный дворец. Но его ждало и испытание взросления: изнеженный юноша по ходу действия поэмы становится мудрым и справедливым властителем.
Поэма «Искандер-наме», которую сам Низами считал главным своим произведениям, построена на основе исторических сведений и многочисленных преданий об Александре Македонском. В ней этот завоеватель уже предстает в качестве идеального правителя, ведущего войны только ради восстановления справедливости.
Творчество Низами оказало сильное влияние на развитие не только персидской, но и восточной, и всей мировой литературы. Существует обширный свод поэтических текстов – посвящений и подражаний Низами – созданных разными авторами, среди которых Алишер Навои, Амир Хосров Дехлеви и другие прославленные поэты. Также особую роль поэмы Низами сыграли в развитии классической персидской живописи: самое большое количество иллюстраций было создано мастерами миниатюры к его поэмам (а также к «Шахнаме» Фирдоуси).
«Сокровищница тайн» ярко показывает многозначность и глубокий смысл, который в персидской поэзии воплощен в прекрасном цветке – розе. Роза олицетворяла величие – божественное или царское, а также воплощала собой квинтэссенцию красоты. Любовь соловья к розе – традиционный образ, символизирующий стремление души к Богу.
При этом символика цветов имела и реальное значение, тесно связанное с традицией создания персидского сада. Он имел вид четырехчастного архитектурного сада («чагарбаг») и вел свою родословную еще от древних «райских садов» эпохи Ахеменидов. Розы в таких садах выращивались непременно и занимали одно из самых почетных мест.
Прекрасные сады
Сады играли особую роль в персидской культуре. Традиционные исламские сады отличаются не только красотой и благоуханием, но и также радуют глаз гармонией и пропорциями, внутренним порядком и симметрией. Их планировка основана на принципе «чор-багх» – «четыре сада». Сад состоит из квадратов, одного или многих, иногда разделенных стенами, увитыми плющом и виноградом или живыми изгородями. Каждый квадратный фрагмент непременно снабжен водоемом или фонтаном, украшенным изразцами и мозаикой. Растения для такого сада подбираются непременно пышно и ярко цветущие и благоухающие.
Титус Букхард, историк и исследователь философии культуры, так говорит о своеобразии и таинственности исламского сада: «В конце неуловимых коридоров человек обнаруживает себя в скрытых дворах, вокруг которых комнаты сгруппированы как бы случайно. Никогда нельзя догадаться, какие другие миры могут быть спрятаны за стенами. Это похоже на восточную сказку о путешественнике, который был брошен в соляной карьер и обнаруживает там подземный дворец, наполненный фруктовыми деревьями и девушками, в котором живет двенадцать лет, пока однажды не открывает тайную дверь, которая ведет его в еще более прекрасный дворец…» На садовых фонтанах порой вырезали суры – как на постаменте фонтана, расположенного в Львином дворе в Альгамбре. Среди стихов из Корана, относящихся к райским садам, можно привести такой: «А тому, кто боится сана Господа своего, – два сада» (55:46).
«Роза может цвести только час: сад мой будет цвести вечно».
Сады были источником поэтического вдохновения: Саади в поэме «Гулистан» («Розовый сад») говорит: «Роза может цвести только час: сад мой будет цвести вечно». В «Пяти поэмах» Низами Лейла и Меджнун используют растения и цветы для передачи тайных посланий. В рукописях «Шахнаме» XVI века есть персидские миниатюры с изображением кипариса, цветущего фруктового дерева и тутового дерева, обвитых виноградной лозой.
По мнению великого Руми, подлинное искусство служит восхвалению нашего Создателя: «Деревья погружены в молитву… фиалка склонилась в благоговении». Описывая в своей поэзии не только зримое, но и невидимое («внутренний сад»), Руми отмечает: «Настоящие фруктовые сады и зелень находятся в самой сущности души: отражение в ней того, что вне ее, является отражением в текущей воде. В воде есть только призрак фруктового сада, который подрагивает из-за утонченного свойства воды. Настоящие фруктовые сады и их плоды находятся в сердце: отражение их красоты падает на эту воду и землю».
В 2011 году девять сохранившихся персидских садов на территории Ирана (в городах: Пасаргады, Исфахан, Кашан, Шираз, Махан, Йезд, Аббасабад, Акбарих, Пахлеванпур) были включены в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.
Миниатюра
Сады и розы часто изображались мастерами еще одного всемирно признанного традиционного персидского искусства – живописной миниатюры. Известный исследователь традиционного искусства и цивилизации Титус Буркхардт в своей книге «Искусство ислама. Язык и значение» отмечает, что «подлинная персидская миниатюра, несомненно, самое совершенное изобразительное искусство в мире». По мнению Буркхардта, эта миниатюра была создана по образу китайской живописи и является идеальным сочетанием каллиграфии и иллюстрации. Поэтому в персидской миниатюре «полностью сохранилось предельное упрощение пространства и гармония человеческих фигур и ландшафта. Но сильные и изящные мазки китайской кисти уступили место точной и непрерывной текучей линии, протянутой каламусом в подлинной манере арабской каллиграфии, а намеченные контуром поверхности были заполнены чистыми, беспримесными красками. В персидской миниатюре, принадлежащей в целом искусству книги, главной остается связь между почерком и изображением».